Научные прелести иркутской «Шанхайки»

«Шанхайка» и «китайка» - родные слова для каждого иркутянина, который в экономически сложные 90-е годы бороздил просторы вещевых рынков, вдыхая ни с чем не сравнимые ароматы китайской одежды и обуви. В какой-то момент часть горожан начала такими рынками пренебрегать, а то и вовсе ненавидеть за то, что те портят внешний вид городского центра. А иркутские учёные, наоборот, присмотрелись к ним и поняли, какие ценные материалы для исследования находятся у них под носом.

В феврале 2016 года труды исследователей, уже не только иркутских, вошли в первую в России книгу об этнических рынках в постсоветском пространстве. Мы поговорили с научными редакторами издания, учёными Иркутского государственного университета, доктором исторических наук Виктором Дятловым и доктором социологических наук Константином Григоричевым о том, как писалась книга и что нашлось привлекательного в этих «Шанхайках» и «китайках».

- Кому и как пришла идея заняться исследованием этнических рынков?

Дятлов: Миграционную проблематику мы изучаем с 90-х годов. Я занимался ей на примере арабских стран, тропической Африки, а потом увидел, что перед нашими глазами происходит… понял, что это страшно интересно изучать.

Было видно, как в 90-е всё стремительно меняется – сначала одно, а через полгода совсем другое. Ну… революция, а революция не оглядывается назад, она вперёд смотрит и даже историей не интересуется. А мне, как историку, было жалко, что всё это забыто. Никаких бумаг, отчётностей – ну какие на базарах бумаги? В статистике не отражается, да и статистики как таковой не существовало, государству было не до этого. Уходит эпоха, и никто о ней не напишет, а наши ученики спросят: перед вами такие революционные события происходили, а вы чем занимались? Это был стимул для исследования. Пожалуй, с начала нулевых годов мы и прилипли к рынкам: первую статью о «Шанхайке» написали с журналистом Романом Кузнецовым – сейчас она одна из самых цитируемых. Потом присоединился Константин Вадимович (Григоричев – ред.). А главное, что за все эти годы работы мы сумели создать замечательный коллектив.

- Как по-вашему, в лучшую или худшую сторону изменили «китайки» городское пространство Иркутска?

Дятлов: Я даже до сих пор помню этот заголовок в «СМ Номер один» - «Паучьи лапы Шанхайки». Страшно прямо.

Григоричев: Да, здесь очень важно в каком качестве видеть рынок. Если смотреть на него, как на раковую опухоль, паука, то это будет один взгляд. Но ведь у рынка, раз он существует, наверняка есть какие-то важные и нужные для горожан функции. А может даже и для власти. Мне было интересно посмотреть, как эти китайские рынки влияют на пространство города. Раньше центральный рынок был конкретной локальностью, а сейчас, когда мы говорим «Шанхайка», то имеем в виду не просто площадь Павла Чекотова, а территорию от угла улицы Подгорной до «Карамели» и дальше до автовокзала. Образовалось аморфное, не связанное между собой пространство.

Дятлов: Хотя на самом деле, формально, рынок «Шанхай» - это один гектар в районе улицы Байкальской, где была сапоговаляльная фабрика.

Григоричев: Но образ-то сформировался. И вот недавний проект – «Торговая ось Иркутска», которую переименовали в «Иркутские кварталы». По сути, пространство, которое охватывает проект, почти совпадает с «Шанхаем». А до того, как образ не возник, представить единое пространство поперёк всех этих улиц было достаточно сложно.

- То есть, можно сказать, если проект «Иркутские кварталы» завершится, у нас полностью изменится городское пространство?

Дятлов: Оно не полностью изменится, изменится принцип структурирования, надо же делать что-то с этими «шанхаями». Сам проект основывается на идее джентрификации, когда из трущоб нужно сделать что-то благородное.

- И всё-таки, можете привести конкретный пример, как рынок изменил пространство города?

Григоричев: Например, все горожане ощутили, что изменились маршруты транспорта. Ведь всё теперь привязано к этому большому пространству «шанхая».

Дятлов: Да уж, сейчас мимо рынка не проедешь.

Григоричев: А если отвлечься от «Шанхайки», то есть у нас «Китай-город» возле Покровского рынка. Ещё три года назад это было захолустье страшное – туда только на строительный рынок ездили, маршрутов общественного транспорта почти не было. Один только – раз в час и реже. Сейчас там целая сеть бесплатных автобусов, появился регулярный маршрут автобуса – пришла жизнь. А в основе изменений тот же китайский рынок. Так что рынки меняют город, и мне интересно посмотреть на них именно с этих позиций.

- Рынок и базар – категория вечная. Так в чём новизна исследуемой вами тематики?

Дятлов: Базар – это вечно, да. Но постсоветский рынок сформировался из людей без рыночного прошлого. Были колхозные рынки, барахолки, но это был примитивный обмен и продажа излишков. Основанная масса людей была вне рынка. Даже слово ругательным считалось – не зря в 90-х появилось выражение «Сейчас никто не работает – все торгуют». Государство тогда сказало: делайте, что хотите. Этнический рынок, если меня не подводит память, возник в Иркутске в 1992 году, когда нахлынула волна китайских торговцев.

Вы даже представить себе не можете, как было тогда страшно, когда в магазинах ничего нет. Я приезжал в Москву в библиотеках поработать и не мог кусок мыла купить. И вдруг волна китайских челноков с этими сумками – мечтами оккупанта. Привозят штаны полосатые, то, другое – всё нужное и доступное. Торговать им негде было – ходили по домам, по организациям, на улице Урицкого стояли. Я в какой-то момент по Урицкого даже ходить перестал – народ толчётся, крик, гам, воняет – ужас. Газеты остервенело писали: куда власть смотрит. А власть единственное что могла, так организовать место – как раз сапоговаляльная фабрика разорилась, место освободилось. Там сначала на земле раскладывали товары, торговали, а потом пространство разрослось на десяток рынков с разными собственниками.

- Какова особенность китайского рынка?

Григоричев: C 90-х у нас сложился образ китайского рынка: наполненного китайцами, кривоколенного, со всеми этими переулками, где непонятно какая жизнь и законы. Но уже довольно давно китайцы не одни там работают – есть и азербайджанцы, и киргизы, и представители других национальностей. Мы же привыкли называть это китайскими рынками, несмотря на то, что сущность места, где китайцы торгуют китайскими товарами, давно ушла. Даже если там будут полностью торговать только русские продавцы, его всё равно будут называть китайским.

Дятлов: Кстати, рынок и «шанхаем» назвали не случайно. Слово, как символ, появилось до революции в урбанизацию, когда вокруг города начали формироваться трущобные посёлки. Как возник это рынок – его сразу «шанхаем» и прозвали, а потом уже и официально название зарегистрировали.

- Прочитала в выпущенной вами книге, что китайские рынки в настоящее время маргинализировались – то есть, можно сказать, что они в какой-то момент исчезнут, умрут?

Дятлов: В 90-е годы народ сильно обеднел, система снабжения рассыпалась, и на помощь людям пришли рынки, любые. Помню, покупал мешок сахара на рынке, вёз домой на саночках – и да, это было дешевле! Теперь под страхом смерти не потащу. Теперь всё изменилось – появились фирмы с логистикой, склады, ритейлерские сети, крупные магазины. Рынки уже не играют такой жизненной роли. Человек, который в 90-х джинсы на «Шанхайке» покупал, теперь на неё не пойдёт – там и примерить негде. Рынки вытесняются – с центра городов их выдавливают на окраины. Исчезнут ли? Китай – мастерская мира, а это надолго. Формы рынка будут разве что меняться.

- Мы выяснили, как повлияли рынки на городское пространство, а самих горожан они как-то изменили?

Григоричев: Мне кажется, что одно из главных значений китайских рынков – знакомство горожан со внешним миром. Китайцы стали первыми иностранцами, с которыми можно было пообщаться вот так, по делу, а не по поводу приёма делегаций. Через них начал выстраиваться образ зарубежной Азии. Если глобально посмотреть, то китайские рынки стали инструментом включения простого горожанина в трансграничные всемирные сети. Если подумать, откуда берутся эти безделушки, которые мы покупаем на рынках, то узнаем, что есть два торговых потока из северо-восточного Китая к нам через Манчжурию и с западного Китая, через Киргизию и Казахстан. Два потока встречаются у нас на рынке. Так что китайский рынок – это не просто китаец и россиянин, это огромная цепочка, в которой в самом начале может быть китаец, а тут мы это купим как настоящий киргизский товар.

Дятлов: А ещё, в 90-е годы рынок объединял. Межэтнических конфликтов там не было. Не было и жёсткой конкуренции нашего с китайским бизнесом – скорее сотрудничество на базе китайского товара.

Григоричев: Кстати, рынки ещё соединяют Иркутск с районами области. Навьюченные тюками Istana – куда они идут? Они идут в районы – в Усолье и дальше. В 90-х и сейчас они соединяют город и регион. Эта такая положительная функция, которая на первый взгляд незаметна.

- Понятно, что рынки сейчас не на пике популярности, но может ли что-то случиться, чтобы они возродились?

Дятлов: Борьба с китайскими рынками идёт, для владельцев крупных торговых центров они как бельмо на глазу. Рынки пытаются выдавить на окраины. Однако, как показывает советская история, значение базара возрастает во времена кризиса. Во время войны, в 90-е годы на рынки перемещалась жизнь. Как только тяжело, и прежняя, отлаженная система даёт сбой или парализуется, люди переходят на базары. Они примитивные и потому устойчивые. Если этот кризис зайдёт уж очень далеко, то я уверен, что рынки под открытым небом опять возродятся.

Книга «Этнические рынки в России: пространство торга и место встречи» доступна для чтения в интернете на платформе для публикаций научных работ «Академия».