Приангарью нечего будет поставлять в трубу через 8–10 лет

Иркутская область срочно нуждается в новых месторождениях углеводородов. Разведанных к настоящему времени запасов нефти при существующих темпах добычи хватит не больше, чем на 10 лет. Об этом неоднократно заявляли учёные Института земной коры Сибирского отделения Российской академии наук (ИЗК СО РАН). Свои предложения по этому вопросу специалисты внесли в проект Стратегии социально-экономического развития региона до 2030 года. Кроме того, по мнению геологов, Приангарье, наряду с Якутией и Архангельской областью, может войти в число крупных алмазодобывающих регионов страны. На чём основывается такая уверенность исследователей, за счёт чего можно развивать энергогенерацию в Мамско-Чуйском и Бодайбинском районах, как использовать отходы ТЭЦ и какие ещё исследования проводит одно из ведущих научных учреждений иркутского Академгородка, рассказал директор ИЗК СО РАН член-корреспондент РАН Дмитрий Гладкочуб.

– Дмитрий Петрович, деятельность Института земной коры СО РАН принято связывать с работами по сейсмоактивности, сейсмобезопасности и поиском полезных ископаемых.

– На самом деле спектр гораздо шире. Так, только в этом году, помимо сейсмики, шли исследования по эманациям радона – это опасные процессы, которые влияют на здоровье человека; по чароиту – определению его возраста и происхождения, по тонкодисперсному золоту, по Сухому Логу.

Очень важны работы по гидрогеологии, потому что проблема снабжения даже города Иркутска нормальной питьевой водой скоро встанет очень остро. Также в этом году наш институт, единственный в России, оформил лицензию на алмазопоисковые работы на юге Иркутской области. Обычно это делают частные компании или специализированные государственные организации, но мы пошли другим путём.

– У учёных нет сомнений в том, что алмазы будут обнаружены?

– Алмазы в россыпях там уже найдены, значит, должен быть коренной источник. Найдены и минералы-спутники алмазов. Есть все предпосылки для обнаружения месторождения. Сейчас выделена перспективная площадь, на которой в рамках полученной лицензии будет осуществляться поиск.

Необходимо провести геофизические исследования, аэромагнитную разведку, буровые работы. Это очень сложно и дорого, поэтому планируем привлекать инвесторов. Имея лицензию, институт сможет планомерно обеспечивать выполнение этих работ – делать научное сопровождение, привлекать сторонние организации, давать им указания, какими видами исследований покрывать перспективную территорию.

В качестве инвестора может выступить Росгеология или Корпорация развития Иркутской области, также проявившая заинтересованность. Пока в России только два алмазоносных региона – Якутия и Архангельская область. Если алмазы будут найдены у нас, регион получит совсем другой статус.

– На какой срок рассчитаны поисковые работы?

– Лицензия выдана на 7 лет. В течение этого времени работы должны быть проведены.

– Часть разработок ИЗК СО РАН вошла в проект Стратегии социально-экономического развития Иркутской области до 2030 года. Они также касаются поиска новых источников полезных ископаемых?

– Это в первую очередь поиски углеводородов, потому что при тех темпах добычи нефти, которые сейчас существуют, уже через 8–10 лет в трубу поставлять будет нечего. Нефть извлекается, а объёмы разведанных месторождений не бесконечны и скоро иссякнут. Нужно искать новые, но этим сейчас практически никто не занимается. Мы готовы заняться. Надо сделать программу, выделить перспективные площади и начинать работы, они как раз займут те самые 8–10 лет, которые пока ещё можно протянуть на имеющихся запасах.

Ещё одно предложение касается энергогенерации в Мамско-Чуйском и Бодайбинском районах за счёт газа Чайкинской площади. Там найдено среднее по объёму месторождение, пробурена скважина, приток газа получен. Надо доизучить эту площадь, выбрать перспективные участки, начать извлекать газ и на его основе проводить энергогенерацию – либо строить трубопровод до Мамы, либо прямо в районе Чайкинской скважины ставить газогенераторы и дальше по проводам передавать энергию к посёлку.

И речь здесь не только о жизнеобеспечении населённых пунктах, но и об освоении Сухого Лога. Там целый узел очень крупных золоторудных месторождений, но энергодефицит не позволяет в полной мере проводить добычу. Сейчас там за каждый киловатт-час просто бьются между собой золотодобытчики, всем энергии не хватает. За счёт Чайкинской скважины этот вопрос можно решить и развивать район более полноценно. Важно, что, пока эта скважина не включена ни в какой распределенный фонд, на неё может заявить права Иркутская область, и тогда не надо будет работать с посредниками. Скважина будет принадлежать области, газ не придётся покупать, а можно будет использовать для любых нужд региона. Это все те вещи, которые надо делать сейчас и быстро.

– Помимо поиска новых ресурсов, у геологов ведь есть и предложения по переработке отходов?

– Это отдельный интересный блок – отработка золошлаковых отходов, продуктов «жизнедеятельности» ТЭЦ, которые работают у нас в области по 50 и более лет. За это время накоплены десятки миллионов тонн золошлаковых отходов. Из них совершенно рентабельно и с большой прибылью можно извлекать концентрат железа, глинозём, кремний, и все это тут же использовать. Пока глинозёмные заводы у нас работают на привозном сырье, а можно привлекать собственное. Кремниевому заводу в Шелехове тоже необходим концентрат, и он тоже лежит под ногами в золошлаковых отходах, как и ряд других полезных компонентов.

Технологии для такой переработки есть. Более того, уже работает небольшая фабрика по извлечению полезных компонентов из золошлаковых отходов на ТЭЦ-9 в Ангарске. Сейчас идут переговоры на эту тему с Ново-Иркутской ТЭЦ, и если дело получит поддержку на уровне области, будет замечательно. Институт земной коры здесь отвечает за технологическую и конструкторскую часть, у нас разрабатывается оборудование, необходимое для извлечения ценных компонентов из отвалов.

Руководство страны сейчас активно настаивает на вовлечении техногенных месторождений в хозяйственный оборот. Это связано с высокой рентабельностью переработки: к нужному месту не надо подводить дороги, строить инженерные коммуникации. Вся необходимая инфраструктура уже готова, нужно только приходить и работать. Мы получаем высокую рентабельность, при этом снижаем экологические риски и решаем вопрос с утилизацией накопленных отходов. Тема важная и полезная.

– Опасные природные процессы также входят в зону интересов учёных-геологов. Какие сегодня ведутся работы в области селеопасности региона и сейсмобезопасности строительства?

– Сошедший сель в 2014 году в Аршане сель поставил вопрос о селевой безопасности и системе мер противодействия стихийному бедствию. После ЧП наш институт по заказу Иркутской области выполнял работы по оценке селевой опасности в районах, прилегающих к Байкалу. Были выявлены особо опасные участки, откуда могут сойти сели, проведён анализ мер селезащиты, принятых ещё в 1960-е годы. Тогда там были построены дамбы и водоотводы, которые сейчас практически разрушились, расчищенные когда-то русла опять забиты деревьями. То есть всё надо начинать сначала и полностью восстанавливать инфраструктуру по селевой защите территории.

Мы выдали рекомендации и оценки, откуда и какой силы могут сели сойти, куда они могут дойти, при разных условиях какие территории могут быть этими селями уничтожены. Это сделано для Култука, Слюдянки, Байкальска, то есть для крупных населённых пунктов области, которые располагаются непосредственно возле Хамар-Дабана, откуда и могут сходить потоки. Однако пока никаких работ по рекомендациям учёных область не начала.

Что касается сейсмобезопасности строительства, тут есть два направления. Первое – это обследование и подготовка рекомендаций по тому фонду, что уже накоплен, изучение остаточной прочности зданий. Так, дома 335-й серии, особенно периода массовой застройки, сейчас требуют сейсмоусиления, потому что там уже не только несущие конструкции приходят в негодность, но и стеновые панели рассыпаются. По заявке города или области должна проводиться оценка остаточной сохранности здания, чтобы Фонд капитального ремонта учитывал эти результаты при планировании своих работ. И второе направление – это разработка рекомендаций к тем проектам, по которым только будет осуществляться строительство.

– Важная часть работы геологов – полевые экспедиции. Где побывали ваши сотрудники в этом году?

– Активно работали в районе Бодайбо, на золоторудных месторождениях. Как обычно, много работ было на Байкале, в районе крупнейшей сейсмодислокации на севере озера. Примерно 600 лет назад там произошло сильное землетрясение, большой фрагмент хребта был просто сдвинут и образовался гигантский разлом, который и стал объектом детальных геолого-геофизических исследований. Много работ было в Монголии, особенно в части изучения активных разломов, радона и сейсмичности города Улан-Батора. Продолжаются работы по сейсмике на полигоне Куяда в районе посёлка Бугульдейка. Традиционно много работ было в Саянах, где изучались древние и «молодые» вулканы. В этом году специалистам удалось установить, что последний раз вулканы в том районе извергались 1,2 тысячи лет назад.

На Ольхоне палеонтологи нашли новые доказательства присутствия на нашей территории необычных животных, которые жили тогда в степях и лесостепях. В те времена средняя температура была очень высокая, соответственно, и растительность, и животный мир были совсем не такими, как сейчас. Раньше наши специалисты находили здесь останки носорогов и саблезубых тигров, а в этом году с коллегами из других институтов впервые обнаружили косточку древнего попугая.

– Ещё одно интересное исследование в этом году было опубликовано в журнале Nature Geoscience и касалось установления «родственных связей» между Сибирью и Северной Америкой.

– Этот большой проект в рамках программы ЮНЕСКО по международной геологической корреляции начался в 2001 году. В исследовании принимали участие учёные из разных стран – представители наук о Земле. Не только геологи, но геофизики, специалисты по палеомагнитным реконструкциям, геохимики. А начало ему было фактически положено в нашем институте, где регулярно проходят встречи и совещания, объединяющие таких крупных специалистов. За 15 лет работы удалось накопить данные, доказывающие, что Сибирский и Североамериканский кратоны формировали единый континент на протяжении около 1,2 миллиарда лет. Площадь этого континента превышала 25 миллионов. квадратных километров.

– Эти сведения представляют только фундаментальную ценность или могут иметь практическое применение?

– Здесь есть интересный прикладной результат. Если установлено, что два каких-то кратона составляли некогда единый континент, который со временем распался и на одном из кратонов присутствуют месторождения полезных ископаемых определённого типа, на втором блоке они тоже могут присутствовать. В последние годы работа по международному проекту, отчасти продолжалась за счёт финансирования из горнорудных компаний, специализирующихся на добыче золота, меди, никеля, хрома и других твёрдых ископаемых и заинтересованных в поиске новых месторождений.

– То есть юг Сибири богат теми же ископаемыми, что и Северная Америка?

– Да, то, что известно, например, в Канаде, сейчас можно искать и на юге Сибири, предпосылки для этого есть. Совпадение уже доказано в части алмазов, в перспективе обнаружение в Сибири крупных месторождений хрома, никеля и платиноидов, уже разведанных в Северной Америке.

– То есть на ближайшее время сибирские геологи обеспечены интересной работой?

– Проблема в кадрах. Сейчас действительно по поиску алмазов очень много работ на юге Сибирской платформы по заказу Росгеологии. Со следующего года начнётся большой проект в Анголе, также по алмазопоисковым работам, по договору с правительством этой страны.

У нашего института есть имя, наработанное в этой сфере, поэтому к нам обращаются и зарубежные заказчики. Но не хватает людей и времени у тех людей, которые есть, на то, чтобы выполнять все работы. Профессиональных кадров осталось очень мало, уровень подготовки в вузах – вообще печальная тема. Если брать студента-выпускника, то ему ещё года три надо доучиваться, чтобы какие-то работы выполнять самостоятельно. Нет кадров ни по теме мелкодисперсного золота, ни по алмазопоисковым работам, ни по нефтегазовой отрасли. И так везде, не только в науке. Это кадровая катастрофа в масштабах страны.

– Сегодня в институт приходят молодые сотрудники?

– Пока молодых – примерно треть. Из 305 штатных сотрудников, молодых 92, а из 113 научных сотрудников – 33. Средний возраст по институту – 51 год при среднем по организациям ФАНО России показателе 56 лет. От молодых научных сотрудников ждём активной работы, публикаций. Если публикаций нет или мало – пожалуйста, должность инженера или ведущего инженера, но не научного сотрудника. Эти правила всем известны, и кто хочет работать, тот работает.

– Количество статей – объективный показатель для оценки работы?

– Какие-то показатели должны быть. Ясно, что люди, которые занимаются прикладными работами, делают патенты, пишут меньше статей. Но в научной организации наличие научных статей – обязательное условие.

В этом году у наших сотрудников вышло около 200 статей, из них большая часть в высокорейтинговых журналах, входящих в системы Web of Science и Scopus. Кроме того, наш собственный журнал «Тектонофизика и геодинамика» вошёл в систему международного цитирования Scopus, таких журналов единицы по стране. В институте выполняется порядка 20 проектов Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), три проекта Российского научного фонда (РНФ). Это очень хороший показатель, мало в каких институтах есть такое количество грантов РНФ. Получено порядка 20 патентов на результаты интеллектуальной деятельности – на технологии, компьютерные программы, базы данных. Это тоже определённое достижение, потому что долгое время к патентам было такое отношение – можно делать, а можно не делать. Сейчас это всё идёт в отчёты для ФАНО.

– Как сегодня у вас выстраиваются отношения с этим ведомством?

– Мы получаем от ФАНО деньги, следовательно, должны реагировать на все их запросы. А так, конечно, чем меньше нас беспокоят, тем лучше получается результат. У ФАНО своеобразный подход.

Есть такая народная мудрость, что нужно сделать, чтобы корова меньше ела и больше давала молока – меньше кормить и больше доить. ФАНО именно так и делает. Финансирование сокращают, при этом требуют, чтобы увеличивалось количество публикаций, росла средняя заработная плата научных сотрудников, было больше молодёжи. В общем, все показатели должны увеличиваться притом, что денег становится меньше. Каждый год, уже третий год подряд, базовое финансирование институтов сокращается на 7–12%. Такая политика ни к чему хорошему не приведёт, но пока живём, а там будет видно.

Главное, чтобы чиновники успокоились хотя бы в части непродуманных инициатив по объединению институтов. Когда в начале 2016 года имели место бесконечные попытки ФАНО объединить все институты Иркутского научного центра СО РАН в один большой колхоз, это очень сильно повлияло на результативность работы. Люди не хотели объединяться. Нам пришлось провести и заседание Учёного совета и общее собрание трудового коллектива ИЗК СО РАН. На общем собрании из 305 человек штатного состава присутствовали порядка 295 сотрудников, и под запись каждый проголосовал против присоединения института к другим организациям в любой форме, так как это влечёт за собой потерю юридического лица. Потом была встреча в Москве в Совете Федерации, обращение к губернатору и прочие действия, направленные на сохранение иркутских научных институтов. Титаническими усилиями эту инициативу ФАНО удалось на время приостановить. Есть шанс, что от нас хотя бы на время отстанут. У института утверждены госзадания, и по ним мы работаем. Как работать лучше мы знаем, главное, чтобы не мешали.