Юлия Пересильд, российская актриса театра и кино: «Белье, которое лежит в корзине, всегда грязное»

Многие журналисты называют Юлию Пересильд молодой Гурченко. Она столь же бесподобна в своей естественности, ее голос столь же чарующе звучит, а не по годам развитый актерский талант поражает даже самых придирчивых кинокритиков. О том, кем она мечтала стать в детстве, почему предпочитает работать с разными театрами и по какой причине не позволяет продюсерам переозвучивать свой голос Юлия рассказала в интервью нашему изданию.

– Юлия, готовясь к нашей беседе, я обнаружила, что во всех своих интервью вы стараетесь на тему подробностей личной жизни отвечать вскользь…

– Не думаю, что моя личная жизнь кому-то интересна. Мне самой неловко читать и слушать истории личной жизни актеров, спортсменов, известных людей. У всех нормальных людей масса проблем в личной жизни. Зачем эту массу раскладывать по полочкам перед многомиллионной аудиторией? Любое белье, которое лежит в корзине, всегда грязное. В большей или меньшей степени. Я принципиально считаю, что известные люди не должны разговаривать на тему своей личной жизни. Актер не должен существовать для зрителя вне сцены. Хотя 70% моих коллег делают себе пиар на личной жизни. Каждый сам решает, как ему строить карьеру.

– Тем не менее, интервью вы даете. И не так уж редко. Вам нравится общаться с журналистами?

– Могу сказать, что в большинстве случаев мне это доставляет удовольствие. Конечно, это всегда зависит от конкретного человека и от конкретного издания. Но я, честно говоря, всегда рада. У меня пока не произошло какого-то сдвига, чтобы я говорила: «О, нет, я не даю интервью!». Но нежелание артистов давать интервью, к сожалению, провоцируют, в основном, ваши коллеги. Они не хотят понимать, что именно им говорят, и пишут чуть-чуть от себя или то, что хотят услышать.

– У вас необычная фамилия…

– Обычная, просто она скандинавская. Варианта перевода на русский язык два: первый «семейный мост», второй – «еж».

– Но вы же родом из Пскова?

– Да, там близко Эстония и Прибалтика. В славном городе Пскове я прожила до своего 18-летия. В 2001 году окончила школу и рванула со своей лучшей подругой Ирой Петушковой в Москву, чтобы поступать во МХАТ. Не поступила (чему сейчас очень рада) и вернулась обратно. Год отучилась в Псковском педагогическом институте, на факультете русской филологии. Прочла там массу «умных» книжек, которые вряд ли прочла бы в театральном институте. Потом снова поехала в Москву. На этот раз все сложилось, с 2002 по 2006 годы я училась на режиссерском факультете ГИТИСа. Сразу скажу, предупреждая вопрос, что последний раз в Пскове я была достаточно давно: после первого года учебы в я перевезла в Москву маму. В Пскове остались мои друзья и близкие по духу люди, но видимся мы с ними реже, чем хотелось бы.

– У вас было счастливое детство?

– Любое детство по определению счастливое.

– Кем вы мечтали стать?

– Был период, когда я интересовалась химией и мечтала стать врачом-стоматологом. Потом решила поступать в школу МЧС и спасать людей. Потом мне захотелось учиться на военного переводчика... При этом я всегда знала, что буду артисткой. Хотя большинство людей вокруг, мягко говоря, смеялись надо мной и над моими мечтами. В общем, мотало меня достаточно сильно, ведь никто в нашей семье не был связан ни с театром, ни с кино. Нужно было самой выбирать, куда идти учиться. Слава богу, родители дали мне возможность принимать решения самостоятельно. Мама меня чуть отпустила от себя, предоставив больше свободы.

– Распоряжаясь этой своей свободой, ошибок не наделали?

– Ошибки, конечно, были. Вначале в школе я поразилась, как так мама не проверяет мой дневник?! И немного поехала вниз по наклонной. Но потом также неожиданно поняла, как это прекрасно, когда тебя никто не контролирует, как здорово самой во всем разбираться, как здорово обо всем думать самой!.. И взялась за голову. Школу закончила прекрасно. Но о моем поступлении в Москву мама узнала постфактум.

– Когда вы поняли, что рождены для сцены?

– Никогда. Я была всегда на ней. С четырех лет меня детсадовские воспитательницы водили по группам, потому что я пела песни Аллой Пугачевой, и всем хотелось на это посмотреть. Позже я пела в школьной группе «Эквалайзер». Пела всегда и везде: и на сцене в школе, и на днях города, и дома в ванне перед зеркалом… Класса с восьмого увлеклась КВНом. А в 2001 году встретилась с псковским поэтом, композитором и исполнителем Славой Рахманом. Мы организовали с ним дуэт «Ночной перрон» и ездили с выступлениями по деревням, по военным частям, по детским домам и прочим концертным площадкам.

– Вы в самом деле здорово поете! А в музыкальной школе учились?

– Нет. О чем весьма и весьма сожалею. Но когда мы собираемся с ребятами, и они начинают играть на своих инструментах, я себя чувствую самым счастливым человеком на свете. Музыка – это нечто необъяснимое, в ней выплескиваются все мои эмоции.

– Раз вы с детства пели, то почему же в качестве жизненного пути всё-таки выбрали не пение?

– Тяга к музыке во мне сильнее, чем тяга к театру, вы правы. Но как-то не складывалось… Знаете, я ведь в 11 лет я приезжала с мамой в Москву в Останкино на конкурс «Утренняя звезда». Помню все очень смутно. Мы вернулись обратно, в Псков, ждали приглашения, оно пришло, но денег, чтобы второй раз приехать в Москву и снова выступить на конкурсе, у нас не оказалось. Моя мама работала воспитательницей в детском саду, а папа неплохо рисовал иконы. Мои родители – это как раз то поколение, которое попало в стык 90-х годов, когда нужно было либо брать жизнь в свои руки и становиться дельцами, либо оставаться на своих местах и ничего за это не получать. Вот они дельцами не стали. Пришлось отложить мысли о поездке, о Москве и о музыкальном будущем. А потом я пришла в РАТИ, увидела своего мастера Олега Львовича Кудряшова и поняла, что это мой человек. Поняла, что без театра я не смогу, я зачахну, потеряюсь, исчезну!.. Зато сейчас у меня есть свой бэнд «Ломовой оркестр Юлии Пересильд». Репертуар наш из серии ретро.

– Вы заговорили о Кудряшове, чем он вас так зацепил в свое время?

– Олег Кудряшов – это великий подарок. Он посвятил меня в актерскую профессию, объяснил мне, что эта профессия – не аплодисменты и цветы, а тяжелый, изнурительный труд с проблесками счастья от того, что что-то получается, что-то рождается. Если мастеру доводилось проходить мимо студентов, которые в это время явно ничего не делали, болтали или не дай бог курили, он тут же устраивал большие собрания, которые начинались словами: «Господа, в наш дом пришла беда!» Его очень огорчало, что досуг студенты не используют для того, чтобы почитать хорошую литературу, послушать хорошую музыку или поговорить с режиссерами о какой-то новой работе. Он считал, что студенты на досуге превращаются в лоботрясов. (Улыбается).

– Ваша театральная карьера началась блестяще – в роли Сюзанны в спектакле «Фигаро», которую вам предложил сам Евгений Миронов…

– О, да, тогда мне пришлось играть с Евгением Мироновым, Лией Ахеджаковой, Авангардом Леонтьевым, Еленой Морозовой, Виталием Хаевым и другими талантливейшими актерами. Было дико тяжело! Накануне премьеры я решила так: «Это конец, завтра я сыграю премьеру и все, я не актриса, у меня ничего не получается…» Конца света после премьеры не случилось. Мы с командой «Фигаро» пережили все нападки критики на спектакль и благополучно, с полными залами играем его до сих пор.

– Юлия, почему вы кочуете по разным театрам и не выберете какой-нибудь один в качестве постоянного места работы?

– А для чего? Сегодня все, как модно говорить, являются «фрилансерами», то есть свободными художниками Я играю в Театре Наций, в Театре на Малой Бронной, в Школе современной пьесы. Но, конечно, большую часть времени провожу в Театре наций. Одно время я там практически жила, проводила каждый день, с 11 утра до 11 вечера. Кстати, там теперь две сцены – большая и малая. Малая, экспериментальная, она открылась год назад, 14 января. Так вот кочевание по разным театрам – это моя принципиальная позиция. На данном этапе моей жизни мне интересно работать с интересными режиссерами, а не в каком-то конкретном здании, помещении и с каким-то конкретным названием.

– Сколько спектаклей в месяц вы играете?

– 20-22.

– Ничего себе! Как же вам удается успевать и в фильмах сниматься?

– А никак не удается. Самым плодотворным в этом плане был 2012 год: тогда я снялась аж в пяти картинах. Причем не было такого, чтобы я снималась в двух работах параллельно. Я так не умею, не знаю, как это другим актерам удается. Мне надо погрузиться в работу полностью, отдаться ей без остатка… Я знаю, почему вы думаете, что я этакий электровеник, везде успевающий: просто в какой-то период так получилось, что несколько картин с моим участием вышли одновременно.

– Правда, что вы всем продюсерам ставите условие, чтобы вас не переозвучивали?

– Правда. Мой голос – это мой голос, это моя индивидуальность. И если его сделают на тон выше или ниже, я этого не перенесу. Не нравится мой голос – не снимайте меня, возьмите другую актрису.

– Хочу спросить про замечательный фильм «Край». Там вы играете красавицу Софию, которая бросает такого положительного мужчину, как Степан, и бросается с головой в отношения с героем Владимира Машкова. Что для вас было самым сложным в той работе?

– Сложной была любовная сцена с Володей. Она несет в себе серьезный смысл, и не прописана в сценарии только для того, чтобы порадовать зрителей показом частей голых тел. Мы волновались, но сцена получилась хорошей, вызывающей именно те эмоции, которые должна вызывать. Сцены с ребенком также были для меня не простыми. Я старалась ничего не играть, а максимально все проживать.

– Вы достаточно молодая актриса, а по роли в фильме этого не скажешь: там вы кажетесь старше своих лет…

– Мне повезло с этой ролью, эмоции не приходилось играть натужно: они рождались сами собой. Сложно объяснить это словами… Может, дело в памяти поколений? Вообще, когда я играла эту роль, много думала о своей бабушке, которая жила и работала в Сибири, но не в качестве ссыльной, а просто. Даже по каким-то кадрам из фильма я отметила наше с ней отдаленное сходство.

– Кинокритики отмечают, что вам очень удаются постельные сцены…

– Хотелось бы, чтобы мои постельные сцены называли именно любовными. Я не отношусь к ним, как к каким-то особенным, а воспринимаю как всего лишь очередные сцены в своих работах. Если прописанная любовная сцена оправдывает себя, и я понимаю, для чего нужна, то соглашаюсь. А вообще предложений сняться в «обнаженке», поступает гораздо больше, чем многие думают. Очередь из журналов такого толка у дверей стоит. Надеюсь, что я никогда не соглашусь на их предложения.

– Юлия, а что в приоритете? Театр или кино? В кино ведь лучше платят…

– На протяжении последних лет я делаю выбор в пользу театра. Мне повезло работать с такими партнерами на сцене, которые не относятся к категории больших ремесленников. Для них, скорее, подходят определения «великий» и «гениальный». Это люди, не потерявшие свой трепет, искренность по отношению к делу. Это люди, для которых формулировка «зарабатывать деньги на этой работе» просто немыслима. К тому же мне дают отличные роли в театрах! (Улыбается).

– Не боитесь, что телезрители вас забудут при таком раскладе?

– Ну что ж теперь, забудут, потом вспомнят еще раз. Мне вообще кажется, что в кино лучше появляться не так часто, как хотелось бы зрителю. Ну должен же он успеть соскучиться!