«Мы не попрошайки, а партнеры». Юрий Яшников — об отношениях с властями, русской бабе и народном кино

Разговор с Юрием Яшниковым начинается с рекламной короткометражки, снятой для крупной иркутской компании. По его словам, эта работа — яркий пример качественно нового уровня, на который вышла кинокомпания к 2022 году. Уровня не только технического, но и интеллектуального. Шутка ли, оживить персонажа, у которого руки растут не из привычного всем места?

— Как же его мама родила…

— А представляете взгляд докторов? А реакцию отца, который нервно ждет в коридоре? К нему выходят врачи и говорят: «Папаша, тут такое дело...».

— Ну да: «У нас нет слов, идите сами посмотрите…»

— Вот видите, какой он живой, и в вас он тоже продолжает жить. И вы уже сами можете написать сценарий фильма про этого персонажа.

Нам удалось визуализировать образ, который родился для удовлетворения некой естественной потребности и жил десятилетия, а, может, и столетия, но почему-то ранее не был замечен нашими коллегами. То есть он не прошел путь своего постепенного воплощения, проработки в социальном пространстве, как это было, например, с колобком.

Когда-то русский народ придумал сказку про хлебный мякиш, который катится по лесу и общается с его обитателями. История жила просто в народе, передавалась от одного человека к другому. Затем эта сказка была сформулирована и воплощена в литературном произведении.

Кстати, есть версия, что это сделала женщина, которая написала первую в России поваренную книгу, — Екатерина Авдеева-Полевая. И сделала она это в Иркутске. Эта версия пока никем не разбита, хотя несколько городов борются за звание родины колобка.

Затем, когда начали книгу издавать, нужно было визуализировать этого персонажа. Благо, в тексте он описан достаточно подробно, поэтому вопрос, наверно, стоял в его размере. Этот вопрос и решал художник. Дальше начали снимать мультики, а затем и фильмы. Это и есть проработка образа в социальном пространстве.

— Как пришло в голову использовать именно этот образ для рекламы?

— Был мозговой штурм, где среди большого количества идей прозвучал такой вариант решения задачи, поставленной заказчиком. Среди собравшихся раздалось несколько смешков: «Вы в своем уме? Ребята, это коммерческий проект, нам ни один заказчик не согласует эту ересь».

Но мы набрались смелости, пришли к людям и предложили такое решение. И люди нам сказали: «Вы серьёзно?» А мы им: «Да, нас самих смущает это решение, но посмотрите, сколько в нём признаков того, что это пушка, бомба, что-то потрясающее». Потом нас спросили: «А вы вывезете это технически?» На что мы ответили: «Мы не дураки и перед тем, как к вам прийти, провели серию экспериментов, и их результаты показывают, что, видимо, получается». После этого нам дали добро.

Это хоть и меньшее явление, чем колобок, но сопоставимого порядка. Оно было только в картинках, но никогда не жило и не двигалось.

С моей точки зрения, наш ролик — это первый шаг этого персонажа. С ним еще работать и работать. Но мы с коллегами считаем, что зацепили что-то, что являет собой пример правильного существования визуальной культуры, когда она не рождает кальки.

В свое время потрясающий режиссер Тимур Бекмамбетов на волне успеха «Дозоров» сделал фильм «Черная молния». Вот это была явная попытка просто снять кальку с американской культуры. И провал был совершенно закономерным. Потому что не всё в культуре подлежит импорту.

Это работало в 80–90-е годы с рок-н-роллом. Тогда русский рок, кроме литературной традиции, абсолютно эмоциональной, с музыкальной точки зрения просто копировал рок западный. Из-за железного занавеса отечественный слушатель потреблял это с наслаждением, потому что не с чем было сравнивать.

«Буряты — смелые, потому что нация»

Юрий Яшников — бывший КВНщик, кинопродюсер, режиссер, сценарист. В 2011 году основал «Кинокомпанию Юрия Яшникова», которая снимает документальное, игровое кино и рекламу. Известен по фильмам «Похабовск. Обратная сторона Сибири», «Русский Морган» и «Иркутские песни о главном».

Вместе с единомышленниками создал онлайн-музей Леонида Гайдая. В феврале по инициативе кинокомпании и «ГайдайЦентра» в иркутской школе № 19 открылся первый в Приангарье кинокласс, а 24 марта учредили День иркутского кино. Кроме того, Яшников является продюсером ежегодного Байкальского фестиваля регионального кино.

— В плане идей мы никогда не смотрели на Запад. Более того, мы появились в свое время как некий ответ отечественным коллегам — в 2011 году, в период какого-то страшного апокалипсиса в отечественной комедии.

Тогда творились ужасные вещи типа «Яйца судьбы», «Самые лучшие фильмы». Это делали выдающиеся комики, которым удалось с невероятным успехом импортировать культуру стендапа в Россию. Они решили, что им удастся сделать то же самое с кинематографом. И их попытки оказались совершенно беспомощными.

Нам тогда показалось, что не стоит черпать вдохновение в такой мере в зарубежных традициях, в нашей культуре есть много такого, на что можно опереться. И вот спустя 10 лет существования компании мы вновь возвращаемся к этим истокам.

Кроме технических и интеллектуальных возможностей, мы установили параметры коммуникации со зрителем, которую мы реализовали с Burkalo Production в проекте «Иркутские песни о главном». Можно задать много вопросов к содержательной части проекта, но техническим моментом мы удовлетворены.

Ключевым для нас является критерий проникновения проекта в социальную ткань. То есть даже от тех, кому проект не понравился, мы слышали вопросы: «Почему мне его 20 раз отправили в мессенджер? Что вам всем в этом понравилось?!»

— Как вы думаете, чем вы попали в широкую аудиторию? По-моему, стопроцентно ледовыми дворцами.

— Вы привели частный пример юмора в проекте. Там несколько таких «болтов», как мы их называем в нашей профессиональной лексике. Все безоговорочно выделяют три: ледовые дворцы, майонез и «Потому что ты бурят». И нам, к счастью, на этапе проектирования хватило компетенций понять, какой это будет иметь эффект. Хотя мы делали это интуитивно.

Я думаю, что, когда мы доведем этот навык до чистой технологии, как из учебника, тогда из этого уйдет ощущение жизни. Сегодня этот навык в нас живет на зверином уровне. И поэтому это так естественно.

Думаю, что мы только входим в форму, и впереди у нас тот период, который принято называть расцветом. За ним обязательно наступит деградация, деменция, но мы и к этому морально готовы. (Улыбается) Сегодня мы понимаем, где брать и где черпать идеи, то есть основы, фундамент. Понимаем, кто наш зритель, мы находимся с ним в контакте. И знаем, как делать наш продукт. Этот комплект мы собирали 10 лет.

— Это много или мало?

— 10 лет? Я понятия не имею, какую этому дать оценку.

Наша компания началась с фильма «На Байкал». Мы увидели проект, который имел содержание, некую фундаментальность. И главное: он находился в контакте с аудиторией. Но только технически это было произведено плохо, и тогда мы сказали: мы заходим в него и готовы сделать ему постпродакшн: монтаж, звук.

— А откуда у вас тогда были компетенции, чтобы поправить фильм?

— Это предыдущий опыт, связанный со сценой, с медиапроизводством и с прямым контактом с залом. У меня лично ноги растут из КВН. У этой школы есть немало недостатков, но есть и немало достоинств, главное из которых — это прямой контакт с аудиторией и возможность на этом прямом контакте постоянно проверять, где черпать. В кинопроизводстве этот цикл очень длинный, он занимает несколько лет, и можно еще не попасть в аудиторию. В том жанре, откуда я пришел, вопрос контакта с аудиторией решается за несколько дней.

— А «На Байкал» разве не КВНщики делали?

— КВНщики.

— А почему у них тогда не хватило компетенций, которые были у вас?

— Сравнивать всех КВНщиков и ставить между ними равно — очень опрометчиво. В этой сфере очень широкий диапазон, у одних — одно, у других — другое. У них была смелость. То, чего не было у меня. И это вклад наших соседей из Бурятии в то, что происходит в кинематографии в нашем регионе и в нашей компании, в частности.

— А почему они такие смелые?

— Потому что они — нация. Это не мое открытие, это ответ, полученный на заданный мною вопрос, от одного из ключевых кинопродюсеров в истории Бурятии Евгения Замалиева, которого, к несчастью, нет уже в живых. Я спросил: «Женя, как вы это делаете? Почему вам вообще в голову приходит, что вы можете браться за такие задачи?»

И дальше: «А кто главная звезда?» Это было очень давно, я ответил: «Киркоров». А он: «Вот, а у нас Киркоров и Хандажапов». И он задал несколько таких вопросов, которыми дал понять, что буряты — это нация, которая стремится к сохранению своей культуры, а это неиссякаемый источник энергии.

— И в Якутии, получается, то же самое?

— Конечно. И то же самое происходит и в Татарстане, и в Башкирии.

Такое народное кино, кино независимых продюсеров развивается в национальных республиках, в мегаполисах, а еще в Иркутске. Потому что Иркутск — нечто среднее между национальной республикой и мегаполисом.

Плюс определенное количество исторического везения. Когда-то здесь появился Антон Михайлович Дон-Отелло, который создал киноимперию. И, явно опираясь на это наследие, принимали решение открыть студию кинохроники в Иркутске, а, например, не в Красноярске. 70 лет здесь была киностудия, которая комментировала события, по сути, на трети территории Советского Союза и куда ехали выдающиеся выпускники ВГИКа.

Сейчас наследником Восточно-Сибирской студии кинохроники является иркутский Дом кино — сильное государственное учреждение в области культуры. А Иркутская область — единственная в России, кто в 90-е годы не сдал свой киноархив в федеральные архивы, а оставил у себя.

Кинофонд имеет сеть кинопрокатов с достаточно сильным материалом. Есть там и производство, которое делает альманах «Земля у Байкала» и снимает сюжеты. Есть кинокомиссия, которая предоставляет технические услуги, например, аренду оборудования, потому что здесь находится лучшая в регионе кинокамера, здесь решено разместить профессиональную звукозаписывающую студию.

Кроме того, вместе с решением о создании студии кинохроники был создан кинотехникум, один из четырех в стране. Когда система кинопроката распалась, на базе кинотехникума было решено открыть филиалы ВГИКа. И так мы стали единственным городом за Уралом, где есть высшее кинематографическое образование.

— Из ваших слов следует, что отрасль довольно развита, но, кажется, будто регионального кино у нас маловато, недостаточно. Например, на телевидении или в соцсетях.

— Я с вами согласен, этой коммуникации сейчас еще маловато. Именно по этому критерию я и привел в качестве перелома проект «Иркутские песни о главном». На его примере мы увидели, что можем производить контент, который будет вируситься в мессенджерах. Но нам не хватает ресурсов, чтобы вбухать гигантскую сумму в само производство и столько же в маркетинг.

Например, фильм «Русский Морган». Он, к сожалению, не вирусится в соцсетях. Он круто сеется, люди рекомендуют его друг другу. Но степень распространения в сравнении с «Песнями» не сопоставима.

— То есть нельзя взять и запустить конвейер подобных фильмов, как «Русский Морган»?

— Конвейер таких фильмов называется документальный сериал «Киноинтервью». Мы как компания готовы его запустить, но весь вопрос в деньгах. Есть герои, например, Авдеева-Полевая с колобком, есть люди, которым это интересно. Вот «Русский Морган» нравится всем — от руководства города до школьников.

В этом фильме мы расшифровали технологию эффективного производства. Потому что изначально решался вопрос, как сделать фильм о человеке, о котором ничего не осталось, кроме одной фотографии. Анастасия Зверькова как режиссер нашла выходы из этой ситуации: в рисунках, в натюрморте, в компьютерной графике и в потрясающих актерах.

У нас спрашивают: чего у вас люди не сидят в кадре, чего вы этот завод не восстановили? А мы отвечаем: ребята, вэлкам, чтобы это восстановить, нужен полтинник. Наши зарубежные коллеги задали такую планку. Но нам на ту территорию даже не надо, мы создаем свою. Да, зритель, может, потеряет в условности, но он не потеряет в сюжете, мы донесем до него историю методами, которые намного дешевле.

Вы, кстати, знаете, что мы трижды переписывали женскую партию?

— Нет.

— Мы записали иркутскую актрису, блестящую, мы ее обожаем, но оказалось, что эта материя деланного акцента, допустимая в театре, не работает в кино, тут такая условность чрезмерна. Зритель не верит. Тогда мы нашли американскую актрису, знающую русский язык. Записали ее, акцент достоверный, но не получилось по-актерски, не искрит. Тогда мы с Настей сели и поняли, что надо возвращаться к актрисе, под которую это изначально писалось. Это Каролина Грушка.

— Почему сразу не записали?

— Потому что мы не потянули это организационно. Это же европейская звезда с запредельными гонорарами.

— А как договорились в итоге?

— Через землячество. У нее же супруг — Ваня Вырыпаев. Мы поняли, что напрямую нам нечего ей сказать, мы несомасштабны ей как актрисе. Хотя на ту пору были с ней знакомы, потому что она снялась в фильме про Ваню. Но одно дело сняться в документальном фильме про мужа, и совсем другое — среагировать на призыв компании из глухой Сибири.

Поэтому мы целенаправленно обратились к Ване, и так удалось договориться. Правда, тогда началась пандемия: Каролину сюда не привезти, нам не слетать в Польшу. И это был технически уникальный опыт для нас, когда весь мой стол был заставлен оборудованием, и Настя отсюда руководила звукозаписью в польской киностудии. Это оказалось очень экономически эффективно. Мы научились производить дешево, но достаточно достоверно, что нас никто не упрекает в несовершенстве формы.

Я думаю, у «Киноинтервью» большой потенциал. Один человек попросил сделать такой же фильм про первого бурятского ученого. Мы вдруг отошли от замочной скважины и увидели дверь — все 85 регионов России нуждаются в таком киноинтервью. Это может быть франшизой.

— Боитесь ли блокировки YouTube?

— Мы набирали просмотры в YouTube не по причине подписчиков, наш инструмент — это сарафанное радио, которое в нашем веке переехало в мессенджеры. Мы получали просмотры не столько из-за подписчиков, сколько из-за рассылок. И в этом смысле, если мы переедем на другую соцсеть, наши видео также будут пересылаться, только ссылки будут на другие видеохостинги.

— А что насчет размещения на платформах онлайн-кинотеатров? Насколько сильно вы туда интегрированы?

— Курс на онлайн-площадки мы провозгласили еще в прошлом году. И первым партнером стал онлайн-кинотеатр Okko, где появилась вся библиотека нашей кинокомпании. А в начале этого года на одной из планерок мы провозгласили курс на последовательное размещение на всех отечественных онлайн-площадках. Это было до февральских событий, и в этих планах ничего не поменялось.

— «Похабовск» будет размещен?

— Будет.

— Когда?

— У нас есть эта дата, но мы не хотели бы ее озвучивать.

— Вы в своих интервью говорили, что требуются какие-то изменения, переделки.

— Да, речь идет о режиссерской версии фильма. Вышло так, что, когда мы в 2013 году сделали картину, кинотеатры потребовали от нас сокращения хронометража.

— А сколько было? И сколько сократили?

— Изначально это была 2-часовая картина, и надо было сократить 14 минут. Позже, посмотрев фильм в зале со зрителями — я просто садился на задние ряды, смотрел, как люди реагируют, как это всё работает, — я понял, что не везде был прав в том, что убрал. Были допущены ошибки, поэтому мне как режиссеру хочется их исправить. И вместе с этим хронометраж фильма не вырастет. Он даже станет чуть-чуть покороче, несмотря на то что мы вернем туда пять сцен.

— Но художник меняется всю жизнь, и вместе с этим он может бесконечно работать над своим произведением. Может, уже отпустить?

— Я очень трудно расстаюсь со своими произведениями. Я всегда вижу то, что можно сделать лучше. И нет для меня лучших условий, в которых я оказался с «Иркутскими песнями о главном». Я недели две, наверно, ночевал на своем столе, просто потому что мы не успевали закончить, и у меня не было другого выбора, кроме как жить в офисе. Потому что проект должен был выйти 31 декабря. И там до сих пор огромное количество того, от чего волосы встали бы дыбом, будь они у меня, — так это плохо. Но были четкие временные рамки, и это хорошо. Это то, чего у меня не было с «Похабовском».

Курс на отпускание проектов был взят 2 года назад. И он дал свои плоды. Так произошло с «Траекторией Лосева», который мы делали с 2016 года. Нам трудно давался фильм «Без неба». Но мы его усилием воли завершили и разослали на фестивали. Мне кажется, что этот фильм вообще будет интересен не только в нашей стране, но и за ее границами. Если он туда попадет.

«Мы обманщики, но злого умысла не было»

— Вы так критично высказались об «Иркутских песнях о главном». Какие проблемы вы видите в этом фильме, что вам не нравится? Поняли ли вы претензии людей?

— Думаю, что да, понял. Но я вам скажу, что любой продукт имеет целевую аудиторию. А массовый продукт — он на то и массовый, чтобы нравиться большинству, но не в силах нравиться всем. Более того, чем больше фильм нравится большинству, тем ожесточеннее к нему будет то меньшинство, которому он не понравился. И оно безжалостно совершенно искренне.

Если судьба подарит возможность поработать над фильмом «Иркутские песни о главном — 2», то я хочу записать обращение с такой просьбой: если вам первые «Иркутские песни о главном» не понравились, пожалуйста, не смотрите вторую часть, потому что она не понравится вам еще больше.

— Почему?

— Потому что мы будем и дальше развивать то, что люди назвали слабостью проекта. Он станет бесить еще больше, потому что это будет то же самое, но только лучше.

— Иркутских песен станет больше?

— Эта претензия совершенно оправдана. Это совершенно точно косяк, зритель нами обманут. И этот косяк — результат нарушения технологии при производстве проекта. Каким образом?

Например, есть фильм «Без неба». Он в процессе производства назывался «Даю посадку». И в 2019 году мы снимали фильм «Даю посадку». А когда уже всё сняли, мы с Настей стали смотреть, что получилось, и оказалось, что это не «Даю посадку». В итоге фильм пришлось переименовать.

С тех пор мы во всех документах в скобках пишем: «Название рабочее, может быть изменено в процессе производства». Это правильная технология. Потому что процесс кинопроизводства настолько сложный, что, например, чисто технологически может сильно изменить сам проект.

Что было с «Иркутскими песнями о главном»? 10 октября 2021 года я написал концепцию проекта. И концепция называлась «Иркутские песни о главном». У того фильма, образ которого туманно проявлялся в моей голове, чуть ли не все песни были иркутские.

Весь процесс производства занял всего 2 месяца. Пока шли все основные согласования, прошел октябрь, и сценарий начали писать в начале ноября. К тому же у нас были серьезные обязательства перед партнерами по размещению рекламы, поэтому рекламная кампания началась даже раньше, чем производство. К моменту, когда фильм был создан, стало понятно, что название к нему подходит в меньшей степени, чем предполагалось, но менять что-то было уже невозможно. Вот поэтому мы обманщики. Но злого умысла у нас не было.

А проблема предельно проста. Мы искренне искали иркутские песни. Слушали, обсуждали. Это жесткое сито прошла только одна композиция.

— Сито связано с сюжетом?

— Там много критериев, главный из которых — это востребованность аудитории. Мы не нашли таких иркутских песен.

— Но песня, которую исполняет Денис Гук, тоже не особо ходит в народе...

— Она вообще не популярна. Но это уникальная песня. Я видел очень много комментариев от людей, что это лучший музыкальный момент фильма. Мы на уровне чутья поняли, что она нужна людям.

Правда заключается в том, что не существует никакой специфической иркутской музыкальной культуры. Если бы это был фильм «Бурятские фильмы о главном», то он не мог бы иметь такой музыкальный набор. Потому что бурятская музыкальная культура существует как явление, а иркутская — нет. А у нас получился «фильм "Российские песни о главном", снятый в Иркутске». Вот его честное название.

— Почему он мамам посвящен?

— Это решение я не считаю спорным. Посвящение мамам было принято на постпродакшене, на одной из финальных стадий работы, когда было расшифровано созидательное послание фильма. И оно заключается в том, что нашу страну на своих плечах тянут русские бабы.

Почему этот последний эпизод — ключевой? Мы с коллегами поняли, что этим эпизодом мы хотим сказать: мама, пусть ты не видишь этого сама и никто этого не видит, но ты так красива. Я не раз слышал обвинения в дешевизне этого посвящения, но это меня пугает меньше всего.

— Я смотрела комиссию по соцполитике в гордуме в начале этого года, где вы выступали, и поймала себя на печальной мысли, что вам как будто приходится выпрашивать деньги.

— Выпрашивать мы не готовы. Потому что эта роль нам не мила. Мы себя считаем не попрошайками, а партнерами.

Мы построили завод по производству кино мирового качества, но, что будет заходить на этот конвейер, зависит от наших партнеров. К нам приходит коммерческая структура — и мы производим продукт для ее интересов. К нам приходит администрация и спрашивает: у вас есть мысли, какой подарок можно сделать горожанам на Новый год? И мы отвечаем, как партнеры: у нас точно есть, что подарить иркутянам, но у нас есть условия, которые нужны, чтобы проект реализовался. Это, в частности, привлечение коммерческих структур в части размещения рекламы. Замечу, что мы ни на каком этапе не согласовывали сценарий проекта.

— Ни с администрацией, ни с коммерческими структурами?

— Я сейчас в большей степени говорил про администрацию. Коммерческие структуры интересовались элементами интеграции их брендов в проект, и там всё-таки некая процедура лайтового согласования присутствовала, а в случае с мэрией не было вообще ничего. Более того, в текст, который произносит мэр в кадре, который мы написали, не было внесено ни одной правки.

— Раз так, то респект и уважуха мэрии.

— В том-то всё и дело. В этом мы видим залог эффективного партнерства между нашим художественно-предпринимательским сообществом, которое являет собой конвейер, и администрацией. Каждый должен заниматься своим делом. И люди, не компетентные в делах иных структур, не могут влиять на действия этих структур. Если влияние начинается, то рушится механизм. Невозможно было бы провести этот проект («Иркутские песни о главном». — Прим. ред.) в условиях согласований. Мы получили карт-бланш доверия от администрации и распорядились им, как мы считаем, достойно. И зритель нам говорит, и администрация говорит: это достойно.

— Что вы выберете: документальное или художественное кино?

— Я точно выберу игровое. Понимаете, очень сложно остановиться в совершенствовании. Сделать это в игровом кино проще. Потому что сценарий — это довольно жесткая структура. Я очень сильно меняю фильмы на монтаже, даже игровые. Я сильно меняю фильм на площадке.

Но количество пазлов в игровом кино всё-таки ограничено. Потому что пазлы рукотворны, это всё дубли со съемки, я их все помню. В документальном кино таких пазлов гораздо больше. Потому что нет подробного сценария, нельзя предугадать действия человека.

Вот, например, фильм «Подарок». В замысле режиссера было сразу сообщить, что делает герой. Это Настя придумала оставить интригу до конца фильма. То есть в документальном фильме все части можно переставить. Для меня этот объем информации трудно переварить.

— А к рекламе как относитесь?

— Я очень люблю рекламу, это такой шикарный жанр, в нем так мало еще сказано. Реклама — это очень классно, потому что я очень люблю предпринимательскую энергию. Предприниматель — это ключевая фигура в вопросах развития, и мне интересы предпринимателей не чужие. У меня нет высокомерия, которой исповедуют некоторые мои коллеги, которые считают, что реклама — это низкий жанр. Для меня реклама — высокий жанр тем, что он помогает предпринимателю в его труде.

— А почему ваши коллеги считают рекламу низким жанром?

— Наверно, потому что они зависели от рекламы, были вынуждены делать низкопробные вещи, чтобы прокормиться. А нам повезло, мы делаем рекламу, которую хотим делать, с теми, с кем мы хотим работать.

Например, реклама чипсов Binggrae. Это разве не арт? Кстати, это были тяжелые съемки, но мы кайфовали.

«Если очищать Иркутск — лист за листом — останутся родители»

— Иркутск Юрия Яшникова — он какой?

— Образ, который первым приходит в голову, — это центр, архитектура. Мое самое любимое здание — колледж имени Шопена на Карла Маркса. Наверно, еще должна быть какая-то деревяшка, но обязательно убитая, а не отреставрированная.

На самом деле я так сильно люблю этот город из-за родителей, потому что даже в 90-е, когда была безумно агрессивная среда, я всё равно чувствовал себя в безопасности. Если начать очищать Иркутск — листок за листком до кочерыжки, — там останутся мама с папой.

— Почему Леонид Гайдай?

— Тот же ценностный ряд. И самое интересное, о чем я думаю нередко, — он знал, где брать, он знал, как это сделать.

— Где этот поворот винта, что вы так увлеклись и полюбили Леонида Гайдая?

— Я никогда не горел кино. Я не большой знаток советской кинематографической культуры, я рос на Голливуде. Из советского дошло наиболее массовое, яркое, а это — комедии.

Но приблизительно в 2012 году я попал в Дом кино на встречу с дочерью Леонида Гайдая и очень был впечатлен ее воспоминаниями об отце. Я был на машине и оказался в той группе, которая из Дома кино поехала на Касьянова, 35. Этот вечер свел меня с ума, я увидел этот дом, увидел, что это так близко. Начал копать, читать, изучать.

Убежден, что наша нация каждый день очень много теряет, недооценивая эту фигуру, мечется в поиске скреп, высасывая их из пальцев. А Гайдай — это фигура с нереализованным международным потенциалом. К счастью, я нашел единомышленников, и мы создали онлайн-музей Леонида Гайдая. Это тоже наше ноу-хау.

— Насколько я помню, планировалось физически открыть музей, на Касьянова.

— Мы отдали этой идее 10 лет, и мы подвели под этой идеей черту. Если форма мешает сути, значит эту форму нужно оставить. Мы решили пойти по иному пути, музей будет, но в другом месте.

— Почему вы не уезжаете из Иркутска?

— Здесь столько всего вкусного! Здесь мама с папой. Здесь такие улицы, столько вдохновения. Тут Гайдай, тут мои коллеги. Это очень дорого.

Я не исключаю, что когда-нибудь смогу уехать, но пока что ни один город мира не смог мне предложить сопоставимого богатства. И Москва тоже. Она может. Но она пока такого предложения не делала.

— А за границу?

— Заграница тоже не делала предложений.

Я процитирую руководителя школы бизнеса Владимира Тарасова, который сформулировал принципы профессионального менеджмента. Один из принципов — управляй из любой точки. Здесь речь и о пространстве, и о времени.

Например, Леонид Гайдай отлично управляет. В том числе и моим 6-летним сыном, которому тоже весело от его фильмов.