«Я русский, какой восторг!»: Почему в сибирских городах «поселились» нации

Для большинства жителей современных сибирских городов национальная принадлежность стала вполне обыденным способом ответить на вопрос «кто я такой?». «Национальный признак» нередко становится для человека способом определить «своих» и «чужих», а также – понять, как вести себя по отношению к ним. Кажется, что «национальная принадлежность» - нечто совершенно обыденное и неизменное. По мнению ученых, участников семинара "миграция и этнизация городского пространства", который проходил в Томске 18 июня, национальная идентичность не всегда была важна для жителей сибирских городов, становясь таковой в зависимости от исторического контекста.

Несмотря на кажущуюся «нормальность» разделения жителей сибирских городов на группы по национальному признаку, очевидно, что так происходило не всегда. В определённый момент роль этничности в жизни общества резко возрастает, этническая или национальная принадлежность вдруг перестает быть частным делом и выходит в публичную плоскость. Возникает вопрос: почему так происходит? Не может же нормальный человек каждое утро просыпаться с мыслями «Я русский, какой восторг!». При каких условиях этничность становится мощным регулятором общественных отношений? Получается, что необходимость определять себя как часть некой этнической группы может появиться под воздействием неких внешних обстоятельств.

В поисках ответа на этот вопрос можно вспомнить переселенческое сообщество Сибири в начале XX века. Оно формировалось как часть сословного, традиционалистского общества имперской России в контексте сильной имперской власти, как сословно-религиозное, на основе переносимых из-за Урала культурных и социальных моделей. Затем, вместе со всей остальной страной, это общество вступило в стадию глубокой реорганизации, и, естественно, стало объектом разных стратегий модернизации. Миграция оставалась важнейшей его составляющей, однако в этнических категориях её стали осознавать только после того, как сословная структура российской империи начала рушиться вместе с самой империей.

Сочетание мощных миграционных процессов, разложения сословной системы и процесса строительства нации в поздней российской империи к началу Октябрьской революции привело к этнизации пространства. Общественные пространства города, которые раньше воспринимались как сословные или религиозные, воспринимаются теперь как этнические. Появляются «цыганские», «еврейские» и «китайские» улицы и районы, кладбища и храмы, благотворительные организации. Появляются такие устойчивые, но противоречивые понятия как «польский костёл» или «татарская мечеть». Даже исключительно религиозные объекты теперь воспринимаются как часть национальных культур. Революция и гражданская война ещё больше усилили процессы этнизации из-за провозглашенного большевиками принципа национального самоопределения.

Этничность и понятие класса стали мощной мобилизационной силой, основой, на которой возводилась новая, уже советская сословная система. На «китах» этничности и класса выстраивается фундамент нового, переформатированного общества, проводятся смелые эксперименты по социальной инженерии. В новой стране каждый человек добровольно или принудительно приписывается к определённой этнической группе, его заставляют определять себя исходя из этого критерия.

Этим целям служили и пятая строка «национальность» в советском паспорте, и анкеты переписей населения, и системы преференций и ограничений по этническому признаку. Национальности старательно взращивались в национально-культурных автономиях, но только в тех местах, где государство разрешало и стимулировало «этнические» проекты. Вне этих пространств этничность не была частью публичного пространства, её публичная демонстрация не считалась нормой.

Однако уже к концу позднесоветской эпохи появились независимые от государства этнически окрашенные объекты общественного пространства. Например, это могли быть сезонные строители-оходники, которых в Сибири называли «армянами», хотя строители совершенно необязательно были из Армении, а, например, из Чечни и Ингушетии. Появились рыночные торговцы, которых часто обозначали с помощью маркера «кавказцы» или термина бюрократического происхождения «лица кавказской национальности».

Настороженное внимание «общественности» к этим довольно абстрактным группам объясняется тем, что они демонстрировали непривычные для принимающего сообщества модели рыночного поведения. Иными словами, не «этничность» сама по себе вызывала раздражение, а, наоборот, непривычные социальные практики, вызывавшие настороженное отношение принимающего сообщества, описывались людьми с помощью ставшими привычными за годы существования СССР «этнических» маркеров.

Растущее общественное внимание к этничности могло также стать следствием процесса урбанизации. Города росли, деревни приходили в упадок, и масса вчерашних крестьян стала перебираться в областные и районные центры, неся с собой новые и непривычные для горожан социальные практики и нормы поведения. Что также могло привести к тому, что новоприбывших маркировали с помощью «этнических» определений.

Тема этнической принадлежности вновь стала актуальной и вернулась в публичное пространство параллельно с крахом советской системы социальных связей и идеологии, необходимость чем-то их заменить, возможно, и вызывала столь широкий общественный интерес к теме этничности. Чуть ли не в течение месяца по всей стране появилась масса национально-культурных обществ, что, кстати, позволяет предположить: национально-культурные общества изначально были государственным проектом. Впрочем, в отличие от массы других государственных проектов, они общества зажили своей жизнью, успешно удовлетворяя социальные и культурные потребности своих членов, практически заменив собой идеологию.

Государство отреагировало на этот процесс созданием огромного бюрократического аппарата, начиная с серии министерств по национальным отношениям, заканчивая отделами в городских и областных органах власти, которым было поручено управлять национальными процессами и которые до сих пор находятся в лихорадочном поиске объекта управления. Однако, «национальные процессы» протекают сквозь пальцы тех, кто пытается ими управлять, как кажется, по одной простой причине: мало кто удосуживается задать себе вопрос о том, а что такое, в сущности, нация?