«С одной стороны ёлку готовят к Новому году, с другой – я сижу в голодовке»

- Раньше я лавочки с песочницей для себя выбивала, а сейчас вот, голодаю перед зданием правительства из-за QR-кодов, - усольчанка Дарья Дорогова прячет лицо в узкие ладони и тихо смеётся. Маленькая женщина в маленькой машине три дня провела возле здания правительства Иркутской области, требуя общественного обсуждения законопроектов о QR-кодах и прекращения репрессий против общественников. За это время она встретилась с губернатором Игорем Кобзевым, получила поддержку от депутатов из КПРФ и обнялась не с одним десятком людей, которые приезжали к ней, чтобы поделиться теплом и улыбкой.

Дорогова участвовала в записи видеообращений к властям в Иркутске (13 ноября) и в Усолье-Сибирском (20 ноября). После этого её оштрафовали на 20 тысяч рублей. Ещё одному активисту – председателю ассоциации предпринимателей Иркутской области Михаилу Ожиганову - сначала назначили штраф в 150 тысяч рублей, а затем административный арест на 25 суток. 29 ноября Дорогова объявила голодовку возле здания правительства региона, а 1 декабря завершила свою акцию после того, как Ожиганов начал голодовку в спецприёмнике.

Дарье Дороговой, как и мне, 30 лет. У неё двое ребятишек и родители, которые помогают и поддерживают. Дарья родилась в Усолье-Сибирском, всё детство занималась спортом – от незнающих людей хрупкая девчачья внешность скрывала целого мастера спорта по тайскому боксу. Потом девушка уехала в Иркутск, где получила высшее образование, связанное с туризмом.

Она чувствовала себя в областном центре как рыба в воде – «потому что любит движ». Здесь вышла замуж и родила ребёнка. Хорошо помнит жаркий июльский день, когда «поняла, что наигралась» и теперь хочет спокойствия и домашнего уюта, - тогда она, на девятом месяце беременности, пыталась по диким пробкам добраться из Университетского во Второй Иркутск.

Возвращаться в Усолье было сложно, ведь уезжала она под обнадёживающее «Молодец, Дашка, что вырвалась». Но постепенно девушка нашла себя, решив, что «где родился, там и пригодился». А жить и работать дома, «в родных стенах», оказалось в кайф. В своём городе Дарья и реализовалась как общественная активистка.

По её признанию, на это повлиял не только спорт, но и отношения внутри семьи. Её родители работали на «Химпроме», некогда крупнейшем за Уралом химическом предприятии, а когда завод закрывали, они участвовали в забастовках и протестах. Плюс семья была большой – родители растили не только двух своих детей, но и двух сыновей маминой сестры. «Для моей семьи нормально, когда люди не молчат и отстаивают своё, это как будто в крови», - говорит девушка.

Сегодня Дарья Дорогова – помощница усольского депутата, общественница и волонтёр. По образованию работать пока не хочет – «туризм у нас дохлый». Зато с большим интересом и энтузиазмом занялась проектом по сбору и переработке мусора.

- Не пугаетесь уже журналистов и всего этого внимания? – спрашиваю я, когда включаю диктофон.

- Да как сказать. Публичность – это одна из фобий с детства, всегда не любила выступать со сцены. Мне приходится через это переступать. Вести свою страничку в соцсетях - для меня тоже стрессовая ситуация.

- Но вы же на это время стали лицом протестного движения…

- (смеётся) Ну вот как-то так случилось.

- С чего началась ваша общественная деятельность?

- Были обычные жизненные моменты. Я живу в аварийном доме, мои родители живут в аварийном доме, нас не переселяют. Ещё и управляющая компания не ставит лавочки во дворе. Всё с этого и началось - там походишь повоюешь, тут права покачаешь.

У нас раньше [во дворе] стояли сарайки, потом городская администрация решила их снести, вывесила объявление: до такого-то числа освободить. Люди ломанулись их освобождать, и всё лето эти сарайки стояли открытыми, ими никто не занимался. Вы представляете, что там произошло? Я живу в этом квартале всё детство – для меня он всегда зелёный, ухоженный, - такая маленькая деревенька. И это всё на моих глазах превращается в помойку. Вот тогда был мой первый ролик. Я завела Youtube-канал, себя не снимала, просто показывала и рассказывала, что происходит.

Вторая тема у меня была о поборах в садике. Меня допекла заведующая, и в итоге я пришла, поставила камеру и в лицо говорю: ну, теперь давайте поговорим.

И вот так потихоньку-помаленьку я пыталась решать проблемы. А в 2019 году на меня вышел Михаил Ожиганов, он как раз занимался вопросами мусорной реформы. Ещё мою активность заметил один из городских депутатов-коммунистов Сергей Павловский, хотя у меня было-то всего два-три ролика в интернете. А потом был митинг по мусорной реформе, где я уже выступала.

Я реально боюсь публичных выступлений, не перевариваю публику. Но в определённый момент жизни приняла решение, что, если хочу что-то поменять, надо этому учиться. А чем громче ты будешь говорить, тем больше шансов, что тебя услышат.

С коммунистами я несколько раз ездила на митинги, и, если была возможность, то каждый раз заставляла себя идти выступать, чтобы приучить себя к тому, что это нормально.

Я, конечно, давала комментарии прессе в детстве, когда занималась спортом, но сейчас, во взрослой жизни, это всё у меня вызывает трясучку, депрессию. Хотя главное не как я буду выглядеть в кадре, а чётко донести свою мысль, сформулировать её. То есть если бить, то в самое сердце.

- Почему именно вы вышли в голодовку? Как принималось это решение?

- Ещё, кажется, 25 октября Михаил [Ожиганов] заявил, что если не будет никакой реакции на обращения предпринимателей, то он будет вынужден выйти в голодовку. После этого мы записали видеообращение в Иркутске, потом в Усолье. Потом его задержание, наши штрафы, и так далее. Естественно, какая голодовка – нам нужно было насущные проблемы решать. Но разговор о голодовке в принципе никуда не уходил.

Естественно, мы отдаём себе отчёт, что нас - тех, кто действительно что-то активно делает, - для Усолья немного – раз-два и обчёлся. А если взять всю Иркутскую область, то вообще можно сказать, что никого и нет. В нашей группе активистов нет лидеров, мы все равны, но тем не менее Миша взял на себя большую ответственность в силу больших знаний, опыта и связей.

- Вы с Михаилом – два основных активиста в Усолье?

- Да.

- То есть кто-то в любом случае вышел бы в голодовку?

- Да. Мы все прекрасно понимали, что если Миша объявит голодовку, то будет жёсткая реакция властей и неизвестно, чем закончится.

А меня мало того, что ситуация в целом калит, так мы ещё и столкнулись с этой репрессивной системой, когда прессуют за то, что ты просто высказался. Ладно бы мы устроили дебош, стали что-то скандировать, ломать памятники, но мы же просто собрались, записали обращение и ушли. На этом фоне я сама сказала Мише: пойду я, если что, потом присоединишься.

Когда его первый раз задержали, мы уже тогда думали, что его закроют на 15 суток, всё к этому и шло, но, видать, решили по маленькому ударить – 150 тысяч впаять. Но было решено, что если его посадят на 15 суток, он в камере выйдет в голодовку. С этой стороны его надо будет поддерживать. И вторым лицом должна быть я. И план был таков: его задерживают, он сразу же объявляет о голодовке, и на вторые сутки уже приезжаю сюда [к правительству] я.

- А как родные отреагировали на ваше решение?

- Мои родители очень сильно меня поддерживают, они прекрасно понимают, что происходит. Поначалу мама пыталась всеми силами меня отговорить, понимая, чем это может закончиться. Даже пару раз с ней разговаривали на повышенных тонах из серии «куда ты лезешь», «чего ты добьёшься».

Папа у меня обеими руками за: и в обсуждениях участвует, и комментирует, и политическую информацию мне отправляет, даже на митинги иногда со мной ездит. Пока мы стараемся его не включать в кардинальные какие-то вещи, потому что он у нас добытчик, единственный взрослый мужик в семье.

Миша мне позвонил уже в суде, поэтому решение принималось буквально за несколько минут: «Всё, Даша. Если что, ты завтра едешь». Я села дома, и у меня сердце в пятки опустилось. Без подготовки, без ничего. Но надо.

У меня отец был тогда на вахте. Я позвонила ему с маминого телефона, потому что наши прослушиваются, мы уже это поняли. Сказала ему: такое принято решение, и мне важно, как вы отреагируете, я бы очень хотела заручиться вашей поддержкой. Папиных глаз я не видела, а по маме было заметно, что она напряглась, где-то даже слегка расстроилась.

Мы посидели, поговорили. У нас есть любимая поговорка, она очень старая, - назвался груздём, полезай в кузов. Коль уж встала на тропу войны, съезжать поздно.

Мне иногда звонят и спрашивают: «Ты бросила детей и уехала?!» Но это бред. Ещё когда мы по заводу начинали добиваться какого-то резонанса, уже тогда было понятно, что это может быть очень опасно. Конечно, мы не Навальный, не такие личности, но на уровне маленького города мы как на ладони. Тогда у меня был семейный совет с родителями, и мы решили, что если со мной что-то случится, то они возьмут ответственность за моих детей.

- Вы же знаете, что 7 декабря будет расширенный депутатский штаб, где будут обсуждаться законопроекты о QR-кодах?

- Да, я разговаривала с депутатами и поняла, что по большому счёту депутатский штаб - это междусобойчик, на нём не принимается никаких решений. Но мы, естественно, этой площадкой воспользуемся по максимуму.

По возможности, подтянем аудиторию, будем настаивать на том, чтобы был прямой эфир, чтобы элементарно дали возможность комментировать. Если вы хотите промониторить мнение граждан, дайте им его показать. Главное – информацию [о депутатском штабе] нормально раскидайте, а не как обычно делаете (улыбается) – в трёх источниках бумажного вида, которые никто не читает. Даже со стороны депутатов это был бы огромный шаг навстречу людям, его бы оценили по достоинству.

А не как тогда, когда меня не пустили [на сессию заксобрания 30 ноября], хотя была договорённость, что я смогу пройти на эту сессию и посмотреть, как это всё проходит.

- А с кем была договорённость?

- С коммунистами.

- А почему не пропустили? Из-за отсутствия QR-кода?

- Ну, начнём с того, что QR-коды никто не проверяет (улыбается). О том, что я иду в заксобрание, мы с Сергеем Королёвым (главным редактором «БГ Иркутск» - ред.) поговорили накануне вечером, что у меня будет возможность воочию увидеть эти лица, составить оценочное мнение, и не более, понятно, что я не смогу там выступить.

Сергей сказал, что договорится о пропусках. Утром он приехал к определённому времени, мы спокойно прошли в здание, подали документы: у него есть пропуск, а у меня - нет. Он звонит, чтобы выяснить, и начинается какой-то непонятный кипиш.

- У коммунистов что-то пошло не так?

- Да, что-то внутри у коммунистов пошло не так. Они должны были быть проводником, но в то же время всё свернули и сделали вид, что не могут [меня провести].

Возник вопрос – а на основании чего? Кто из них боится? Все мы понимаем, что в каждой партии есть люди и есть нелюди. И коммунисты - не исключение. Есть люди, которые самоотверженно чего-то добиваются, а есть те, кто сидит на тёплом месте, и среди них - бюджетники, на которых можно надавить.

Как я это понимаю: когда они принимают решения на глазах у кого-то, всегда есть вероятность, что этот кто-то расскажет, какое ты принял решение. Они же в итоге вынесли этот вопрос, большинство проголосовали против, я же явно не промолчала бы и рассказала об этом.

С другой стороны, я же не знаю, как они голосуют. У нас, в городе, видно – руки поднимают. А тут, может, на кнопочки нажимают.

- Да, нажимают на кнопочки.

- И как я увижу, как они проголосовали? Мне не особо понятна эта реакция.

Я понимаю, что есть люди, которые приходят, чтобы специально создать конфликт. Но мы-то – нет. И когда мы идём на какой-то компромисс, какой-то диалог, нас сразу же, автоматически, из-за того, что мы пришли с просьбой о диалоге, откидывают в оппозиционеры, объявляют, что с нами никаких отношений иметь нельзя.

- А какой бы компромисс вас устроил, учитывая, что региональная власть ничего не может сделать с федеральными законопроектами?

- Мы всё это прекрасно понимаем, поэтому не требуем отмены QR-кодов вообще в стране.

Но вот с Игорем Кобзевым вряд ли бы какой-то компромисс мог бы быть с учётом его подхода ситуации. Когда мы были у него на встрече, я его спросила: объясните, почему QR-код работает, хотя он сейчас законодательно не установлен, юридически его нет. Он мне ответил: потому что я издал указ. То есть какой-то дядя Петя, у которого есть статус губернатора, может принять какой-либо указ, и Вася не чешись. И его в этом даже ничего не смущает. Или я попросила объяснить, как QR-код влияет на заболеваемость. Меня отправили в СПЭК. А он сам не может ответить на вопрос?

Если говорить о компромиссе. Депутатов же не просят принять решение «мы голосуем против QR-кодов». Но раз уж им спустили возможность обсудить, что мешает? На это есть и полномочия, и средства. Пусть проведут опрос. Конечно, мы понимаем, что всё можно подтасовать, но почему не сделать-то?

Депутаты выбраны, чтобы отражать волю избирателей, но это нужно делать только после того, как с избирателями поговорили, хотя бы с большинством. А не так, что депутат посидел, голову почесал и решил: да, поиграю-ка я в дартс, если попаду в красный раздел, значит, приму положительное решение. Но они не заинтересованы в диалоге, он им не нужен.

- Если бы был реальный диалог, это бы вас устроило?

- Это было бы хоть что-то.

- Но вы же понимаете, что это капля в море?

- С чего-то надо начинать.

- Оно же потом всё равно спустится сверху, и придётся принимать на региональном уровне, приводить в соответствие с федеральным законодательством.

- Если бы регионы высказывали свои негативные мнения, то в Москве бы и принимали решения на основе негативных мнений. Поэтому стоит чёткая задача: одобрить либо не выражать никакого мнения, как мы видим сейчас на примере Иркутской области.

Когда [председатель законодательного собрания] сказал: давайте не будем выносить этот вопрос на сессию, потому что мы его даже не обсудили, я подумала: очешуеть, а что же вы делали всё это время? Ситуация не вчера известна. Неужели они не осознают, что будет возмущение? Они хотя бы видимость работы создали бы.

- Я правильно понимаю, что вы не вакцинировались?

- Нет, конечно.

- Почему?

- Потому что я не считаю нужным это делать. Это моё личное решение. У меня никто не вакцинирован из родственников. Пока я не пойму, что это безопасно, я не приму это решение. А я не могу понять, что это безопасно, потому что то, что сейчас делает правительство, идёт вразрез с тем, что говорит независимое медицинское общество.

- У вас двое детей?

- Да. Младшему - четыре, старшей – семь.

- В одном из своих эфиров в инстаграм (запрещённая в России экстремистская организация)е вы говорили, что после встречи с губернатором на детей начали собирать характеристики.

- Да. И понятно, откуда ноги растут. Потому что мы вышли из кабинета Игоря Ивановича, проходит ровно час, и мне звонят из Усолья. Я не буду говорить, кто, эта информация ещё в зачатке была выловлена, и попался человек, у которого ещё есть совесть. Потом эта информация подтвердилась.

Я прекрасно знаю, что характеристики у моих детей будут более чем идеальные. Потому что у меня, например, одарённая дочь, нахвалиться на неё не могут. Я всегда интересуюсь успехами своих детей, слежу и участвую по максимуму в этом. Поэтому я не переживала по этому поводу. Но сам факт, что это есть, неприятно. И мне как будто тонко намекнули, что дети находятся с моей мамой, а не со мной, и за это могут зацепиться, и их отобрать.

- Пока вы здесь в голодовке, там, у вашей семьи есть какая-то юридическая поддержка?

- Да. Мы с мамой созвонились, всё обсудили, права свои в этом плане и я, и она знаем. У меня дети находятся по месту прописки, с бабушкой, не с какой-то тётей, и моя мама дееспособна. Поэтому, естественно, подняли на уши юристов. У меня оформлена доверенность на Григорова Виктора Павловича, чтобы он представлял мои интересы, так и решено было: если к маме кто-то приходит, она пихает им его номер и до свидания.

- Знаете, вы маленькая, хрупкая и сидите в голодовке. Это очень жёстко.

- Да, и какой контраст: с одной стороны дороги сижу я в голодовке, с другой – готовят ёлку к Новому году, разве это не прекрасно? (смеётся)

- Очень странная штука, - говорит мне позже Дарья. - Люди приезжают, предлагают встать рядом в голодовку, а я не могу сказать: да, конечно, вставайте. Мне совесть не позволяет, я за них начинаю переживать.

- Много приезжают?

- Просто так обнять, поддержать – да. В понедельник было человек двадцать. Некоторые семьями приезжают. Одна женщина была, провела мне ароматерапию, даже масло мне сделала лимонное - для поднятия настроения.

Каждый раз смотрю на это, и внутри всё свербит. Мне порой так плакать хочется, но понимаю, что не могу себе это позволить.