Ленский расстрел, исчезновение девочки и чаепитие на балконе. Раскрываем секреты дома-«хамелеона» на Декабрьских Событий

Памятник федерального значения — красивый дом на улице Декабрьских Событий, 74 с балкончиком, про который мы уже немного рассказывали, — возводил французский застройщик, который, по-видимому, приложил руку к целому кварталу здесь. С самого начала дом принадлежал одной семье, потом, как водилось в советские годы, его уплотнили. Но одна из квартир по-прежнему находится во владении потомков первого хозяина. Дом пережил многое, но может не выдержать современности — в любую минуту деревянный особняк рискует заняться пламенем.

Дом на Декабрьских Событий, 74, который некоторые из исследователей называют домом-«хамелеоном», был героем одного из прошлых выпусков «Исчезающего Иркутска». Но тогда нам удалось к нему лишь подступиться. Нам крупно повезло: чуть позже с нами согласился поговорить хозяин одной из квартир на втором этаже Николай Иосифович Игнатьев.

— Побываете на балкончике, где все хотят оказаться, но еще никто не был, — пообещал он.

Николай Игнатьев — непростой житель этого дома. Именно его деду, Павлу Федосовичу Рычкову, который приехал в Иркутск из Воткинска под конец XIX века, особняк принадлежал некогда целиком. По семейной легенде, он купил усадьбу у французского застройщика и сразу же в нем поселился со своим семейством. Дом сразу возводился с «секретиком»: с фасада он выглядел двухэтажным, со двора видно было спрятанный третий этаж. Парадный вход находился с улицы Декабрьских Событий — сейчас эти двери давно уже заколочены. Пристрои с балкончиком и черной лестницей появились чуть позже.

— Павел Федосович был портной, шил мужскую и военную одежду. Есть даже где-то фотографии, на которых видно, что на уровне второго этажа висела такая большая вывеска «Пошив мужской военной одежды», — рассказывает Николай Иосифович. — Мастерская была на первом этаже, здесь стояли 12 машинок «Зингер». В семье шили все. Девочек, например, мою маму и ее старшую сестру, не отпускали гулять, пока они не сошьют по четыре наволочки. А им тогда по семь–восемь лет было. Такое воспитание.

Всего у Павла Федосовича было шестеро детей: двое сыновей и две дочери от первого брака, и еще две дочери — мама и тетя Николая Игнатьева — от второго брака с Александрой Тихоновной. Первая супруга Рычкова умерла, и все его дети жили вместе с ним в одном доме.

— Конечно, в доме было еще больше народу, потому что старшие дочери уже жили со своими семьями здесь. Кстати, семья Рычковых через одну из внучек Павла Федотовича — Лидию — породнилась с известной у нас семьей Франтенко. Она вышла замуж за Алексея Степановича, начальника сельскохозяйственного угодья «Белореченское», — отмечает Николай Иосифович.

Другой сын — Николай Павлович — был известный спортсмен, выступал в иркутской цирковой труппе и даже снимался в знаменитом фильме «Цирк» Григория Александрова в составе группы акробатов: Рычков-младший был нижним в той конструкции.

Портняжное дело Павел Федосович иногда оставлял и уезжал на севера — мыть золото. Еще будучи совсем молодым, он стал участником Ленского расстрела в 1912 году.

Тогда на приисках Ленского золотопромышленного товарищества, расположенных в районе Бодайбо на притоке Лены, реках Витиме и Олёкме, случилась забастовка, окончившаяся расстрелом трехтысячной толпы правительственными войсками. Погибли 170 человек, более 200 получили ранения. Павел Федосович остался жив.

Но трагедии семью преследовали и дальше. Уже в 1930 году под арест попала супруга Павла Федосовича и бабушка Николая Иосифовича Александра Тихоновна. Тогда из дома напротив пропала маленькая девочка. Начались разговоры о том, что Александра Тихоновна Рычкова ребенка похитила и чуть ли не съела.

— Ее раз-два — и в тюрьму. Это было зимой, где-то в ноябре–декабре. Она сидела в тюрьме, пока не растаяла Ангара, и эту девочку не нашли в районе Балаганска, где всплыло ее тело. Оказалось, что ребенок вместе со старшей сестрой пошли на Ушаковку полоскать белье в проруби. Девочка упала и утонула, а ее старшая сестра ничего не сказала, — говорит Николай Иосифович.

Когда Александру Тихоновну выпустили, семья продолжила жить в доме на Декабрьских Событий. На первом этаже по-прежнему были мастерские. В остальном доме жила семья Рычковых. Но через несколько лет после своего освобождения Александре Тихоновне вновь пришлось столкнуться с тюремными стенами. Но теперь она носила передачки мужу в СИЗО-1 — то самое, на улице Баррикад.

— Дед мой был самый последний староста Преображенской церкви — та, что в переулке Волконского, ее из наших окон видно. Я видел полностью дело деда. В 1938 году на Павла Федосовича был донос от начальника правления религиозных культов, о том, что он якобы хотел зарегистрировать священника Преображенской церкви. Чиновник ответил: «Ну если будет подходящим, зарегистрируем, ведите ко мне этого мракобеса». И дальше в этом доносе следует: «Я считаю, что против меня замышляется большая провокация, ибо Рычков Павел Федосович сказал, что, если потребуются какие-то расходы на регистрацию священника, мы готовы их понести, потому что средства у прихода есть. Я думаю, он собирался дать взятку», — рассказывает Николай Иосифович.

Павла Федосовича арестовали, а в 1939 году — расстреляли. А дом после этого заселили другими людьми, оставив семье Рычковых небольшую двухкомнатную квартирку на втором этаже. И то в двухкомнатную она превратилась после деления: и по сей день можно увидеть дверной проем, сейчас скрытый фанерой.

Дом уплотнили донельзя. Людей поселили даже на третий этаж, где высокому человеку — такому, как Николаю Иосифовичу, невозможно разогнуться в полный рост. Мастерские на первом этаже исчезли, хотя позже, судя по газетным публикациям, помещения арендовали артели: здесь и сапожная мастерская была, и мастерская по починке бытового скарба.

— Но бабушка моя и после всё время шила. До сих пор осталось пошивочное оборудование. Был у нее громадный стол, как сейчас эта кухня размером. А когда заехали соседи, условия стали стесненными. Представляете, какой это был труд? Надо было всё раскроить, разложить рядом, не ошибиться, — делится Николай Иосифович.

Александра Тихоновна пережила Павла Федосовича на восемь лет, её не стало в 1947 году. В квартире продолжили жить её дети и внуки. Здесь же родился и первые годы жил и Николай Иосифович. Потом его отец получил квартиру в многоэтажке на Политехе, но маленький Коля проводил всё время в доме на Декабрьских Событий. Здесь осталась жить его тетка с двоюродным братом.

— Мы уехали отсюда, когда мне было четыре–пять лет, но я всё равно здесь постоянно находился. Обстановка здесь хорошая была, все дружили. Это был такой интеллигентный околоток. В соседнем доме, на месте которого сейчас пятиэтажка, жил такой художник Тетенькин, а в углу — еще художники Шпирко, — вспоминает Николай Иосифович.

Во дворе рядом с его домом, где сейчас высится огромный тополь, был громадный колодец. Воду из него брали, чтобы стирать белье. А ещё его использовали как холодильник.

— Брали ведро, в него клали колбасу, котлеты какие-нибудь и спускали вниз. Потому что там даже летом был лёд. Крышкой закрывали, и всё. По краям полочки были, всё стояло аккуратненько. Достать если нужно, то веревку подвязывали и вытаскивали. Все, кто здесь жил, так и пользовались колодцем, — рассказывает наш собеседник.

Питьевую воду жильцам подвозили на лошадях. Ее набирали в районе современной автостоянки у «Торгового комплекса» со стороны улицы Литвинова. Там были установлены высокие краны, откуда и наполняли бочки с водой.

— Приезжала лошадка, там такая бочка здоровенная была, деревянная. Из нее зачерпным совком воду наливали полное ведро, оно копейку или две стоило, — Николай Иосифович делится своими воспоминаниями из детства, добавляя, что остался в памяти и скрип старых трамваев, бегавших мимо его дома.

Сейчас дом до сих пор не благоустроен. Жильцы берут воду из колонок.

— Но зато наш дом — единственный, где был и есть сортир! — восклицает Николай Иосифович.

Мы стоим у двери, с которой на нас взирает Владимир Ильич Ленин. Вниз уходит крутая лестница, а вокруг — старые рамы, тяжеленные утюги и другие бытовые мелочи. Всё это Николай Иосифович хранит и не выбрасывает. Многих из этих вещей вполне могут стать музейными экспонатами.

А еще в этом тесном предбанничке — две двери. За одной из них и прячется тот самый туалет — как уличные, но в доме. Таким похвастать в те времена мог не каждый. От уровня земли вниз шел на два метра колодец. А раз в год — в феврале — всё накопившееся содержимое в нем разбивали, сгружали на телегу через специальное окошечко внизу прируба и увозили.

— Всё продумано было, — замечает Николай Иосифович.

За дверью напротив — чулан. В нем чего только нет: вот конторка, за которой трудился Павел Федосович, вот — ларь из-под муки Александры Тихоновны. Это целая сокровищница. В самой квартире Николая Иосифовича до сих пор хранится мебель, которой пользовались его дед и бабушка.

— В него, видимо, смотрелись еще клиенты Павла Федосовича, — говорит он, замечая мой восхищенный взгляд в сторону большого зеркала.

Потолки — высоченные. А на первом этаже, где была швейная мастерская, еще выше — это и сейчас выдают окна. Напротив окна — большая печка.

— Вот сюда я залазил с табуретки и спал тут. Площадь большая, можно джакузи устроить, — смеется Николай Иосифович. — В этой печке и пироги пекли. Вообще в доме две русских печки. Одна здесь, вторая — в другой половине. Они отапливали дом с первого по третий этаж. Наша печка и сейчас рабочая, но ее забили, надо прочищать.

На стене висит старинная фотография. С неё на нас глядят Павел Федосович, его дочь и мама нашего героя Любовь Павловна, Александра Тихоновна, их вторая дочь Вера. А еще — Николай Павлович Рычков (один из сыновей от первого брака Павла Федосовича) и его первая жена.

— Николай, кстати, был офицером и прошел Великую Отечественную войну. Из Германии в 1946 году привез младшей сестре рояль, трофейное пианино. Оно так и не покидало эту квартиру с тех пор, — рассказывает Николай Иосифович.

Всё время беседы с ним я гадала, как же попасть на балкон. Еще в прошлый визит мы предположили, что туда ведет лестница за дверью под ним. Но всё оказалось не так просто. Когда-то перед дверью красовалось крыльцо, и именно через него проходили клиенты мастерской Павла Рычкова. За дверью находился холл, в котором и оформлялись заказы.

А вот на балкон пройти можно было только как раз из квартиры, оставшейся в распоряжении семьи портного после его смерти. Эту дверь наверх даже и не заметить, если не знать, что она находится сразу же за входом в помещение. А за ней — крутая лестница. Подниматься по ней даже страшновато.

— Когда маленький был, не замечал этого, юрко бегал туда-сюда, — говорит Николай Иосифович.

Мы оказываемся на том самом третьем этаже, скрытом с фасада. До потолка от моей головы — всего несколько сантиметров. А хозяину приходится чуть сгибаться, чтобы не удариться.

— Вот здесь во время войны поселились тетя Дуся и ее сын Виктор. Они прожили тут до 1989 года, с тех пор тут больше никто не живет, — рассказывает наш собеседник.

Мы проходим по длинному помещению. Вокруг — старые книжки, метки на стенах (тут когда-то даже была фотолаборатория!), старый патефон и пластинки, горбовик Павла Федосовича, фотография мальчика. «Это и есть Витька», — бросает Николай Иосифович. На старом саквояже с учебниками подписано: «В. Охлопков».

Николай Иосифович аккуратно открывает дверь на балкон, по моему телу пробегает дрожь.

— Можете смело писать, что вы единственные, кто был на этом балконе, кроме жильцов! — торжественно говорит он.

Я делюсь с ним, что так и представляю, как здесь, на этом балконе, барышни распивали чаи.

— Да это так и было, как вы себе представляете, да! Я был маленький еще. На балкон выносили маленький столик, и сидели, пили чай, сушками с маком закусывали, — отвечает Николай Иосифович.

У балкончика до сих пор целы все балясины. Лишь по левую сторону устроена калиточка: так раньше на третий этаж затаскивали крупную мебель, потому что через узкую лестницу сделать это было невозможно.

— Цепляли веревкой и затягивали, — говорит Николай Иосифович.

Мы стоим на балкончике, смотрим на дом напротив, откуда пропала маленькая девочка в 1930 году, за что Александре Тихоновне Рычковой пришлось посидеть в тюрьме, видим маковку Преображенской церкви, чьим последним старостой был Павел Федосович Рычков, смотрим на рельсы, по которым бегали старые скрипучие трамвайчики, и пытаемся как можно полнее запечатлеть в памяти этот момент.

На дом у Николая Иосифовича есть планы. Он хотел бы сделать третий этаж полноценным жилым, устроить тут что-то вроде зоны для отдыха. А первому этажу вернуть его первоначальное назначение: полезное.

— Есть у меня идеи кое-что сделать, вести дела самому. Или чтобы дочь моя вела, или сын, — уклончиво отвечает внук первого владельца дома.

Но есть одно но. Николай Иосифович озабоченно просит застроить внимание на том, что дом — этот федеральный памятник — может сгореть в одно мгновение, как его сосед еще в 1960-х годах: теперь на его месте детская площадка. Всё дело в том, что со двора к дому подведено много проводов электроснабжения, которые регулярно искрят.

— Я куда только не писал об этом. И депутатов пытался подтянуть. Тут надо-то просто столб вкопать и туда перетянуть провода. Обязательно об этом напишите, пусть проверку компетентные органы проведут, — настаивает Николай Иосифович.

Он продолжает с любовью рассказывать про свой дом и округу до того самого момента, как мы собираемся попрощаться.

— А зачем вам всё это нужно хранить? — спрашиваю я неожиданно у Николая Иосифовича.

— Ну кто-то же должен это делать, — отвечает он.