Последние дни слободки «у парка»

Деревянный Иркутск уходит. 130-й квартал – уникальный опыт сохранения если не духа старинных зданий, то хотя бы их внешнего вида. Старые дома горят, а те, что ещё остаются в центре города, находятся в таком убогом состоянии, что, может, лучше бы сгорели совсем – средств не хватает даже на то, чтобы реставрировать памятники истории и архитектуры, а уж этим «деревяшкам» и вовсе не на что надеяться. Но в них до сих пор живут люди, сохраняются многолетние отношения и витает тонкий, уже почти неуловимый дух «старого настоящего Иркутска». Искать долго не надо - достаточно просто перейти дорогу от новодела туристического центра города.

Если пройти насквозь всё великолепие 130-го квартала и пересечь улицу Кожова, то попадаешь в «невидимую слободку» - один из уголков старого деревянного Иркутска, доживающий последние дни. Невидимую, потому что она находится в стороне от привычных больших дорог города – со стороны улицы Седова загорожена соседним, таким же кварталом частного сектора. Со стороны Красных Мадьяр её теснит подступающая безликая высотная застройка новых жилищных комплексов. Третья сторона нависает взгорьем над улицей 3 июля - там сторожевой башней торчит полусгоревший дом, глядящий пустыми глазницами окон на Ангару. Местные называют его доходным.

Со стороны 130-го эту заброшенную слободку не видно – всё загораживает громада «Модного квартала». В этом можно поискать и даже найти какой-нибудь обидный символ – мол, понастроили ресторанов и торговых центров для интуристов и загородились этой роскошью от простых людей. Но никакого символа здесь нет – если бы в соответствии с первоначальным проектом на месте «Модного квартала» построили чашу-амфитеатр летней концертной сцены, всё бы просматривалось насквозь в обе стороны. Но что бы изменилось в судьбе «невидимой» слободки?

Здесь среди уже расселённых двухэтажек барачного типа и стремительно растущих офисных муравейников живут последние несколько семей. В ожидании неизбежного будущего. Пока ещё – неопределённого.

Эти дома ещё есть на карте Иркутска, в 2Гис. Во дворе слободки стоят двухэтажки, остовы бывших коммуналок. Дома по улице Коммунистической, 1а, 1/3, 1/2, тот самый «доходный дом», – уже не жилые и ждут своей очереди на снос, который активно идёт. Ещё 2 недели назад дома №3 и 5, стоявшие на Красных Мадьяр, физически существовали, хотя и были расселены, сегодня там уже ровняют новую строительную площадку. Осталась угловая усадьба по Красных Мадьяр, 1 с пораженческим плакатом «Продаётся». На другом углу - улиц Кожова и 3 Июля – стояла единственная историческая реликвия квартала, усадьба Рябчикова с флигелем. Сейчас эти дома временно отсутствуют – они разобраны и готовятся к реставрации.

Со стороны Седова уже сверкают чистыми стёклами два новеньких, ещё даже не заселённых офисных здания с новыми оптимистичными вывесками «Аренда офисов». На дверях – весёлые объявления. «Дверь дёргать после звукового сигнала (пиу пиу пиу)» и «Тут входа нет» с дубляжом этой фразы на 15 языках – в деревню приходят интеллектуалы, дауншифтинг посреди большого города.

Мы обходим квартал по периметру и углубляемся во дворы в поисках жизни, которая быстро проявляется, – из-за забора одной из сохранившихся усадеб выглядывает крепкий мужик средних лет. Увидев фотоаппарат, прикрывает срам калиткой – «Не фотографируйте, я в трусах…». Центр Иркутска. Стиль настоящей патриархальной провинции - мужик, подперев забор плечом, стоит в классических семейных трусах и тельняшке-алкоголичке. Преодолев первую настороженность – «чужие здесь не ходят» – охотно рассказывает про стремительно уходящую жизнь слободки. Собственного названия у неё не было, говорит он, всю жизнь этот район называли «у парка» - «я живу у Цэпэкэо», Центрального парка культуры и отдыха, как некогда называлась Иерусалимская гора.

Бывший техник по обслуживанию самолётов Борис Васильев прожил здесь без малого 40 лет, поэтому современную историю слободки помнит хорошо и рельефно. Сам он попал сюда сложным путём. До войны на этом месте, от Ангары до улицы Байкальской, была тайга:

- Смотрите, вот эта сосна с тех пор здесь осталась, - показывает он на старое крепкое дерево в самой середине двора.

В 1946 году началось освоение этого участка над Ангарой. Тогда построили щитовой двухэтажный барак для работников местного МГБ-НКВД, этот дом с современным адресом Коммунистическая, 1а так и называли - чекистским. Он таким оставался недолго – Иркутск в послевоенные годы активно строился, и ответственных чинов силового ведомства скоро расселили в новые «сталинки». Дом же заселили обычным трудовым людом: по старому – пролетариями, по новому – бюджетниками. Примерно в то же время напротив отец Бориса Алексеевича построил новый частный дом для его старшего брата. Отец был железнодорожником, семья жила под Черемхово, в Касьяновке. В 1969 году отца перевели работать в Иркутск, а старший брат получил квартиру, и большая семья обосновалась в новом родовом гнезде.

- Отец, мать, бабушка ещё была жива, две сестры, - перечисляет Борис Васильев, и легко, как пережитое, отмечает, - мы с сестрой остались, все уже умерли – по старшинству…

С тех пор он постоянно живёт здесь. И хорошо помнит своих соседей – этот навсегда исчезнувший мир. Мы идём с ним неспешно прогуливаться по вымершему двору среди полуразрушенных домов. К этому моменту он уже сбегал в дом, помешал на плите суп и напялил вытянутые на коленях треники, видимо, чтобы не выходить из образа советского дворового интеллигента.

Борис Алексеевич поочерёдно тыкает пальцем в окна квартир и вспоминает их обитателей. В угловой справа на втором этаже жила безработная. Сестра у неё умотала в смутные времена в Америку. А сама безработная чем-то тяжело болела, потом подлечилась, но инвалидность у неё осталась. Но она и в этом пенсионном статусе не бедствовала – под окнами стояла неплохая машина. Занималась она тем, что торговала на улицах сладкой ватой и игрушками.

Прямо под ней жили «два уголовника». Это та самая история маленького двора, которая хранится неизменной, как бы со временем не менялись обстоятельства. Последнее время квартира сдавалась, а когда-то давно там жила одинокая, несчастная и неблагополучная женщина, но история сохранила память именно о двух братьях. Женщина была их матерью – она курила, пила, позже подсела на наркотики и быстро умерла. Но у неё остались два сына. Каждый представитель династии шёл след в след за предшественником. Старший сын всю жизнь просидел по тюрьмам, рано умер, младший брат продолжил традицию. Про него рассказывали, что он угонял машины, разбирал их в гараже, стоявшем в глубине двора, и продавал запчасти. Но и мамку не забыл – тоже сел на наркоту. Куда он исчез, уже никто не помнит.

Рядом нескучно жил какой-то загадочный сотрудник правоохранительных органов. Где именно он работал – никто не знает, но к нему несколько раз приезжали «айзеры», представители одной из национальных диаспор стран СНГ. Скандалили во дворе, грозили разбить окна, за то, что он «лезет в их жизнь».

- Там, - Борис Васильев показывает на среднее окно второго этажа и буднично рассказывает, - жила проститутка – молодая девушка, красивая, скромная такая. С мамой…

- Откуда вы знаете, что проститутка? Где она промышляла? В гостиницах? На улице?

- Этого не знаю. Люди говорили – проститутка, но это было как-то привычно, никто не осуждал. И не интересовались – где она работает, что делает. Не лезли в чужую жизнь.

- А мать её, это… не ругала?

- Да там такая мать была – что хочешь, то и делай…

Он перечисляет вспомнившиеся имена исчезнувших и уже забытых людей – Сергей, Александр, Светлана, Холодов.

- Детей много было во дворе – у Саши дочь, у Холодова два сына – один хороший, а другой – таксист, всю жизнь балду пинал. Серёга работал водителем на автобусе, на Байкал постоянно ездил, на охоту, на рыбалку, к нему сюда друзья с детьми приезжали. Они сделали тут небольшой садик – качели повесили, вон, покрышки до сих пор лежат – клумбы были, - вспоминает былые дни весёлые Борис Алексеевич. – И тут было очень много деревьев. Видимо, какие-то редкие, потому что недавно приехали ребята, посмотрели и спилили – они вроде ремёслами занимались, резьбой по дереву, поделками. Ну и спилили на деревянные ложки, видимо…

Мысль о ложках вызывает в голове нашего собеседника неожиданную реакцию. Борис вдруг поводит по ветру носом, всплёскивает руками и с криком «Суп сгорел!» убегает к себе в усадьбу. А мы идём дальше – из недр двора на взгорье с видом на Ангару, где до сих пор стоит ряд из нескольких жилых усадеб.

Хотя официальной достопримечательностью слободки считается упомянутая в начале усадьба Рябчикова, местные о ней совсем ничего не говорят. Зато все знают доходный дом. С ним, а точнее с его названием, связана неразгаданная загадка – каждый встреченный нами абориген считал своим долгом заметить, что это старинное деревянное здание в два этажа с цоколем из песчаника когда-то принадлежала некому купцу, который сдавал в нём квартиры – отсюда доходный дом. Однако ни сотрудники Агентства развития памятников Иркутска, ни сам историк и руководитель проекта «Прогулки по Иркутску» Алексей Петров об этом доходном доме ничего не слышали.

В последние свои дни этот дом переживал не лучшие времена. На первом этаже была клетушка мастера Серёги – он занимался частным ремонтом радиоаппаратуры. А на втором этаже обосновалась весёлая коммуна выпивох – никто не знал, на какие деньги они гуляют и чем вообще занимаются, но каждый день у них был праздник.

От доходного дома к выезду на Коммунистическую ведёт грунтовая дорожка с рядом старинных крепких усадеб. Среди них выделяется новый каменный двухэтажный дом. На веранде второго этажа гордо, как капитан пиратского корабля, сидит хозяин, Сергей Скрябиков. Он надменно курит, повернувшись в профиль к солнцу, и отказывается общаться с самодеятельными краеведами. Сначала выходит его жена Наталья, через некоторое время и он сам смилостивился и спустился. Так из глубин коллективной памяти появляется ещё одна страница местной истории…

К 1916 году не посчастливилось алтайскому купцу первой гильдии Афанасьеву выйти в миллионщики. Подоспевшая некстати революция таким людям нежно советовала делиться, а несогласных с этой политикой всеобщего равенства быстро выводила в расход. Купчине такая экономическая парадигма пришлась не по кулацкому нутру. Чтобы не доставлять хлопот семье, он отправил её к родственникам в Иркутскую губернию, а сам ушёл в тайгу, не то в отшельничество, не то в банду – семейное предание эту деталь умалчивает, – где и помер от голода и лишений к 28-му году.

Дочь купца обосновалась на улице Хаминовской, на горе над Ангарой, у своего брата Гриши. Григорий работал на лесозаводе – под горой, на которой стоял дом. Брёвна на завод сплавляли прямо по реке. Бывшая купеческая дочь вышла замуж, сменила фамилию, работала прислугой. С тех далёких пор и живёт здесь семья Скрябиковых. Прадед был купцом на Алтае, а дед в свои 18 лет стал командиром ЧОНа (часть особого назначения - ред.), гонял по округе банды в 20-х годах.

- Мне бабушка рассказывала, что в 1918 году прямо перед домом стояла пушка – красные обстреливали белых, которые засели на левом берегу Ангары, - неспешно, даже неохотно рассказывает Сергей семейную быль. – Здесь был край Иркутска, дед рассказывал, что на Лисиху охотиться ходил, бабы там грибы собирали. Здесь родилась моя мама – она была физиком, занималась наукой – в политехе, в Институте химии. Здесь родился и я.

История имеет свойство обращаться по спирали, повторяясь с известной долей иронии. Дед — чоновец в 1938 году попал в волну очередных чисток и год просидел в местных подвалах чекистов. Когда его отпустили, он, видимо, не простил власти несправедливости и, как его предок, алтайский купец Афанасьев, ушёл жить в тайгу. Построил три дома в верховьях левой Ушаковки, в нескольких десятках километров от Горячих Ключей, и там провёл остаток жизни. К нему часто отправляли слабого здоровьем внука Серёгу. Но жил Сергей в Иркутске на переименованной из Хаминовской улице Коммунистической, ходил в школу №15 через то, что впоследствии станет 130-м кварталом. Там жили все его друганы. Сегодня он – долгожитель этой слободки.

Его жена Наталья рассказывает:

- Я здесь новенькая, вышла замуж с улицы Фридриха Энгельса. Но все наши дети, дети соседей здесь выросли. До 15-й школы – 10 минут было бежать. С теми, кто жил в нынешнем 130-м квартале, мы дружили семьями, дети никогда не враждовали, как бывает между соседними слободками.

Все соседи по улице на горе жили здесь десятилетиями. Раньше тут стояла тишина. На берегу, под горой, была лодочная станция, шестивёсельные ялы ходили до Байкала, парни плавали на байдарках. Потом их дети бегали на протоку купаться, там же ловили рыбу – их было видно из окон дома. Старая налаженная жизнь стала стремительно меняться с конца 90-х. Сначала люди стали уезжать, продавать дома – на улице даже успело появиться второе поколение старожилов. Старики умирали, дома стали сдавать, и привычный уклад сломался окончательно. Потом берег Ангары засыпали строительным мусором и построили «Комсомолл». Спокойная жизнь закончилась навсегда. Прошлой осенью перелистнули последнюю страницу этой вековой истории – началось расселение.

- А мы теперь воюем за баки, - говорит Наталья. – Заключили договор на вывоз мусора, заплатили деньги. Мусор не вывозят. Мы пошли узнавать – а нам говорят: «А вас нет! Вы аннулированы, таких домов не существует, и они не обслуживаются». А деньги, главное, уже заплачены…

Расселение началось осенью прошлого года, и в течение пары-тройки недель большая часть населения слободки навсегда исчезли. Куда они девались, оставшиеся знают довольно смутно.

- Людей стали вызывать в администрацию и предлагать им жильё. Думаю, где-то в районе Ново-Ленино. Те, у кого были деньги, туда не поехали, купили квартиры сами – там, где хотели. Холодов уехал в Радужное, я слышал. Женщина со второго этажа купила квартиру через дорогу, в ЖК «Жемчужный», - Борис Алексеевич отмахивает рукой куда-то в сторону Красных Мадьяр. – У неё муж работает в частной компании, могли себе позволить. Остальные – не знаю. Пенсионеры жили на первом этаже, мать с дочерью – богатств не нажили, видимо, теперь обитают в Ново-Ленино.

И как только слободку расселили, дома начали гореть. Два дома в глубине двора сожгли сразу и только «чекистский дом» трогать побоялись из-за того, что он стоял рядом с новым офисным зданием.

- Я видел, кто это сделал, - откровенничает Васильев. - Выскочил вечером на огонь – вижу, стоят два молодых парня, рядом – их машина. Стоят и смотрят на огонь. Я подошёл, говорю: «Молодцы, хорошо запалили!», а они посмотрели на меня, отвернулись и молча глядели, как горит…

- Может, не они?

- Сами подумайте – кому нужно приезжать на машине, чтобы на пожар посмотреть? Они, конечно, по заказу. Я думаю, сгоревший дом проще с баланса города списать, чем брошенный…

Как только квартал опустел, в нём начала роиться всякая нечисть. Кроме бомжей и алкоголиков, его быстро освоили наркоманы. «Их сразу видно – тощие, взгляд безумный, ищут, роют, копают», - описывает Борис Васильев. Он имеет в виду «закладки» - каждый день в семь часов начинается «движение». Сначала одни приезжают и прячут в заброшенных домах закладки с наркотиками. Потом приезжают другие – их ищут. Новая редакция детской игры в «казаки-разбойники».

Местные уверены, что расселили муниципальные дома, а частные усадьбы пока не тронули – нет денег, чтобы их выкупать. Но на счастливое будущее в этом месте никто уже не рассчитывает. «Обнесут кругом пятнадцатиэтажками – всё равно придётся уезжать. От нас ничего не зависит», - примерно так звучит общее мнение последних жителей слободки «у парка».

- Нам ничего не обещают, - говорит Наталья Скрябикова. – Уже самим интересно, что будет дальше. Сейчас мы хотим одного – чтобы пустующие дома снесли – они постоянно горят. Вчера опять горели…

- Никто не приходил, ничего не предлагали, - говорит Борис Васильев. – Я думаю, все ждут «большой чемодан с деньгами», бизнесмена, который выкупит этот квартал полностью и построит здесь какую-нибудь гостиницу. Вряд ли у властей есть столько средств, чтобы у нас разом выкупить все участки и наши дома.

Уезжать последние жители Коммунистической готовы. Другое дело, что никто не хочет жить в многоэтажках. Во-первых, у многих собственные квартиры и так есть. Во-вторых, все уже привыкли жить на своей земле. Поэтому мнения разделились. Кто-то хочет купить квартиры здесь же, поблизости, в строящихся через дорогу жилищных комплексах. Кто-то, наоборот, хочет уехать в пригороды, жить на собственном участке.

Окончательного решения вопроса с новой застройкой этого квартала нет и в администрации города, хотя на него уже есть план благоустройства и застройки. Как объяснила заместитель председателя комитета по градостроительной политике Ольга Иванова, этот квартал попадает в план перспективного развития исторического центра Иркутска. Три муниципальных дома расселено, и они находятся в разной стадии оформления документов на земельные участки в муниципальную собственность, после чего строения пойдут под снос. Кроме этого, в квартале есть один участок Агентства развития памятников Иркутска - «Усадьба Рябчикова», несколько муниципальных земельных участков, большой индивидуальный жилой сектор и земельные участки, находящиеся в частной собственности.

Сейчас ведётся работа над проектом. В идеале через этот квартал пройдёт зелёный коридор от ЦПКиО до островов Конный и Юность, по центру квартала - «зелёная линия». Вдоль коридора в соответствии с правилами землепользования и застройки будет построена «административка» - административные здания по принципу 130-го квартала, гостиницы, кафе, офисы.

Что касается оставшихся жителей, это самый больной и спорный вопрос. Ольга Иванова признала, что там действительно остаются шесть усадеб индивидуального жилого сектора и «механизмов расселения у города на сегодняшний день нет».

- У нас в законодательстве не предусмотрено способов изъятия индивидуального жилого сектора даже под социальные объекты – школы, детские сады. Что уж говорить про изъятие для использования в качестве парковых зон? Если там окажутся «многоквартирники» – а даже двухквартирные дома уже считаются многоквартирными – к ним может быть применена программа расселения аварийного жилья либо технология развития застроенных территорий. На индивидуальный сектор это не распространяется.

- Так что же будет? С одной стороны, есть план развития, строительства зелёного коридора. С другой стороны, прямо на пути этой «зелёной линии» стоят жилые усадьбы. Как быть?

- Давайте зайдём с другой стороны, - предложила порассуждать Ольга Николаевна. – Допустим, у вас есть свой частный дом, усадьба, участок. Вы имеете право распоряжаться им, как захотите. Если вы его продадите – город, в соответствии с планом развития, купит и на этом месте построит «административку», например – гостиницу. А если откажетесь его продавать – вы будете его использовать, как вам вздумается, пока можете и хотите. Это индивидуальный жилой дом, и ни у муниципалитета, ни у представителей бизнеса нет никакой юридической возможности вас с него выпихнуть.

Также выяснилась судьба усадьбы Рябчикова и флигеля. Два года назад её выставили на торги, нашёлся инвестор, который купил два этих здания на улице Кожова.

- Наши дома находятся на реставрации, они оба полностью демонтированы, произведён противоаварийный разбор, готовятся реставрационные работы, - лаконично пояснил специалист АРПИ Николай Агафонов. - Я не могу комментировать реставрационный план, кроме того, что сообщается на нашем сайте.

На сайте, впрочем, особой ясности тоже нет. Объект по улице Кожова, 28 - это жилой дом и флигель второй половины XIX века. «Площадь земельного участка позволяет организовать внутреннюю парковку, стилизованную в историческом стиле конца XIX века. Проект реставрации объекта культурного наследия может включать в себя не только реставрацию первоначального облика зданий-памятников, но и строительство малых архитектурных форм или новых вспомогательных сооружений, стилизованных в историческом стиле. Назначение отреставрированного объекта определяется инвестором», - сообщается на сайте АРПИ.

Тяжёлую поступь прогресса не остановить – да и не надо. Особенность истории про «слободку у парка» в том, что в ней нет внутреннего конфликта. Люди не доживают до переезда, они продолжают жить – сажают грядки, проводят водопровод, воюют за мусорные контейнеры. И где-то глубоко внутри готовы к смене места жительства, осознают эту назревшую необходимость. Без гнева, без бунта, без одиночных пикетов перед мэрией с криво написанными плакатами «Оставьте нас в покое!». Как в песне Бориса Гребенщикова – «И нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды…». На месте утопающего в грязи 130-го квартала сделали что-то новое – и там появилась новая жизнь. Что будет на месте этой слободки – пока не ясно. Ясно, что вековой уклад разрушен не людьми, а самим временем, эта конструкция рушится от «усталости металла», и спасать уже нечего. Можно только зафиксировать его, чтобы потом ностальгически вспоминать.