Истории авантюр и страданий. Иркутянка собрала родословную своей семьи — в ней больше 400 имен

Бывают в мире такие истории, которые, кажется, не смог бы придумать ни один писатель или сценарист. По ним хорошо писать романы или снимать кино. Но жизнь порой подкидывает такие сюжеты, которые круче любого самого затейливого вымысла. Именно таких историй полно в роду иркутянки Ольги Головчанской.

Ольга — архитектор и мастерица на все руки. Больше 15 лет она собирает летопись своей семьи и составила генеалогическое древо, которое включает уже больше 400 человек и простирается своими ветвями до времен Российской империи. О том, как благодаря ее прадеду в Слюдянке появилась водонапорная башня, как прабабушка ее мужа сбежала из дома отца-священника с румынским офицером, как прадед оказался певцом Дрезденской оперы и еще много других историй Ольга Головчанская рассказала журналисту «ИрСити».

Интерес к фамильной истории у Ольги Головчанской появился, как она сама вспоминает, где-то в 2007 году. Дома хранилась большая коллекция старых фотографий, но, как это часто бывает, больше половины из запечатленных на них людей ни Ольга, ни ее супруг не знали.

— Мне так захотелось узнать, кто на этих фотографиях. Я как исследователь начала копаться, искать, кто был еще жив, у них спросила. Мне повезло вот в чём: моя бабушка Вера Яковлевна всю жизнь писала мемуары и подарила мне свою тетрадку. Я и не знала, что она настолько дотошная — всё-всё записывала. Помню только, когда она возила меня в Питер или на юг к Черному морю, всё время ходила с блокнотиком и что-то там помечала. Оказалось, что все истории и вообще всё, что с ней происходит, она очень подробно описывала. Когда я это прочитала, я обалдела, — делится собеседница.

Вдохновившись этими записями, Ольга начала по крупицам собирать и систематизировать всё, что известно о ее родне и о семье супруга. Хотелось облечь это в единую летопись, которая помогла бы будущим поколениям лучше понять и прочувствовать фамильную историю.

Так она узнала, что ее прапрадед Дмитрий Баглай вместе с семьей — женой Прасковьей и тремя детьми — прибыл в Сибирь из Черниговской губернии. Сначала он и его сын Яков (прадед нашей героини) трудились на Ленских золотых приисках и скопили состояние.

Через какое-то время Яков перебрался сначала в Иркутск, а потом — в поселок Култук на Байкале, где отстроил большой дом, женился и обзавелся собственным кирпичным заводом. Причем Яков сам обжигал кирпич и мог по полсуток не отходить от печи. Это его и погубило — однажды он разгоряченный вышел с завода, простудился и умер от туберкулеза.

Однако наследие Якова Баглая живо до сих пор — из его кирпича построены многие дома в Слюдянке, но главное — из него же в начале XX века возведена водонапорная башня, которая стоит сейчас в центре города рядом с паровозом Л-3504.

— Я этим очень сильно горжусь, что мой прадед Яков причастен к строительству этой башни. Каждый раз, когда приезжаю в Слюдянку и вижу ее, сердце радуется, — говорит Ольга Головчанская. А затем с некоторой горечью добавляет, что кирпичного завода их семья лишилась после революции. Его, как и многие предприятия в те годы, не моргнув глазом национализировали.

Прадед Ольги Яков был женат на Фекле Коневец. Ее отец Пантелеймон был кузнецом, и помимо Феклы в семье росли еще девять детей. Для такого большого семейства требовался вместительный дом.

— У Пантелеймона была большая богатая усадьба, включающая несколько построек. Она находилась в стороне Якутского тракта (сейчас он называется Качугским. — Прим. ред.), сейчас на этом месте располагается какой-то строительный магазин. Пантелеймон был кузнецом, и всех своих пятерых сыновей он обучил кузнечному делу. Пока фактов об этой семье у меня мало, но от того, что писала бабушка, слезы прошибают — до чего же трудной была жизнь в те времена, — продолжила историю Ольга.

У предков Головчанских по линии мужа судьба не менее любопытная и полна неожиданных твистов. Узнать о них помогли письма его бабушек и дедушек, которые сохранила тетя Ольгиного супруга.

— Она тоже всё любила собирать, и всё, что было, отдала мне. Я эту кипу перебирала, расшифровывала и перепечатывала на компьютере. Были там не только письма, но и открытки, фотографии с войны. Дедушка моего Сергея служил в армии, а во время Второй мировой воевал где-то там с японцами и обо всём этом писал своим дочерям и жене. А еще среди этой горы материалов я нашла письмо прапрадеда моего мужа, который был священником Иркутско-Казанской церкви. Его звали Иннокентий Иванович Писарев, — делится Ольга.

Иннокентий Иванович приехал в Иркутск из Бурятии. Его отец Иван Писарев был священнослужителем в Тарбагатае, распространял среди буддистов христианство. В конце XIX века Иннокентий Писарев вместе с супругой поселились в селе Александровское, потому что молодой священник служил в тюремном храме при Александровском централе.

После этого Ольга показывает нам копию старинной открытки, которая сохранилась в семейном архиве.

— Ее прислали в Сибирь, село Александровск Иркутской губернии. Написано: «Священнику тюремной церкви Писареву». В ней — поздравления с Рождеством Христовым, — рассказывает Головчанская.

Уже в начале XX века Писарев уехал из Александровска в Иркутск, поступил на службу в Казанскую церковь и жил в причте вместе с другими священниками рядом с храмом на улице Рабочего Штаба.

— Еще Иннокентий Иванович преподавал Закон Божий в ремесленном училище Трапезникова. Там ему подарили вот такую тарелку, Писарев ее бережно хранил. На ней даже написано, где она сделана и кому подарена, — показывает Ольга семейную реликвию.

К несчастью, таких артефактов до наших дней дошло немного. После революции семейству Писаревых пришлось несладко — в стране начались гонения на священников, поэтому Иннокентий Иванович был вынужден скитаться и всё время искать свой угол.

— Писаревы вроде богатые люди были. Но вещей осталось немного и то лишь благодаря тому, что они самое ценное с собой с квартиры на квартиру бережно перетаскивали. Мне от них достался буфет, часы, зеркало и сундук. Сначала их гоняли вместе с семьей, а потом, когда жена Иннокентия Ивановича умерла, он уже один скитался, — делится Ольга.

— Откуда вы про всё это знаете? — интересуюсь я.

— Он писал письма своим дочерям, — отвечает собеседница. — В них рассказывал, как тяжело ему одному в Иркутске, как его гоняют, а он, бедный, с собачонкой своей таскается. Еще же успевал с собой вещи перевозить, посудины. Всё, что у него осталось, теперь стоит у нас в квартире.

Но самая интересная часть истории семьи Писаревых связана не с Иннокентием Ивановичем, а с одной из его дочерей — Наденькой. Она, как удалось выяснить Ольге, была артисткой, училась в Петербургской хореографической академии, а после ее окончания вернулись в дом к отцу.

— В тот год как раз началась война. У нас в Иркутске тут были австро-венгры, и Наденька сбежала за границу с одним из офицеров, с врачом. Молодые люди познакомились на балу, и любовь между ними вспыхнула мгновенно. С этим врачом Надя Писарева сбежала из России, и ее след потерялся, — рассказывает Ольга.

Выяснить подробности этой удивительной истории Головчанской удалось далеко не сразу. Помогло в этом, как ни странно, письмо из Румынии.

— О судьбе Наденьки никто ничего не знал, и я, соответственно, ни сном ни духом. Родня мужа говорила, что Надя Писарева куда-то сгинула, да и всё, связь с ней была потеряна. Но вот в 2015 году нам пришло письмо из Румынии — нас нашла правнучка Иннокентия Писарева Марина Топа. Ее бабушка Надя рассказывала маленькой Марине, что у нее есть родственники в Иркутске, и она обратилась в органы МВД, а те уже помогли разыскать нас, — вспоминает собеседница.

Оказывается, сама Марина работает профессором Клужского университета, она очень образованная и имеет обширный круг знакомств. Марина дружила с семьей русских эмигрантов, и ее подруга помогала писать письма в Россию, а затем переводила приходящие из Иркутска ответы. Из тех самых писем Ольга Головчанская узнала историю Надежды Писаревой.

— Того офицера, с которым сбежала Наденька, звали Ион Чентя. У этого Ионы был племянник Овидиу Чентя, он, как и я, тоже составлял генеалогическое древо. Овидиу — почетный профессор Бухарестского строительного института, человек очень уважаемый. Так вот он описал жизнь своего дяди Иона с изрядной долей юмора, — рассказывает Ольга Головчанская.

А затем начинает цитировать кусочки из родословной Иона Чентя. Как утверждает его племянник, «дядя Ионика с детства был колоритной фигурой, не теряющейся в любой ситуации». Его жизнь была настолько бурной, что о ней ходили легенды. Ионика служил в австро-венгерской армии и попал в плен русским во время Первой мировой войны.

— В разгар революции в России к ним в лагерь военнопленных приехал царский офицер вербовать желающих сражаться на стороне белых. Дядя Ионика вызвался с группой своих товарищей. С боями в Сибири он оказался в Иркутске. Надо заметить, что дядя Ионика был видный собой. Неизвестно, сколько жертв на его счету среди большевиков и сколько жертв на его счету среди особ женского пола. Больше, скорее всего, по второй линии. В семейном фольклоре бытует романтическая легенда о том, как он похитил для себя невесту в России, — цитирует Ольга отрывки из книги Овидиу Чентя.

Ион Чентя влюбился в дочь Иннокентия Писарева Надежду. Молодые люди познакомились на балу, которые давали даже в сложное для России время. Ион настолько влюбился в русскую красавицу, что не представлял без нее своей жизни. Румынский офицер попросил у священнослужителя Писарева руки Надежды, но получил отказ. Не желая мириться с таким положением дел, Ионика решил выкрасть Наденьку, а та, как оказалось, была совсем не против.

— В одну прекрасную ночь у дома протопопа остановилась тройка, из которой вышел дядя Ионика, а к нему из окна на скрученных и связанных простынях спустилась Надежда Писарева. Оба сели в тройку и помчали, и мчались до Владивостока. По причине такого события дядя Ионика дезертировал с белой армии, что, несомненно, шутит автор, в какой-то степени содействовало поражению белых и установлению власти большевиков. Вот такие последствия может иметь любовь, — продолжает читать выдержки Ольга Головчанская.

Наденька и ее румынский жених во Владивостоке сели на пароход и приплыли оттуда сначала в Японию, а затем и в Румынию. При этом никто их родных (ни со стороны Надежды, ни со стороны Иона) ничего не знал о судьбе влюбленных. Пока Ион не заявился в дом родителей с сюрпризом, которого никто не ожидал.

— Однажды, когда семья сидела за столом в кухне, открывается дверь и перед ними предстает заблудившаяся овца Ионика. Шумная радость, только Ионика выглядит несколько смущенным. В какой-то момент ему удалось объявить, что он, собственно, приехал не один. «Так приведи же сюда своего товарища!» — скомандовал дед Андрей. И тут вдруг выяснилось, что этим товарищем была юная девица, которая к тому же ни слова не знает по-румынски, — приводит Ольга еще одну цитату.

Надежда и Ион поженились и прожили вместе до глубокой старости. Вот только все письма Нади в Иркутск оставались без ответа. Связь оборвалась почти на 100 лет, и лишь благодаря интересу потомков к судьбе их рода ее удалось восстановить.

Овидиу Чентя делал еще некоторые заметки о своем выдающемся дяде, побывавшем в русском плену и белой армии. Ион Чентя до конца своей жизни был из тех, о ком друзья и родные рассказывают байки.

— Пенсионером он подрабатывал то здесь, то там. Однажды его взяли на работу в известную Клужскую кондитерскую «Сладкая жизнь» в качестве истребителя крыс, мышей и прочих тварей, наносящих ущерб кондитерским. Так вот грызуны решили поставить ему памятник — настолько вольготно им жилось. Его часто видели в компании молодежи, которая поедала сладости за его счет. Он любил молодежь, он очень любил нас, детей. Он был домашним Мюнхгаузеном. Когда мы укладывались спать, он с самым серьезным видом рассказывал нам всякие небылицы про свои похождения в Сибири. Однажды, когда они вошли в какой-то сибирский город, дяде Ионике очень захотелось есть. Он каким-то образом, автор не помнит, каким, раздобыл очень длинную колбасу и стал вкушать ее. Как вдруг заметил, что с обоих концов колбасы, а он ее ел посредине, ей лакомятся еще два гостя — две собаки, — цитирует Ольга записи племянника Ионы.

У Ионы и Нади родилась лишь одна дочь, ее назвали Александрой. Она стала медиком-физиологом, вышла замуж за своего коллегу и родила дочь Марину. Ту самую, которая и разыскала Ольгу Головчанскую в далеком Иркутске.

После продолжительной переписки, в 2016 году, Марина Топа приехала в Иркутск, чтобы познакомиться с родными по материнской линии, посмотреть, где жили ее прапрадед и прабабушка.

— Марину мы везде свозили, вплоть до Александровского централа. Единственное, не показала ей дом, из которого ее бабушка сбежала с Ионой, здание не сохранилось. Но есть архивные фото, — показывает снимок Ольга.

Еще одна интересная семейная история связана с другой прабабушкой Ольгиного супруга Сергея по материнской линии. Ее звали Ирина Шточек, и в Иркутске она была известной модисткой. Вместе с семьей Ирина жила в доме на 6-й Солдатской (сейчас это улица Литвинова) в доме № 6.

— У Ирины Ицковны была в этом же дома крохотная каптерочка, в которой она жила с двумя дочками. Остальную часть занимали другие родственники. Там же была шляпная мастерская с витриной, которая выходила прямо на улицу. Сюда приходили иркутские модницы и заказывали Ирине дамские шляпки, — рассказывает Ольга и показывает одно из объявлений в газете тех лет.

А затем Ольга достает совсем удивительную вещь — шляпную болванку, которой пользовалась Ирина Шточек в своем ремесле.

— Это всё сохранила родственница мужа. Она тщательно это оберегала. Когда она умерла, я забрала всё к себе, чтобы не дать пропасть таким ценным вещам, — делится Ольга.

Вдохновившись историей модистки Шточек, Ольга сделала ватную куколку, которая пусть и не имеет портретного сходства с Ириной, но создана по ее образу. Эту куклу Головчанская подарила мужу, чтобы он всегда помнил о своих предках.

— У Ирины Ицковны был брат Наум, который во время Первой мировой войны служил в армии и попал в плен. Вместе с другими солдатами его угнали в Германию. К счастью, не убили, он там просто работал, а потом каким-то образом попал в Дрезденскую оперу. Наум был музыкантом, играл на трубе, и вот так удачно сложилась его жизнь. Позднее он перебрался в Париж и женился. Детей у него не было, поэтому после смерти всё свое состояние Наум завещал своим племянницам, то есть бабушкам моего мужа. Но они в те годы работали в органах МВД и им пришлось отказаться от наследства, потому что в годы советской власти это было недопустимо — принимать деньги из-за границы, — объясняет Ольга.

После 14 лет поиска информации и ее систематизации Головчанская решила, что одной лишь схемы генеалогического древа и семейных фотоальбомов будет мало. Поэтому взяла и написала две книги: одну об истории своих предков, другую — про семью мужа. Пригодится и детям, и внукам, которых у Ольги уже четверо.

— Это — наша память, она согревает в какие-то трудные моменты и дает силы двигаться дальше. Ты как будто уже не сам по себе, а вместе с предками. Кто-то вот обращается к иконам, а я в сложные моменты подхожу к портретам родных и мысленно с ними советуюсь. И на душе становится теплее, — уверяет Ольга.