«Подробности уголовных дел я не читаю». Как устроена жизнь в иркутском СИЗО «Белый лебедь» — оно существует уже больше 100 лет

Два ушастых кролика сидят по клеткам и умильно хрумкают листьями салата. Я отвлекаюсь на них и на секунду забываю, куда мы с фотографом Ксенией Филимоновой сегодня пришли. «А вас-то за что?» — вырывает меня из задумчивости полушутливый вопрос Ксении. Мы в СИЗО-1 на улице Баррикад. Его еще называют иркутским централом. Пока за толстыми стенами бывшей царской тюрьмы кипит обычная повседневная жизнь, здесь она для многих будто переходит в режим ожидания. Корреспонденты «ИрСити» посмотрели на будни изолятора изнутри.

На часах — 07:45. В длинном коридоре, отделанном белой кафельной плиткой, в две шеренги выстроились сотрудники следственного изолятора в полном обмундировании. Они заступают на дневную смену, чтобы до пяти вечера следить за соблюдением режима учреждения: проводить обыски, выводить заключенных на прогулки, в баню и так далее.

— Сотрудницам выдаются обязательно тревожные кнопки. И все мероприятия обязательно снимаются на видеорегистратор: любое открытие камер, вывод из нее на следственные действия, в больницу. Не просто всё снимается, но и проговаривается фамилия, имя, отчество, дата, кто это делает, — объясняют мне весь процесс, который происходит в СИЗО.

Иркутский централ условно разделён на старый и новый корпуса. Старый, или «белый» корпус — его сводчатые потолки до сих пор красят в этот же цвет, а стены отделывают белой плиткой — построили еще в начале XIX века. Об этом напоминают кирпичные толстые — метровые — стены.

До 1900 года тюрьма с поэтическим народным названием «Белый лебедь» была единственным каменным зданием в Рабочем предместье Иркутска.

Почему «Белый лебедь»? Раньше тюрьму красили в белый цвет и снаружи, а от основного здания-шпиля в обе стороны расходился забор с тюремными вышками. Будто крылья птицы.

Пронзительная сирена срабатывает каждый раз, когда сотрудники СИЗО открывают дверь, ведущую в какой-нибудь корпус. Кажется, что привыкнуть к этому звуку нельзя, но на лице замначальника СИЗО-1 Владимира Макеева не дергается ни один мускул — как будто он ничего и не слышит.

— Это режимный корпус № 4. Здесь находятся подозреваемые, но ранее не отбывавшие наказание, — объясняет он.

Визг сигнализации сменяется музыкой: в коридорах играет радио, которое в течение дня переключают на новости — так местные сидельцы остаются в курсе событий государства. Более того, во многих камерах есть телевизоры, добавляет мой проводник.

Мы идем по коридору вдоль камер, в которых содержатся мужчины. Их распределяют по категории совершённых преступлений: подозреваемые в убийствах — с подозреваемыми в убийствах, подозреваемые в сексуальном насилии — с подозреваемыми в сексуальном насилии.

— А таких много? — спрашиваю я.

— В последнее время, к сожалению, да, — говорит Владимир Макеев, добавляя, что, работая с личными делами подопечных, старается не читать подробностей совершенных ими преступлений.

На дверях некоторых камер — красные треугольники. Они предупреждают сотрудников о том, что здесь содержится человек, склонный к агрессии как в отношении себя, так и в отношении других.

Киянка, список с данными заключённых, ручка. С таким нехитрым набором сотрудники СИЗО идут на обысковые мероприятия. Людей выводят из камеры, сверяют со списком, обыскивают одежду и камеру, простукивая киянкой все поверхности.

К этому моменту подследственные и осуждённые уже подкрепились: завтрак у них начинается в 06:45.

— Слышите, сейчас гремят? Это уже покормили всех, и увозят бидоны, — отмечает Макеев.

Кормят в СИЗО, как и положено, три раза в день. Еду готовят, исходя из определенных норм по питательности пищи. Но у подследственных и подсудимых, как правило, помимо государственной кормежки, есть еще возможность получать передачки от родных — их можно передать в изолятор ежедневно с утра до вечера.

Ежедневно в помещении, где принимают гостинцы для подсудимых и арестованных, собирается очередь из их родных. Кто на передачку, кто подает заявление на свидание. Сотрудницы учреждения ловко и строго проверяют наборы продуктов на возможные запрещенные вещества и предметы, досконально перебирая всё, что принесли родные.

— После того как передачи все приняты, их разносят по корпусам и камерам. Пока их все не раздадут, домой сотрудники не уходят. Если очень много передач, то тут можно и до ночи задержаться. Обычно, это бывает на праздники, — говорит Макеев.

Замначальника СИЗО-1 ведет нас в сборное. Лестницу вниз и красивую кованую решетку я видела уже не раз: дважды в неделю больше года я миновала это место в составе «делегации» из адвокатов и родственников подсудимых по делу о бунте в ангарской колонии. А в это время наверняка ни раз и ни два под нами там, внизу, ожидали развода по камерам вновь прибывшие. Подследственные, арестованные, подсудимые. Те, кто едет отбывать наказание в другие регионы по этапу.

— Автозак заезжает на территорию СИЗО-1 через железные ворота с улицы Баррикад. Из автозака граждане, которые прибывают в учреждения, заводятся сюда. Здесь есть лента для досмотра вещей, вот стоит монитор, сотрудники проверяют личные вещи на наличие запрещенных предметов. Если что-то вызывает сомнение, досматривают уже более детально, — рассказывает Владимир Макеев.

Чуть дальше по коридору вновь прибывших ждут гигиенические процедуры: их подстригают и моют. Делается это, чтобы избежать, например, заражения вшами. Потом — медосмотр.

Мы попадаем в сборное отделение как раз, когда сюда приехала очередная партия сидельцев с огромными сумками и пакетами со всем необходимым для заключения. Мужчин еще не успели направить в камеры временного размещения — только потом их распределят по «постоянным» камерам.

— Все граждане лицом к стене разворачиваемся! — командует наш проводник.

Чтобы пройти к камерам временного размещения, нам нужно пройти сквозь две шеренги выстроившихся вдоль стен мужчин.

— Тут что, день открытых дверей? — роняет реплику то ли с интересом, то ли недовольно один из них.

По спине чуть пробегает дрожь. Это место кажется очень мрачным. Особенно по сравнению со всеми остальными помещениями СИЗО-1.

— Просто помещения для временного размещения. Здесь всё время движение, люди тут находятся непостоянно, — объясняет Макеев.

«Женский» корпус резко контрастирует с «мужским» и сборным отделением. Здесь как будто больше света и какого-то домашнего уюта — настолько, насколько его можно создать в условиях изоляции. Всего он рассчитан на 91 женщину, но сейчас занято 60 мест.

— Женщины тут тоже находятся отдельно. Ранее отбывавших отделяют от ранее не отбывавших. Преступления совершают разные — и имущественные, и против жизни и здоровья. Ну и незаконное хранение наркотиков тоже, — говорит замначальника СИЗО-1.

А вот в карцер женщины попадают всё же реже мужчин. За что его могут дать? За нарушение условий содержания в изоляторе. Если человек попадает в карцер, он проведет там некоторые время один. Если в жилом корпусе днем можно посидеть на кровати, почитать книжку, то в карцере этого лишен: кровать пристегивают к стене на весь день с утра и до отбоя. В распоряжении арестанта остаются только стол и тумбочка.

— Карцер — это всё-таки мера взыскания, — отмечает Владимир Макеев.

Женщины, как и мужчины, в СИЗО-1 не только ждут суда. Некоторые здесь остаются и после приговора. Это, как правило, люди, которые получили свои первые сроки за нетяжкие статьи. В изоляторе они занимаются тем, что фактически поддерживают жизнь учреждения: готовят и развозят по камерам еду, делают ремонты, выполняют другие хозяйственные функции.

Но осуждённые содержатся отдельно. И выделяются тем, что носят единую форму. Пока ты под следствием или под судом, можешь ходить в гражданском.

В СИЗО содержат и подозреваемых в преступлениях подростков: уголовная ответственность наступает в России с 14 лет. Для них оборудован целый этаж — именно перед входом в этот корпус и стоят клетки с кроликами.

— Основная часть несовершеннолетних — это восьмой–девятый класс. В том учебном году был один выпускник. Подростки в основном попадают за убийства, сексуальные преступления, разбои, угоны. Количество тяжких преступлений становится больше. Но число детей, которые их совершают, — меньше. Грубо говоря, лет 10 назад здесь содержалось около 70 несовершеннолетних, в настоящее время — 20, — говорит Владимир Макеев.

Камеры для детей просторнее камер для взрослых. Они могут быть двух- или трехместными. На этаже есть даже тренажерный зал, подростков приобщают к здоровому образу жизни. Обучение тоже проводят здесь же: большинство подростков, которые оказываются в следственном изоляторе, учатся в восьмом и девятом классах.

— На время учебного года детей зачисляем на обучение. Учителя приходят из закрепленной за СИЗО школой. Расписание совпадает с расписанием обычной школы, детей распределяют по классам. Тут всё как в обычной школе, единственное — наши подростки ограничены в пространстве. ОГЭ и ЕГЭ тут же сдают. А для тех, кто хорошо себя ведет, есть возможность поиграть в приставку, — добавляет замглавы СИЗО-1.

В «детский» корпус мы попадаем как раз тогда, когда подросткам нужно идти на прогулку. Несовершеннолетним положено проводить на воздухе два часа ежедневно. Гулять их выводят камерами.

Трое мальчишек не могут сдержать любопытства, то и дело оглядываясь на нас. Один из них держит в руках шахматы — ребятам это разрешается.

Их ведут в сопровождении сотрудника под самую крышу: там находятся прогулочные дворики. Это такие каменные коробки с небом в клеточку.

Иногда туда залетают птицы. Голубь порхает над головами ребят, а они неотрывно смотрят на него. Будто на символ свободы.