Где-то на середине улицы Карла Либкнехта по левой стороне стоит хмурый, по привычке величавый двухэтажный дом. На крыше у него три луковки с протыкающими небо пиками, под ними кресты с поломанными солнцами, на главную улицу он глядит тесно посаженными двадцатью окнами, обрамлёнными скромным деревянным кружевом, а справа его поддерживает крепкая кирпичная противопожарная стена. Это доходный дом Анфисы Ординой.
Портал «ИрСити» и руководитель Клуба молодых учёных «Альянс» Алексей Петров запустили совместный проект «Исчезающий Иркутск» в октябре 2014 года. С тех пор рассказано более 60 историй о заброшенных, полуразрушенных памятниках архитектуры и просто знаковых для города зданиях. Некоторые из них уже исчезли с карты Иркутска.
Дореволюционный адрес дома - Саломатовская, 9, теперь – Карла Либкнехта, 11. С двумя литерами – А и Б. В списках службы по охране объектов культурного наследия он значится как «доходный дом с флигелем». Как рассказал историк Алексей Петров, домом владела Анфиса Васильевна Ордина – мещанка, а затем купчиха из Верхнеудинска, ныне – Улан-Удэ. Её муж – М.Г. Ордин – был известным мещанином. Но Анфиса Васильевна вела собственные дела, купив в 80-е годы XIX века несколько золотых приисков в Баргузинском районе. Так, в 1892 году она приобрела Еленинский золотой прииск, а в 1893-м за 100 рублей продала прииск Весёлый.
«Впервые её имя в иркутских архивах встречается в 1891 году: сообщается, что она прибыла в Иркутск. Это здание как доходный дом Ординой значится в списках 1908-го и 1909 годов, а в списке 1916 года никакой Ординой уже нет, дом записан на некоего Гордея Спиридоновича Козлова. Про него нашлась забавная история: 18 мая 1924 года он умудрился потерять паспортную книжку за номером 459. Анфиса Васильевна не наследила как меценатка, в газетах и в работах известных историков советских времён её имя не упоминается», - пояснил краевед.
Последний раз фамилия Ордина встретилась историку в документах от 1924 года – в те времена на Мясной, 25 (ныне – Франк-Каменецкого) жил старший следователь С.А. Ордин, но состоял ли он в родстве с верхнеудинской купчихой, неизвестно.
На Карла Либкнехта выходит невысокое вбитое миллионами шагов в асфальт крыльцо с крышей, украшенной металлическими вензелями. В дом с главной улицы ведёт две двери с двумя узкими створками, выкрашенными в ярко-голубой цвет. Одна половина открыта, коридор тёмный и глубокий, над головами нависает скрытая лестница на второй этаж. Здесь несколько дверей, на стук открывается та, что прямо под лестницей.
В открывшемся проёме показывается невысокая молодая женщина с мелкими зубами. Она говорит торопливо, с лёгким вызовом, то и дело обдавая нас недоверчивым взглядом. После нескольких коротких вопросов удаётся узнать, что живёт она тут уже 30 лет – с самого рождения, её родители получили квартиру как работники авиазавода.
- А это из-за пожара? – указываем мы на чёрный, как смоль, потолок.
- Да, пожар был лет 12-15 назад. Короткое замыкание - и всё загорелось. Когда эту квартиру открыли, весь пожар сюда пошёл. Но если бы не открыли, то дом взлетел бы на воздух, потому что только здесь было электричество, остальной дом – на баллонах, - скороговоркой рассказывает женщина и отправляет поискать старожилов с другой стороны.
Обойдя дом, мы попадаем в другой мир. Здесь спокойно и тихо, только глухой звон, прилетающий сюда с ветром, напоминает, что мы всё ещё в городе. Неплохое деревянное крылечко и простая дверь, ведущая в небольшие сени, там три двери, на наши голоса и шаги сбегаются кошки. Жительница одной из квартир указывает на соседний дом - скромная деревянная двухэтажка, притаившаяся за домом с луковками, ещё держится, но уже скособочилась, скрючилась, как древняя старушка.
На стук в окне сначала показывается серьёзный мужчина, кивает нам, а затем из железной двери выходит невысокая пожилая женщина. Это Нина Ивановна, ей 83 года, у неё по-матерински ласковый голос, тонкие улыбчивые губы и прекрасные добрые глаза.
- Я с Илима, папа там родился и вырос. Когда Усть-Илимскую ГЭС построили, родителей переселили в леспромхоз, он там каждый сантиметр леса и воды знал. У меня старшая сестра и средний брат – все мы были в лесу. Помню, мне 7 лет, на себя папа надел фанерный горбовик, мне дал маленький горбовичок, переплываем через Илим и в лес. Брал большой ковш - ящичек с гвоздями - и так собирал бруснику. А у меня маленький совочек был. Разжигал мне костерок, а сам уходил. Я всё прошла - от ягодки до пилки дров, - с улыбкой рассказывает пенсионерка.
После школы она приехала в Иркутск и поступила в строительный техникум. Жившая неподалёку от усадьбы однокурсница пригласила как-то в гости. Девушки познакомились с двумя местными парнями, и через год, в 1957-м, Нина вышла замуж за Бориса Толкачёва – красавца и балагура.
Родители Бориса приехали из Канска в 1920 году. Тогда усадьба была намного больше – на четыре дома. Рядом с нынешними памятниками стояли ещё два – на первой линии утраченный флигель, за ним – ещё сохранившийся дом №11В. Сначала семья жила во флигеле, затем постепенно перебралась в главный дом, где заняла весь первый этаж. Свекровь Нины Ивановны была знакома с хозяйкой дома, которая всем заправляла после смерти своего мужа. По рассказам, он отстроил все четыре здания примерно в 1900-х. Но фамилию Ордины пенсионерка, к сожалению, не слышала.
Мать мужа не работала, а свёкор, вернувшись с фронта, устроился в правоохранительные органы. Двое их сыновей – «двойники» - собирали снаряды на заводе Куйбышева. Сама Нина Ивановна работала бухгалтером сначала в строительстве, потом в торговле, а муж Борис управлял бригадой мастеров на все руки, славившихся далеко за пределами Иркутска.
Публика здесь жила удивительная – несколько врачей, в том числе трое, работавших в госпитале, по фамилии Ивасенко, скрипач Леонтий Цейклин, живший с 1886-го по 1976 годы. В доме с литерой В жил инвалид, горевший в танке во время войны. У него была жена Тайка и пятеро детей. Он первым получил машину – «коляску» - и научил мужа Бориса водить автомобиль. Вечером во дворе выставлялись столы, а жители собирались за лото, картами или домино.
- Ребятишек было много, человек 20. Как-то прихожу домой с работы, а к дому облокочены деревья, один день так стоят, второй, третий. Думаю: «Они же сохнут, надо что-то делать». Тогда я собрала детишек, и мы с ними сделали садик. Накопала 40 ямок, посадила 40 берёзок. Было это 50 лет назад, сыночке моему тогда 5 лет было. А сейчас всё переломали, осталось восемь деревцев, - показывает Нина Ивановна на покрытые нежной весенней зеленью берёзки, выглядывающие из-за дома с литерой В.
В 2003 году в её семью пришла беда. Живший на втором этаже дома Нины Ивановны профессор иняза - теперь слепой, переехавший на улицу Бабушкина к молоденькой преподавательнице – устроил у себя гостиницу. С десяток раз топили его постояльцы соседей снизу, весь дом прогнил. А потом вдруг полыхнуло, да так, что полностью выгорела кровля. С апреля по октябрь дом стоял без крыши. «Я тогда на дачке была, а муж дома, без крыши, всё разворочено. Он с кровати снимал матрас, бегал по квартире, чтобы уснуть. Дождь заливал, всё сгнило. После этого муж у меня ушёл, 67 лет ему было, работал ещё», - женщина прикрыла рукавом куртки набежавшие на глаза слёзы, горько вздохнула и замолчала.
На месте флигеля, где раньше жила её семья, теперь стоит кирпичный центр магнитно-резонансной томографии. А сейчас под угрозой сноса – дом с литерой В, не входящий в основную усадьбу. Его жильцам заявили, что здание числится как надворная постройка и ценности не имеет. Но граждане не собираются так просто сдаваться и намерены приватизировать землю. Два дома, охраняемых государством, ещё держатся за жизнь, но кажется, - только благодаря живущим здесь людям. Будто не станет людей, и памятники превратятся в груду бесполезного мусора.
В материале использовано изображение дома на улице Карла Либкнехта, 11, в 1981-1983 годах. Фото взято из аккаунта humus в Lifejournal.