Молодые иркутские учёные – о жизни в науке

Учёных-фундаменталистов принято представлять благообразными старичками, погружёнными в толстенные энциклопедии. Однако сегодня не менее трети всех специалистов, занятых в науке, составляет молодёжь. По мере того, как растёт авторитет и доход российских учёных, появляются новые перспективные направления, академические институты становятся всё более привлекательными для студентов и выпускников вузов.

В День российской науки, отмечающийся сегодня, 8 февраля, молодые учёные иркутского Академгородка рассказали «ИрСити» о своей работе и о сделанном несколько лет назад профессиональном выборе.

Ирина Нестеркина, научный сотрудник Сибирского института физиологии и биохимии растений (СИФИБР) СО РАН, кандидат биологических наук:

– Моя работа связана с исследованием биологических мембран растительной клетки. Биологические мембраны для клетки – это то же самое, что граница для государства. Она также отделяет одну клетку от другой, пропускает внутрь только нужное и важное, оставляя остальное «за бортом». Если в клетку всё-таки проникает что-то лишнее, она это перерабатывает и через мембрану «депортирует» обратно. Одним из механизмов доставки веществ в клетку являются рафты – «плоты», которые за счёт своей плотности могут перемещаться по мембране. Вместе с ними в клетку могут попадать и вирусы, вплоть до ВИЧ.

Основные исследования в этом направлении ведутся на животных клетках и дают сведения о человеческом организме с возможным дальнейшим применением в медицине. Мы же в свою очередь проверяем, происходит ли то же самое с растениями: они, хоть и не могут передвигаться и испытывать эмоции, но тоже страдают от инфекций и болеют, нуждаются в питании и защите. Изучая свойства мембраны и рафтов, мы можем регулировать эти процессы на молекулярном уровне. Мы в СИФИБРе первыми в мире обнаружили рафты на вакуолярной мембране и опередили японских коллег, которые работают в этом же направлении.

Ещё в школе под руководством учителя биологии я постоянно участвовала в научно-практических конференциях, ставила несложные эксперименты на пришкольном участке, писала работы. Затем то же самое продолжилось в институте. По окончании вуза поступила в аспирантуру СИФИБРа – был кризисный 2008 год, период массовых сокращений, и я решила, что пока нужно продолжить учёбу. А потом стало интересно, втянулась в исследовательскую работу полностью. Сейчас можно сказать, что мои профессиональные ожидания сбылись – я защитила кандидатскую! А что касается других ожиданий, то почти все они со временем меняются. Например, первые впечатления о науке и научных работниках складываются в коллективе, в который приходишь работать, и вот тут понимаешь, что в этой сфере работают такие же люди, как и везде, каждый со своим характером и проблемами.

Мне кажется, что сейчас молодым учёным чуть проще, чем раньше. Есть возможность работать и зарабатывать, в том числе, самому влиять на свой доход, подавая заявки на гранты. Несмотря на реформу, уверенности в завтрашнем дне сейчас даже больше, чем было, например, в тот же 2008-й. А что касается полной стабильности, то её в российской науке нет уже давно — и это подтверждают наши старшие коллеги. Но к любым обстоятельствам можно адаптироваться, было бы желание и правильный настрой.

Юлия Сапожникова, младший научный сотрудник лаборатории ихтиологии Лимнологического института СО РАН:

– Я занимаюсь исследованиями в области биоакустики, изучаю, как «говорят» и слышат рыбы. Принято считать, что подводная бездна полна тишины. На самом деле это не так. В морях и океанах на определенной глубине есть подводный звуковой канал, это слой воды, в котором при определённых по давлению и по температуре условиях звук распространяется на большие расстояния и с лучшей скоростью. В частности, благодаря его наличию и общаются водные организмы на дальних расстояниях. Существуют разные способы такой коммуникации. Это скрежет челюстей, звук, образуемый благодаря движению плавников у разных рыб. Атлантическая сельдь (открытопузырная рыба), например, способна выпускать из анального отверстия воздух, и акт этот сопровождается звукоизвлечением с частотой 120 кГц. В этом же диапазоне издаёт и улавливает звук дельфин – потребитель сельди. В процессе эволюции они приспособились друг к другу: дельфин слышит «пуки» потенциальной еды и может её найти, а она, уловив опасность, стремится спрятаться.

Я изучаю акустическое взаимодействие байкальских рыб – сиговых и рогатковидных. Как разговаривает голомянка? С помощью стридуляционных движений или, говоря просто, похрустывания челюстями. Таким образом, она передаёт информацию о наличии корма сородичам, которые могут услышать её на расстоянии до нескольких метров. Человек возвёл свою речь в нечто образное и не всем особям понятное, вот согласитесь, порой нужно очень постараться, чтобы понять собеседника, а у рыб всё просто: где поесть, с кем спариться и как бы найти укромное безопасное место, чтобы не погибнуть.

Кроме того, мы исследуем, как действует на рыб интенсивное или продолжительное тональное звуковое воздействие. Уже известно, что рыбы очень страдают от шума – гибнут клетки, ответственные за акустическое восприятие. Со временем они восстанавливаются – и это мы тоже изучаем. К сожалению, в России детальным изучением структуры органов слуха водных организмов, в частности, рыб, в данном аспекте занимается только наш институт. Почему «к сожалению»? Правильно, когда несколько научных коллективов развивают одну и ту же тему. Это ведь не только конкуренция. На самом деле, чем больше людей занято темой, тем скорее развивается направление в целом.

Мне нравится процесс разгадывания головоломок, поиска ответов, что и как устроено. Заявку на первый исследовательский грант я написала, учась на третьем курсе университета под руководством преподавателей биофака ИГУ, а по совместительству сотрудников Лимнологического института, и этот грант поддержали. Так, от гранта к гранту, и пошло. В итоге, получился настоящий физиологический эксперимент науки надо мной, и количества положительных подкреплений в виде интересной работы, грантов и статей оказалось достаточным для того, чтобы у меня сформировался условный рефлекс и я «подсела» на науку. Но сегодня я живу не только наукой, иногда тянет совсем в другие сферы – интересуюсь кино и театром, делаю мультики с детьми – но всегда возвращаюсь. В какой-то момент у меня были сомнения относительно науки, тем ли я занимаюсь в жизни, но когда разные дороги открыты, и ты можешь осознанно сделать свой выбор – это правильно. Сейчас этих сомнений нет.

Юрий Ясюкевич, старший научный сотрудник Института солнечно-земной физики (ИСЗФ) СО РАН, кандидат физико-математических наук:

– Мы изучаем ионосферу с помощью сигналов глобальных навигационных спутниковых систем, таких как GPS и ГЛОНАСС. Потенциальные возможности современного радиотехнического оборудования, работающего через ионосферу (системы связи и навигации), уже прошли тот предел, когда её влияние можно было не учитывать. Ещё буквально 10-20 лет ошибками, которые она вносила, спокойно пренебрегали – собственные погрешности приборов были серьёзнее в десятки раз. Сегодня без ионосферной корректировки распространения радиосигналов для многих задач уже не обойтись. И тут возможности GPS и ГЛОНАСС, позволяющие зондировать ионосферу фактически по всему миру, открывают широкие перспективы. Для наблюдений достаточно развернуть сеть, которая обойдётся гораздо дешевле, чем более специализированная аппаратура.

Сейчас наша задача – перейти от исследований на основе уже накопленных данных к оперативному мониторингу среды. Это важно, потому что всё, что происходит в ионосфере, влияет на работающее в ней оборудование, которое в свою очередь обеспечивает привычные и необходимые нам на Земле функции – спутниковое телевидение, интернет, сотовую связь, навигацию. А так как ионосфера связана с другими сферами, то по её состоянию мы сможем судить и о процессах, которые происходят в атмосфере, литосфере, гелиосфере. Основатель направления в России, иркутский учёный Эдуард Леонтьевич Афраймович исследовал отклик ионосферы на землетрясения и запуски космических аппаратов с использованием данных GPS. Сегодня подобные эффекты в ионосфере можно было бы регистрировать в режиме реального времени.

Мне в своё время очень сильно повезло с учителями. В университете работал под руководством профессоров Виктора Львовича Паперного и Николая Константиновича Душутина – учёных достаточно высокого уровня. В ИСЗФ СО РАН попал в группу к профессору Афраймовичу, являвшемуся пионером в целом ряде направлений исследования ионосферы. Все они зажигали своим пламенем и любовью к науке, с ними было крайне интересно работать. Сейчас оглядываясь назад, понимаю, что встречи с этими людьми и совершенно случайный вроде бы приход в институт на самом деле были последовательными и взаимосвязанными.

К сожалению, сейчас в связи и с общей экономической ситуацией ФАНО (Федеральное агентство научных организаций) существенно урезает финансирование. Все находятся в состоянии неопределённости, и это самое плохое. Будут объединять институты или оставят, уменьшат бюджет сильно или незначительно, последуют за этим сокращения или нет – пока неясно, чего ждать. При этом бОльшая проблема даже не в объёме финансирования, а в отсутствии полноценного контакта ФАНО с академическими институтами. Такое ощущение, что ФАНО существует в своём собственном мире.

Если говорить про ожидания от профессии, то они в целом оправдались. Вообще можно сказать, что ситуация в науке в материальном плане с того момента, как я в неё пришёл, и до реформы РАН, значительно улучшилась. Это относится и к зарплате, и к квартирному вопросу – в ИНЦ действует программа по улучшению жилищных условий, в которой приоритет отдаётся молодым. В научных институтах появились деньги на оборудование: наш институт реализует мегапроект по созданию национального гелиогеофизического комплекса РАН, в рамках которого строится несколько крупных научных установок. В начале 2000-х я бы в это просто не поверил.

Александр Лисовцов, научный сотрудник Восточно-Сибирского института медико-экологических исследований, кандидат медицинских наук:

– Я исследую демографические процессы в целом и в Иркутской области в частности. Демографические процессы включают в себя несколько компонентов, моя область – это смертность населения. Я изучаю изменение её во времени, внутренний состав, отличительные особенности в нашем регионе и – самое главное – причины. В результате я планирую получить в цифрах конкретные оптимальные условия и показатели качества жизни, при которых безвозвратные потери населения будут минимальны и не только в настоящий момент и в целом, а по отношению к отдельным возрастно-половым, социальным, экономическим, региональным и другим группам населения сейчас и на перспективу. Иными словами, мне нужно разработать точный инструмент, который позволит уверенно отвечать на подобного рода вопросы.

Я не планировал связывать свою жизнь с наукой. Решение пойти в аспирантуру в научно-исследовательский институт было принято в последний год обучения в вузе, скорее, из идеалистических представлений. На момент окончания университета у меня было приглашение поработать в практическом здравоохранении в родном городе, но я решил посвятить это плодотворное время развитию интеллектуального потенциала. Вот такие наивные мотивы. Сейчас понимаю, что выбор был закономерен. Мне кажется, что в науку приходят люди, у которых инстинкт любопытства выражен больше, чем у других. А узнавать новое для меня ещё в детстве было не менее увлекательно, чем играть или гулять с друзьями.

Надо сказать, что идеалистические ожидания оправдались. Учёба в аспирантуре повлекла за собой не только новые знания и опыт, но и знакомства с большим количеством умных, образованных людей, имеющих свою точку зрения и готовых её отстаивать. Ещё один плюс – развиваться в науке можно бесконечно. По крайней мере, я пока не вижу того потолка, в который можно упереться – возможно, он ещё слишком от меня далёк.

Что касается материальных ожиданий, то с ними всё не так радужно, хотя и лучше, чем можно было предположить. Известно, что зарплата у учёных маленькая, но мало из тех, кто не занимается наукой, знает другие источники доходов исследователей. А это и региональные и федеральные премии за выполненную работу, и гранты научных фондов (например, РГНФ, РФФИ, РНФ) на будущие проекты. Большим материальным подкреплением является федеральная целевая программа «Жилище», по которой молодой учёный может получить жилищный сертификат. Лёгких денег в науке нет, но, как и в любой другой области, тот, кто активно работает, хорошо и зарабатывает.