«Что происходит с нашими в плену, непонятно». Правозащитница Ева Меркачёва — о пытках и смертной казни

Ева Меркачёва брала интервью у самых страшных преступников и маньяков в истории России. Она написала книги «Град обреченных: честный репортаж о семи колониях для пожизненно осужденных», «Тесак, Фургал и другие. "Странные" смерти, дела и быт в российских тюрьмах».

На днях Ева Меркачёва участвовала в дискуссии в «Ельцин Центре». Мы поговорили с правозащитницей о том, как боевые действия меняют людей, надо ли возвращать смертную казнь и как расследовать военные преступления.

— Обычная реакция на почти любое громкое преступление, совершенное с особой жестокостью: «Вот для таких чудовищ точно нужна смертная казнь, почему же ее не возвращают?» Как вы относитесь к такой логике?

— Это про месть, естественное человеческое желание. Отомстить — первое, что приходит в голову [после таких страшных преступлений]. Но мы должны понимать, что подобное свойственно человеку дикому, средневековому. Духовный, образованный человек понимает, что после свершения мести легче никому не становится. Более того, мы должны осознавать четко, что, убивая одного преступника, мы сразу же порождаем другого, и не одного. [Преступниками становятся] те люди, которые принимают решение о смертной казни, утверждают приговор и приводят его в исполнение. Я изучала судьбы этих исполнителей. Многие из них не очень хорошо заканчивали свою жизнь.

Это не есть человеческое, такое было свойственно нам на этапе развития, когда мы выживали. Убивать ради мести — путь в никуда, путь к формированию ущербной личности. Легче становится, когда человек делает выводы. Говорят еще: «Как же так, мы тратим бюджетные деньги на людей, которые не заслуживают никакого сочувствия». Мы это делаем в первую очередь для себя.

— С момента начала спецоперации РФ на Украине с обеих сторон говорят: давайте введем высшую меру для всех тех, кто с оружием в руках с той стороны и против нас. Это можно объяснить?

— Такое недопустимо ни с одной стороны. Во-первых, для всех действует Женевская конвенция. Люди, которые ее писали, учитывали весь опыт кровопролития, через который проходил мир. В конвенции прописано: нельзя расстреливать, нельзя относиться бесчеловечно к тем, кто попал в плен.

Поэтому я призываю украинские власти и украинский народ не делать этого, каким бы сильным ни было желание отомстить. Надеюсь, что и российские власти никогда не вернут смертную казнь в отношении кого бы то ни было. Я не уверена, что мы бы потом легко могли оправиться от такого удара по общечеловеческим ценностям.

— Люди из власти, с которыми вы общаетесь, по-вашему, понимают это?

— Президент несколько раз говорил, что он против возврата смертной казни. Сейчас невозможно спросить у него, но мне кажется, что позиция не поменялась. Если человек в принципе считает, что это недопустимо, то ничто не должно сдвинуть его именно с этой точки зрения. Мне кажется, заявления [которые сейчас делают] больше популистские. Вряд ли их авторы понимают, что пугаются самые простые люди, особенно те, кто прошел через незаконные аресты, у кого незаконно осудили друзей. Такие люди прекрасно понимают, что на месте потенциальных расстрелянных может оказаться любой. До сих пор часто раскрывают преступления прошлых лет благодаря тому, что живы люди, осужденные пожизненно.

Недавно один педофил рассказал, как убил мальчика, описал все детали. Его будут проверять, но эта история у меня не вызывает сомнений. Так вот, за это преступление сидит невиновный. Сейчас есть уникальная возможность этого человека освободить. От него семья и друзья отвернулись, думают, что он совершил тяжкое преступление, но он этого не делал. Возможно, после этого будет разбор следствия, кто заставил его признаться, как пытали. Вся эта система может быть разоблачена только благодаря тому, что эти люди до сих пор живы.

— Коллеги из Ростова писали, что военнопленных содержат в СИЗО. Насколько это правильно с точки зрения закона и прав человека?

— Игорь Трунов (президент Союза адвокатов России. — Прим. ред.) недавно заявил, что их нельзя называть военнопленными. Это категория людей, которых привлекли за то, что они совершили преступления против граждан РФ на территории иностранного государства. В таком случае суд должен определять их судьбу, избирать меру пресечения в виде ареста, и тогда они в СИЗО будут на законных условиях. Но мы в новой России, это же прецедент, и их правовой статус в подвешенном состоянии. Ну и определяют людей в те места, которые были доступны. Сейчас уже порядка пяти регионов предоставили СИЗО [для пленных]. Члены ОНК там не были, но там были уполномоченные этих регионов, были сотрудники прокуратуры. Они говорят, что условия нормальные.

Еще хуже ситуация с нашими военнопленными. У нас говорят хотя бы то, что известно о пленных украинцах. Что происходит с нашими [в украинском плену], вообще непонятно. Я знаю, что РФ, в частности уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова, просила комитет Красного Креста рассказать о российских военнослужащих на территории Украины в плену, но не получила никакого ответа. Это тревожит. Хочется надеяться, что со всеми всё будет хорошо.

— Среди тех, с кем вы общались в тюрьмах для пожизненно заключенных, были люди с опытом участия в боевых действиях?

— Да, было много людей, которые воевали в Чечне либо в Афганистане. Есть даже такой научный труд о преступниках, которые нарушали закон на фоне военной травмы. Это большая проблема, нужна система реабилитации. Если у ветерана нет крепкой семьи или он не может найти свое место в мирной жизни, то это потенциально опасный преступник с боевыми навыками.

Я разговаривала с одним человеком в колонии для пожизненно осужденных. Он воевал в Афганистане сначала за наших, потом за моджахедов. Он рассказывал, как после Афганистана просто шел по дороге и убивал людей, потому что ему хотелось проверить свою скорость и силу. Он говорит: «Я зашел, убил и пошел дальше — вижу, что все навыки сохранились». Это машина убийства.

— Россия и Украина обвиняют друг друга в применении пыток. Как эти обвинения расследовать при взаимном недоверии?

— Пытки в любых условиях — преступление. Для расследования такого существует комитет Красного Креста. Он создавался, чтобы в зоне боевых действий следить за соблюдением Женевской конвенции, направленной против пыток в первую очередь. Сейчас у нас потеряна коммуникация, ее надо восстановить, потому что надежда только на подобные международные организации. Плюс надо пускать наших правозащитников туда, их правозащитников сюда. Такой обмен людьми, которым доверяют и у которых чистая репутация, позволил бы установить объективную картину.

— Вы бы пошли?

— Я готова проверить и наших, и их. И я скажу так, как есть.

— Вроде бы общество однозначно говорит, что пытки — это плохо. Почему же люди решаются пытать других людей, как это работает?

— Мы до сих пор не знаем, в каких условиях содержатся военнопленные из России на Украине. Международный комитет Красного Креста их навещал, но никаких сведений о том, что с ними происходит и в каком они состоянии, нет. Об этом заявила омбудсмен Татьяна Москалькова на встрече с президентом. Мы не знаем, что там. Можем предполагать пытки, какая-то информация доходит, но какие они — не знаю.

В целом пытки практикуются для устрашения, наверное. Всё, что происходит в период вооруженных конфликтов, — отдельная история. Это не те пытки, которые случаются в правоохранительных органах или пенитенциарной системе. У них другая природа, они другие сами по себе. У них другие задачи и цели. Если кто-то пытается мучить военнопленных, это нарушение Женевской конвенции, что все прекрасно понимают. Но пока мы никак не можем получить объективные доказательства, ходит только непроверенная информация. Но любые пытки — преступление против человечности.

— «Верховный суд ДНР» вынес смертный приговор двум британцам и марокканцу за наемничество. Россия, по-вашему, несет ответственность за этот вердикт?

— Я не считаю, что Россия несет ответственность, но наша страна может повлиять на решение [об исполнении приговора]. Если кто-то их помилует, то это Россия. Думаю, что у нее есть особое влияние на ДНР, и если Российская Федерация попросит отпустить, обменять, помиловать этих людей, то это будет сделано. Потому что это всё исключительно во власти России.

Почитайте также, что думают уральские юристы о перспективе возвращения смертной казни. О том, нужно ли снимать мораторий на ее применение, поспорили и читатели E1.RU. Мнения ожидаемо разделились.