«Зачем трогать кости?» Как отряд из Приангарья ищет останки солдат

Людмила Вербняк с 2011 года состоит в поисковом отряде «Сибирь», участники которого ищут останки и вещи солдат Великой Отечественной войны. Он создан в школе №7 деревни Олха. Корреспонденту «ИрСити» девушка рассказала о мистике и опасностях в экспедициях, долге перед предками и человеческом равнодушии, с которым приходится сталкиваться.

- Как ты попала в «Сибирь»?

- Когда строили участок железнодорожного полотна Иркутск - Слюдянка, там, под «Орлёнком», подорвались семь воинов-железнодорожников. Они нашли какие-то взрывные устройства, заложенные ещё при русско-японской войне, хотели разминировать, но у них не получилось. Потом муж женщины, которая там подорвалась, написал: «Я хочу, чтоб за могилкой ухаживали, у меня нет возможности, живу в другом городе».

Татьяна Геннадьевна (Улыбина, руководитель отряда «Сибирь» - ред.) собирала отряд, они ходили ухаживать, сделали ограждение и памятник на уроках труда. Потому что власти сказали: «Вы что хотите, чтобы мы ставили памятник нарушителям техники пожарной безопасности?» Тогда в пятом классе я с ними впервые сходила в поход к «Орлёнку», мы убирали листья у памятника. А в шестом классе я уже поехала с отрядом на раскопки.

- То есть в отряд может попасть любой желающий?

- Да, абсолютно любой человек. Например, в этому году ездила девочка из Иркутска. Она узнала об отряде от подруги, её это заинтересовало, она договорилась с руководителем, и всё.

- Нужно ли при этом иметь особую подготовку?

- Всему учат в отряде. Год поисковики готовятся, изучают теоретическую информацию разного рода, например, как какие кости выглядят. За практикой новичков следят уже в экспедиции, показывают им, как правильно.

- В последний раз вы ездили в Великий Новгород. Как определяется, куда вы отправитесь?

- Выбирает руководитель, она общается с руководителями отрядов из других городов и узнаёт, что там нашли столько-то человек, а здесь - столько-то, и решает, куда поехать. Ну и руководитель владеет историей, просматривает карты боёв и показывает их нам. Говорит, что вот есть несколько деревень вокруг места боя. В какую-нибудь из них мы и едем.

- Участники движения – это волонтёры, а дорогу, проживание, питание вам оплачивают?

- Вообще нет, но у нас есть спонсоры, одни нам палатки купили, другие – консервы. В этом году администрация Шелеховского района нам должна выплатить 50 тысяч рублей, их распределят между участниками отряда.

- Сколько ты потратила на последнюю поездку?

- В этом году я потратила 20 тысяч на дорогу, по 5 тысяч мы скидывались, чтобы тенты купить, щупы - железные прутья с наконечниками и ручкой - сделать, 5 тысяч просто с собой, чтобы где-то покушать, посетить музеи в Москве, когда долгая пересадка. То есть мы не только копаем, ещё как-то окультуриваемся.

- А где вы живёте?

- Сколько раз я ездила, мы всегда жили в палатках. Прежде чем поставить палатки, нам нужно договориться с местными жителями и администрацией. Просто не все разрешают: «Как это какие-то чужие люди тут приехали, может, они начнут воровать?» Ну то есть всякое бывало. А в этот раз нас пустил к себе местный житель. Он достраивал дом, сказал: «Я сюда приезжаю только делать ремонт, можете спокойно здесь жить, вон плита газовая есть, ванна».

- Когда вы приезжаете на место и видите целое поле, как понимаете, где именно искать?

- Смотрим карты, а дальше идут щупы. Прощупаешь землю и слышишь звук камня, стекла, кости. Вообще очень сложно сразу найти место, где копать. Обычно есть послевоенные воронки или что-то похожее на траншеи. Земля с каждым годом меняется на один сантиметр. И кого-то могло закидать землёй во время взрыва, поэтому мы шурфим. Шурф – это когда выкапываешь метр или полметра, а потом только работаешь щупом.

- Расскажи поподробнее о процессе работы.

- В этом году всё началось с того, что нам помог местный поисковик. Он воткнул щуп в землю, почувствовал пустоту, которая между костями находится. Мы начали там копать и увидели тазобедренную кость. Сначала расширили [раскоп], чтобы не стоять на костях. Потом я спустилась в углубление, пришлось воду отливать, она быстро набегала из-за недавних дождей, плюс рядом болото. В общем, это было не лучшее, что я копала.

- Вы работаете кисточками, как настоящие археологи?

- Зависит от земли. Когда она сухая – кисточками. В этот раз была глина, в ней хорошо сохраняются останки, а там, где они есть – глина всегда чёрная. Она прилипает к перчаткам, да и вообще ко всему. Мы лопатками аккуратно снимаем слой за слоем. Как увидишь, что здесь что-то торчит, отливаешь воду, разгребаешь глину вокруг руками. Нужно сфотографировать как оно лежит, но в этот раз не получилось из-за быстро натекавшей воды.

- Что вы делаете с костями, когда достаёте их из земли?

- Кости осторожно очищаем от земли, раскладываем их на специальном полотне, фотографируем их обязательно. Потом идёт заполнение документов: в скольких метрах от дороги нашли останки, какое это было углубление, помечается место на карте. После останки складываются в мешок, который подписывается.

- У вас есть разделение обязанностей среди команды? Например, одни копают, другие раскладывают кости на полотне.

- Все занимаются всем. То есть мы просто расходимся по два человека на воронку, к примеру. Если нашли что-то, там уже все сбегаются. Есть «дневальные», которые остаются в лагере. Они готовят обед, стирают, прибираются.

- А какой распорядок дня?

- Вставали мы в 7 утра, в 8 уже должны быть все собраны. Встаём по линеечке, и нам объявляют, что сегодня мы идём туда-то, делаем то-то. Возвращаемся примерно часов в 5-6 вечера.

- Что делаете с найденным во время раскопок?

- Мы отдаём их местному движению. Они проводят экспертизу, пытаются установить личность. В этом году мы нашли погоны, лопатку сапёрную, портупею, блок-книжку командира, портмоне, в котором было две монетки, расчёску, бритвенное лезвие и какие-то газетные обрывки. Отдали их на экспертизу движению новгородской области «Долина».

- И ничего себе не забираете?

- Мы можем забрать себе что-то в музей, если разрешат. Но какие-то такие вещи, которые не помогут установить личность, ложку без надписей, например.

- А оружие попадается?

- Да, пули в основном, бывает, гранаты. Это всё сразу забирает МЧС. Мы в Курск как-то ездили, а нам, тогда несовершеннолетним, запретили копать из-за того, что опытный поисковик там как-то подорвался. Наложил в штаны запалов - и всё.

- Как ты не боишься этим заниматься, зная, что можешь найти оружие и подорваться?

- Я верю, что мысли материальны. И я не думаю, что могу найти оружие и подорваться, поэтому я спокойна. Вот живая сижу перед тобой.

- Во время раскопок бывают какие-нибудь споры, проблемы?

- Бывают некрасивые случаи. Как-то был раскоп, мы на нём работали, подошла женщина с другого отряда и начала помогать. И в итоге получилось так, что она нашла медальон на нашем раскопе. Было неприятно, но мы уже ничего не стали говорить. Этика, что ли, не позволила.

На Калининском фронте у нас был мистический случай. Одному парню всё время снился солдат, что-то говорил ему. А когда мы убирали лагерь, выяснилось, что под палаткой, где он спал, были останки.

Проблема нашего движения – это чёрные копатели и человеческое равнодушие. Мы вот на Калининский фронт приехали, а там просто экскаватором землю разрывают. Какой-то человек выкупил землю, чтобы строить там коттеджи: «Да мне пофиг, что вы поисковое движение, я эту землю купил, я могу здесь копать». И неважно ему, что там кости перерываются вместе с землёй. Не все нас понимают: «Зачем трогать эти кости? Зачем их ворошить? Они давно сгнили в этой земле».

- Что делают с останками и вещами после экспертизы?

- Если личность установлена, то ищут родственников, для этого есть специальные сайты. Когда их находят, кто-то забирает захоранивать, а кто-то говорит: «Оставляйте, он же на той земле воевал, пусть захоронение будет там». Захоронения проводятся 7 мая и 22 июня там, где есть обелиски, памятники, мемориалы. Найденные вещи закапывают вместе с останками.

- Вы этим занимаетесь безвозмездно, тратите свои время, силы, деньги, рискуете жизнью. Зачем тебе это?

- Когда я ездила в шестом классе, осознания не было. Мы тогда нашли останки, я думаю: «Ну косточки и косточки». То есть какого-то великого предназначения не чувствовала. Так как я была ребёнком, ничего толком не понимала, думала: «Что я вообще делаю? Зачем я тут? Ну папа разрешил и хорошо». Потом я поняла, что для меня это важно - сохранение памяти. Это как какой-то долг перед собой, перед теми людьми, которые до сих пор там лежат.