«Территория»: Когда мёртвый пробуждается

Очень хороший русский фильм «Территория» наверняка провалится в прокате. Собственно, его уже ругательски ругают за отсутствие действия, за закадровый голос, за отсутствие чёткого сюжета и бог знает за что ещё. Что в полной мере демонстрирует, до какой степени другая планета начинается сразу за порогом пустого зала, где ещё стоят на экране титры «Памяти наших родителей, которые после войны построили новый счастливый мир» … Хотя что там. Был в СССР такой фильм «Романс о влюблённых» - так его тоже очень не любили критики. Говорили – поэзии многовато.

«Территория» - это чистая поэзия, причём поэзия медитации. В нём есть что-то сродни бесконечным шаманским песням. Весь этот фильм, до последнего кадра и звука – концентрированное наваждение, у которого только одна цель: сделать так, чтобы зритель начисто забыл, когда он живёт и где. Этой же цели служит чудовищный хронометраж в два с половиной часа. Собственно, такой номер проделывал Фон Триер в «Догвилле»: ломал сознание смотрящего тремя часами внешнего бездействия ради того, чтобы в финале зритель испытал счастье, глядя, как на глазах у матери убивают её детей. Александр Мельник теми же средствами добивается вещи несколько более конструктивной. Он превращает зрительный зал в машину времени, в космический корабль. И видит бог – это мучительное чувство.

Дело тут вовсе не в романтизации советского прошлого, где, как все мы помним, не было колбасы и туалетной бумаги. Дело в том, что «Территория» демонстрирует абсолютно все, что было утрачено вместе с Советским Союзом: высшую ценность труда, волю к осмысленной жизни, цель существования страны наконец. Задачу для человека быть чем-то большим, чем человек. «Территория», которая корнями упирается в Джека Лондона и Мамина-Сибиряка – это история о совершенно других, теперь уже инопланетных людях. И Будда, и Баклаков, и под конец Монголов помешаны на золоте Территории не потому, что им хочется забрать его себе. Они даже не рассматривают его как нечто, имеющее ценность, и оттого таким диким, неожиданным и чужеродным выглядит конец экспедиции Баклакова. Это не отсюда. Отсюда – совсем другое, из букварей, на которых прошло наше общее детство:

На шестые сутки они подошли к ущелью. Вход нашли не сразу. Быков, оставив Юрковского и Дауге около каменной стены, долго бродил в поисках прохода. Чёрный провал зарос колючками, выглядел зловеще в красном свете огненного неба. Быков вернулся к Юрковскому, взвалил Дауге на себя, пошёл вдоль стены и свалился у самого входа в ущелье. Сознание скользило, налетало и исчезало, как порывы ветра, и сквозь клубящуюся муть он слышал, как Юрковский хрипло выкрикивал, глотая слова:

- Подлая! Мы ещё вернёмся... Придём сюда! За смерть нашу, за муки... отплатишь! Проклятая планета!.. Будешь работать на нас, на людей Земли, давать свет, жизнь... Закуём в сталь, в бетон! Будешь работать!

- Довольно, - сказал Быков и поднялся, опираясь о морщинистый камень...

«Территория», невероятно красивое, замечательно поставленное, талантливо сыгранное кино, провалится в прокате, потому что оно – с другой планеты. А наш мир начинается не то что за порогом кинозала. Он в каждом кармане, на каждом светящемся экране, в каждой букве рецензий, где возмущаются «слащавым и пафосным финалом» - в то время как этот финал откровенно и намеренно жуток в своей двойственности. Где-то там, на другой планете и в другом времени мёртвый открывает глаза. На нашей планете и в нашем времени человек с рюкзаком и револьвером победил всех.