«Записал сюиту на сушилке». Иркутский музыкант — о музыке для «Территории», мелодии глины и звуках растений

«Для кино писать музыку очень сложно. Особенно если ты сам яркий музыкант и любишь выпендриться», — так считает автор саундтрека двух сезонов сериала «Территория» Евгений Маслобоев. Он — самобытный иркутский художник в самом широком смысле этого слова. Музыку для «Территории» Маслобоев извлекал из предметов, совершенно не приспособленных для этого на первый взгляд, — из камней, вешалки для одежды и сушилки для белья, обычного дачного рукомойника и даже из спортивных гирь. О работе над этим проектом, о творчестве и своей жизни Евгений рассказал в интервью корреспонденту «ИрСити».

— Вспомните, как проект «Территория» начался для вас? Как вы в него пришли, как готовились к созданию саундтрека?

— Всё произошло немного раньше, чем непосредственно сериал. В тот момент я работал в Иркутске, вел какой-то кружок в ДК «Орбита». Помню, приехал домой на обед, включил телевизор, на котором у меня по умолчанию выбран канал «Культура». Звук всегда отключен, но, если я вижу что-то интересное, прибавляю громкость и слушаю. В тот день на «Культуре» шли какие-то новости, а в титрах я увидел надпись «Поселок Листвянка». Я включил звук и услышал, что на Байкале хотят провести фестиваль ледяных скульптур и музыки льда. Меня это так удивило.

— Почему?

— Потому что лед — очень немузыкальный материал. Фестивали ледяной музыки миру открыл норвег Терье Исангсет, который это придумал, а затем устроил мировой тур. Когда мы с ним об этом разговаривали, он говорил мне: слушай, вот 100 клавиш изо льда нарежешь и хорошо, если хотя бы две из них будут музыкальными. Остальные издают просто глухое «тук-тук». Возьмите две сосульки и постучите ими друг об друга, тогда поймете, что я имею ввиду. Разве этот звук похож на музыку?

Лед не звучит. Он может хрустеть, трещать, гудеть, но всё это — не музыка. Длинные протяжные звуки способна издавать лишь большая масса льда. Когда он движется, мы слышим скрежет, приглушенный водой, получается такой жутковатый звук. Вспомните, как зимой звучит Байкал. Но чтобы играть на льду какую-то осмысленную музыку, надо сильно постараться.

— Но ведь в итоге фестиваль ледяной музыки как-то случился?

— Я слушал этого человека по телевизору и думал, что это будет массовый обман. Выключил, поехал на работу. Через некоторое время у меня звонит телефон, я беру трубку, а человек «на том конце провода» предлагает мне стать экспертом и музыкантом этого ледяного фестиваля. Позднее выяснилось, что из всех инструментов там готово лишь пять клавиш, и то звук извлечь из них нельзя. Тогда я стал куратором фестиваля, готовил его почти месяц. Собрал коллектив, с которым мы играли музыку льда и записали целый альбом The book of ice, который издали в Москве. Эту работу как раз услышали ребята из Good Story Media, и предложили мне принять участие в проекте под названием «Территория».

— Вы сразу согласились участвовать в «Территории»? Что вообще тогда подумали? Все-таки русский кинематограф — история неоднозначная…

— Перед встречей с творческой командой я узнал, что эта киностудия работала над сериалами «Универ», «Физрук» и им подобными. Поэтому я представил себе определенные образы. Но на самом деле оказалось, что там работают милые и интеллигентнейшие люди. Главный создатель «Территории» Антон Щукин рассказал, что он сам из тех краев, где разворачивается действие, а этот сериал для него — очень личная история. Сценарий 10 лет ждал своего часа и вот, наконец, дождался.

Там же на месте я узнал, что меня выбрали композитором сериала во время такого негласного конкурса. Команда проекта слушала авторов музыки со всего мира, они искали что-то необычное. И вот в итоге набрели на мою «Ледяную книгу», про которую я упоминал чуть выше, и сказали, что автором саундтрека должен быть я.

— Было сложно создавать музыкальное сопровождение к целому сериалу? Или помогло то, что в его основе — не просто какая-то банальная история о любви, а есть мистика, есть простор для авторского переосмысления мифологии Пермского края?

— Для начала я прочитал сценарий, потом — все доступные материалы про пермских богов, духов, предания и верования пермяков, а также их культуру и музыку. Оказалось, что у этих народов нет своей музыки, есть плохая калька с русской. Так что я оказался в ситуации, когда мне пришлось сочинять музыку исчезнувшего народа под названием чудь. Это как придумывать музыку для Нарнии. Я там никогда не был, не знаю, как там, да и никто не знает, но что-то придумать надо.

Как мне сказала один профессор-музыковед из Республики Коми Ирина Любименко, мое положение можно сравнить с ситуацией композиторов-романтиков, которые захотели «поиграть» в музыку Древней Греции. Никто ведь не знал тогда, как она звучала, но в эпоху Романтизма многие пытались ее восстановить и додумать. Для этого использовали археологические находки, рисунки, литературу.

Так и мне пришлось изучить Пермский край, его географические особенности, погодные условия. Вплоть до того, что я выяснял, какие там живут растения, есть ли тростник, какие птицы и животные населяют те места, какие камни встречаются. Уже от этого отталкивался.

— Как я понимаю, не в ваших правилах — сесть и написать музыку на обычных музыкальных инструментах, ваше творчество — это большой эксперимент с предметами или материалами, которые для музыки как будто бы не созданы. Что использовали для саундтрека к «Территории»?

— Что-то придумано исходя из инструментария. Но в большей степени это — открытия и находки, которые я сделал во время работы над музыкой к сериалу. Например, существует такая вешалка для одежды — рогулька, советская еще. Я снял у нее верхушку и скрипичным смычком стал извлекать звуки, которые нельзя больше ни на каком другом инструменте получить. Эти звуки ассоциируются с лунными пейзажами. Использовал этот прием для эпизода, когда в одной из героинь, в Тане, поселилась икотка, и она вдруг проснулась посреди болота. Я тогда как раз думал, как же это всё обозначить, ведь это же другое состояние. А потом послушал рогульки и понял: то, что надо.

Местами в саундтреке используется горловое пение. Когда я его писал, понял, что надо немножечко простудиться, чуть-чуть, чтобы голос подсевший был. А еще записывать надо с утра. Вот тогда будет очень точное попадание.

Еще мне кое-где потребовалось духовное пение. Оно в корне отличается и от светского, и от церковного. В церквях поют профессионалы в основном, выпускники музыкальных училищ, институтов. Это люди чаще всего не религиозные. А есть, например, пение в монастырях, где поют монахи. Так вот у них даже голоса звучат иначе: жестковатая подача, жестковатое «присаживание» звука, нет до идеала отрепетированных моментов, но слышится очень много религиозного чувства.

— Получилось у вас повторить этот опыт? Что для этого делали?

— Я сначала очень много слушал это монастырское пение. Затем снимал его, пытался сам повторить. Записывал себя, слушал, снова снимал. В конце концов понял, как это делается. Они ведь поют не просто так, они молятся, постятся. Чтобы добиться такого же голоса, как у них, надо просто недельку поголодать. Связки и голос 100% изменятся. У нас обычно связки обволакиваются слизью с остатками пищи, а у монахов они практически сухие, потому и звучат вот так.

— В саундтреке есть еще женский вокал. Кто исполнил эти партии?

— Всё женское пение в сериале — это вокал моей дочери Анастасии Маслобоевой и певицы Марии Корневой. Хотя с Настей мы живьем и не работали над музыкой к «Территории». У меня просто накопилось много черновиков, записей Настиного вокала. Я просто взял их и обработал. Резал, клеил, собирал как пазл.

— Вы уже упомянули, что для одной из композиций использовали вешалку-рогульку. А какие еще необычные «инструменты» можно услышать в этом саундтреке?

— Чего я только не использовал. Вот, например, как была придумана тема любви. В сериале же образуются две пары: Таня и Егор, Надя и Медвежий шаман. Есть сцена, в которой они все вместе сидят и пьют чай, а между ними уже появляются какие-то чувства. Я долго не мог придумать, как это передать. Придумал, как ни странно, в родном Иркутске. В тот момент я шел ночью по центру города, выходил на улицу Сухэ-Батора рядом с госуниверситетом. Там я понял, какой должна быть тема любви.

Мне захотелось сделать имитацию китайских водяных колокольчиков бяньчжун. Для этого я взял обычный металлический умывальник, налил туда воды. Затем погружал в нее под разными углами кияночку и вот так играл. Также в эту тему я добавил сансулу. В Африке этот инструмент еще называют санза или калимба, а в народе его прозвали пианино для большого пальца.

Сансула — это такая досочка, в которую забиты гвозди или металлические пластинки. Сансула размером с небольшую коробочку, часто их делают в виде черепашки. Сансулу или калимбу приделывают к мембране, бубну или маленькому барабану, у которого нет нижней мембраны. Такой инструмент позволяет получить нежный и очень певучий звук.

— А если взять совсем уж не музыкальные предметы, на которых вообще никто бы не подумал играть? Есть что-то такое в саундтреке сериала?

— Я записал сюиту на проволочной сушилке для одежды. Звучит просто обалденно. Один этюд записал на гирях. А пришел к этому так. В очередной раз делал упражнения — поднимал гири. Стал снимать вес с руки, в этот момент сталь как-то по-особенному соприкоснулась с кожей, я услышал удивительный звук, который меня зацепил. Это сочетание тела, кожи, касания металла об кожу, — звук получается короткий, но он прекрасен. Его я использовал для сцены, в которой Егор залазит в дом к участковому, чтобы найти ключи от машины, а участковый сидит и сидя спит как упырь.

После этой серии мне одна женщина написала, что ее в этой сцене напугала музыка так, что она включила свет во всей квартире. Да и в целом вся музыка в сериале такая жутковатая, тягучая, под стать самому проекту.

— Вам понравился в целом этот опыт? Все-таки писать музыку для себя, для своих проектов, или для кино, в котором есть какое-то режиссерское видение, есть ограничения, — это как будто бы две разные истории.

— Для кино писать музыку очень сложно. Особенно если ты сам яркий музыкант и любишь выпендриться. Здесь этого делать ни в коем случае нельзя. Музыка в кино должна быть качественным фоном. Если сцена слабая, музыка должна прикрыть ее слабость. Если сцена «провисает», музыка должна ее поддержать. Если эпизод затянутый, пустой, надо его заполнить и помочь зрителю его «пережить».

— Мне кажется, что у вас получилось не просто создать качественный музыкальный фон для «Территории», но и сделать самостоятельный яркий саундтрек, который не перетягивает одеяло на себя, но при этом запоминается, обращает на себя внимание. А что вам говорили про это коллеги, актеры сериала?

— С актерами вообще интересно. Они не знали, какая в сериале будет музыка. Они просто отыгрывали свои сцены и уезжали на другие проекты. Мою музыку они услышали только на премьере уже в полностью готовом проекте. Так вот актеры «Территории» были в шоке и восторге одновременно. Они не ожидали, что музыка будет вот такой. Мне понравилось, что Андрей Мерзликин высоко оценил мою работу.

Кроме того, показательно, что второй сезон «Территории» поставили во внеконкурсную программу «Первая серия» Международного московского кинофестиваля. Проект еще был не готов, но первый сезон уже был знаком зрителям. На ММК показали заглавный эпизод второго сезона. Я присутствовал на этом событии, потому что мне было интересно узнать, как воспринимается и смотрится фестивальное кино. Так вот, это совсем не то же самое, что просмотр в кинотеатре.

На фестивале присутствуют эксперты и большие ценители кинематографа. Во время просмотра они хлопают в удачных местах, свистят, смеются, то есть открыто проявляют все эмоции. Плюс попутно идет обсуждение, критика. За этим интересно наблюдать.

Кстати, скоро должна начаться работа над третьим сезоном «Территории», для которого я тоже буду писать и исполнять музыку.

— Понятно, что саундтрек для сериала — это коммерческий проект на заказ. А над чем работаете для себя, ради творчества и самовыражения?

— Есть у меня проект «Звездная азбука». Убежден, что у каждого уважающего себя творческого человека должна быть своя «Звездная азбука». Это такой язык общения с миром, Вселенной. У каждого он свой, но при этом должен быть универсальным, всеобщим. Этакий новый вариант эсперанто. В рамках этого проекта я планирую создать серию фильмов, повествующих о некоем языке, с помощью которого творец общается с другими людьми. Но прежде, чем рассказывать дальше, я хочу спросить у вас: на каком языке Бог говорил с первыми людьми в раю? Ведь после их грехопадения он им должен был как-то сказать: «Уходите». На каком языке он это сказал?

— Думаю, это должен быть какой-то особенный язык, который изгнанные из рая люди потеряли, забыли?

— Вот что я понял для себя и пытаюсь рассказать об этом другим. Бог говорил с первыми людьми на языке любви. Даже когда он сказал им уходить из рая, он же всё равно их любил и любить не перестал. Просто он понял, что по-другому теперь невозможно, что Адам и Ева не могут быть больше в раю, потому что иначе они уничтожат и его, и себя. Единственный выход — уйти. И Бог выгнал их, но сделал это с любовью и исключительно потому, что любил их. Не всегда любовь — это только лишь наслаждение и приятные эмоции. Любовь — это и боль, и принятие человека со всеми его недостатками. А еще любовь — это сложные и трудные решения во благо возлюбленного.

Следующее мое открытие заключается в том, что любовь — это язык внутренних вибраций. Внутренняя вибрация — это и есть любовь. А музыка — это жалкая тень того божественного языка, который мы все когда-то знали, который заложен в наших генах. Музыка — это то далекое-далекое воспоминание о языке любви, на котором Бог говорил со своими творениями. И вот теперь мы пытаемся найти его, познать эту сложную музыку сфер.

Именно этому я хочу посвятить «Звездную азбуку». Первым в серии фильмов стала короткометражка «Адам», над которой мы работали 1,5 года.

— Расскажите про него? Насколько я знаю, «Адама» показывали уже на нескольких международных кинофестивалях, и ленту высоко оценили за рубежом?

— В основе «Адама», как и в основе всех последующих фильмов проекта, — какая-то история с драматическим развитием, конфликтом и его разрешением. Конкретно «Адам» рассказывает про мастера-керамиста, который хочет создать плитку, изразец ручной работы. Он идет собирать глину, идет непременно ночью, потому что она должна быть какая-то особая. И мы видим в начале фильма закатное солнце на весь экран, черный косогор, а на его фоне — крошечная фигурка человека в отблесках потухающего неба. Такое визуальное воплощение страшного чувства одиночества.

Этот человек набирает глину, делает из нее плитку, а потом проверяет качество работы. Вы знаете, как проверять глиняные изделия? Нужно по чашечке или тарелочке легонько стукнуть деревянной палочкой. Если в ответ мы услышим «дзынь» — надо брать, изделие в порядке. Но если услышим немелодичное «кряк», значит, есть скрытая внутренняя трещина, из-за которой в конце концов ваша чашечка сломается.

Герой фильма ударят по плитке и… Дальше я интригу сохраню, но получается у него ни то ни другое.

— Помимо очевидного библейского мотива, к которому нас отсылает название, фильм рассказывает еще и о творчестве, о судьбе творца?

— Изначально фильм должен был называться «Глина», «Адамом» он стал уже чуть позднее. Тут всё просто: глина — это материал, из которого был вылеплен первый человек по образу и подобию Бога. Так что да, здесь есть тема, связанная с творчеством во многих его смыслах. Затронута проблема мира, переполненного вещами широкого потребления, произведенными с помощью бездуховных механизмов. И много чего еще.

Глина в фильме представляет одну из стихий, это тоже заложено в основу концепции «Звездной азбуки». У каждой киноработы должна быть история, какая-то стихия и какой-то символ или буква. «Адам», понятное дело, это буква А.

— Но почему именно глина?

— Потому что мне очень давно хотелось поиграть на керамической плитке. Она классно звучит. В этом проекте я воплотил свое желание в жизнь. Вся музыка, которая слышится в короткометражке, сыграна исключительно на глине и изделиях из нее. Я играл на керамической плитке, на глиняных предметах обихода, на глиняных горшочках и колокольчиках. Есть даже звуки влажной и мокрой глины. Я играл на ней дыханием, пальцами, концертными палочками и даже моим триммером для подстригания бороды.

В июле я издам альбом под названием «Глина», там будут композиции, сыгранные исключительно на глине. Только этот материал и человеческий голос. Если кому-то покажется, что там звучат какие-то синтезаторы, это не так. Как и в фильме. Чтобы добиться этого синтезаторного звучания, я много-много обрабатывал звуки, выдирал их из спектра, который дает глина. Выдирал по тонкой полосочке, а потом доводил до ума.

Глину можно есть без вреда для организма, а уж про то, что ее используют в косметических целях, даже говорить не буду. Этот материал нам очень близок.

И еще интересное наблюдение: байкальская глина, собранная у нас здесь, — звучит интересно. Это совершеннейший космос. В ней слышится некое отстранение, прозрачность, много «воздуха» и отдаленность объектов друг от друга. А вот московская глина по звучанию похожа на человека.

— Где проходили съемки фильма? Как потом над ним работали и как началась его фестивальная судьба?

— Снимать мы ездили на карьер недалеко от Иркутска, где добывают сырье для кирпичного завода. Также съемки проходили в магазине отделочных материалов «Красная линия» (директор Аркадий Ольгин) и в керамической мастерской LES Андрея Журавлева. Это было прекрасное время. Работали без денег, на энтузиазме. В процессе много чего дорабатывали, переделывали, меняли концепцию, сценарий. В основе была моя идея, но конечный продукт — результат коллективного творчества.

Мы отсняли материал, всё смонтировали и собрали, а потом фильм долго лежал. После долгих ожиданий мы нашли деньги на продвижение «Адама», в результате картину взяли сразу на несколько фестивалей.

На фестивале Mediawave Fenyirok Fesztivalja в Венгрии «Адам» уже взял номинацию «Лучший короткометражный кросс-арт фильм» (музыка). Также он участвует в международном кинофестивале 13th Pune Short Film Festival в городе Пуна, Индия. Результаты станут известны позднее. Про третий конкурс пока говорить ничего не буду, просили сохранить интригу.

Думаю, впереди будут еще другие фестивали.

— Вопрос, который меня всё сильнее занимает в течение нашей беседы: вы очень востребованный художник (в широком смысле слова) за рубежом. Вы — официальный артист лондонского лейбла Leo Records. В Москве и Питере у вас проходят какие-то перформансы, творческие эксперименты. А как же Иркутск? Почему в родном городе мы, например, не можем попасть на ваш концерт?

— Вы правы, под лейблом Leo Records у меня вышло шесть альбомов. Про мое творчество писали многие зарубежные журналы, за границей даже появились какие-то фанаты, которые говорили мне, что я и мои коллеги представляем «Новую Россию», о которой там ничего не известно. И надо сказать, что, будучи за границей, я в полной мере ощутил, как образ России шельмуется там. Еще черт знает в каких годах, задолго до 24 февраля 2022 года, я увидел негативный взгляд на нашу нацию, деятельность и культуру в целом. К общечеловеческой нелюбви друг к другу там еще примешивается русофобия. Мы же хотели показать иностранцам другую Россию.

У меня даже был проект Green Way, то есть «Зеленый путь»: я собирался на веломобиле проехать по Европе и играть в разных городах уличную музыку. Европа — это густонаселенное место, там нет глухих и бескрайних просторов, как у нас. Можно было ехать и давать концерты буквально везде. Но идея так и не была реализована.

По натуре я — человек мира, легко схожусь с людьми искусства из разных стран. Но вообще-то между нами пропасть, иногда непреодолимая в силу разных политических моментов. Я пытался прижиться в Европе, но всякий раз мне там становилось некомфортно. Появлялось навязчивое чувство нехватки воздуха и свободы географического пространства. Шири нет, глаз всё время натыкается на какие-то постройки, здания. Мне там не хватает «воздуха», поэтому я остаюсь в России.

При этом в нашей стране мое творчество менее востребовано. Если говорить отдельно про Иркутск, то тут совсем всё печально. Знаете, что мне однажды сказала бывший министр культуры Ольга Стасюлевич, когда я пришел к ней с идеей фестиваля? Она прямо заявила, что мои идеи тут никому не нужны, езжайте с ними в Москву и Питер, и там предлагайте.

— Что это был за фестиваль? Он показался Минкульту слишком смелым, прогрессивным? Или требовал больших затрат?

— По моей задумке этот фестиваль должен был стать самым крутым культурным событием Иркутска на все времена. Те же «Звезды на Байкале» померкли бы на его фоне. Фестиваль должен был идти семь дней в Иркутске и на Байкале. 25 звезд первой величины в современной музыке из 17 стран мне сказали да, они были готовы приехать и выступить у нас.

Я стал арт-директором фестиваля, а мой друг Владимир Назаров — владелец сети магазинов «Октет» — взял на себя обязанности финансового директора. В 2014 году мы всё это придумали, а в 2015-м должен был состояться первый фестиваль.

Мы заказали лазерное шоу, водяные плоты и систему климат-контроля для выступления на воде. На понтонах должны были выстроиться музыканты, публика разместилась бы в лодочках, между ними курсировали бы официанты с кушаньем и вином. Благотворительный фонд Юрия Тена, который выразил готовность поддержать фестиваль, сказал нам, что это самый амбициозный проект в нашем регионе.

Буквально перед наступлением нового 2015 года Володя разбился на машине на Байкальском тракте. Я со своей идеей остался один. Резко «потерялся» Фонд Тена. Я очень долго им звонил и не мог добиться никакого ответа, поэтому сам приехал к ним в офис. Там я спросил, есть ли у нас диалог о проведении фестиваля. Мне ответили, что диалог у них был с Назаровым, а со мной диалога нет.

— И как вы вышли из ситуации?

— Поначалу я растерялся, думал, что всё рухнуло. Пришлось всем артистам, с которыми договаривался, разослать письма с извинениями. Мое реноме упало очень сильно. Но отказываться от фестиваля я не хотел, поэтому пошел в банк, взял кредит и провел его на свои деньги. Из 25 звезд я привез только двоих. Вместо выступлений на воде с лазерным шоу мы сделали концерт в кинотеатре «Художественный». Участвовали музыканты, художники, перформеры, было весело и интересно, но, конечно, масштаб был совсем другим.

Еще один подобный фестиваль я провел в 2017 году и должен был организовать в 2019-м, но… Меня кое-куда вызвали и настоятельно рекомендовали этого не делать. От идеи пришлось отказаться.

— И что же получается: иркутянам, которые ценят необычную авторскую музыку, вас услышать можно только в Москве или Питере?

— Да, теперь только там. Перформансы и выступления в Иркутске я уже давно не провожу.

— Но ведь это какой-то бред. У нас в Иркутске порой чересчур любят гордиться талантливыми земляками, но иногда кажется, будто никого, кроме Распутина и Вампилова, у нас нет…

— Проблема в том, что принимающие решения люди слишком плохо думают о народе в целом. Они в своей голове решают, что народ поймет, что не поймет, а потом, исходя из этих представлений, решают, кого продвигать, а кого задвинуть подальше. Но ведь это же не так. Людям нужно то, что вы им дадите. Народ как белый лист: что напиши, то и будет. Его, конечно, уже приучили ко многим дурным вещам: к глупеньким сериалам, попсовой музычке. Но можно и нужно потихоньку приучать к хорошему.

Сейчас культура представляет собой достаточно печальную картину, причем не только в России, но и во всем мире. Так думаю не только я, но и многие люди поумнее меня. Именно поэтому важно создавать что-то новое, открывать новые территории для творчества, духовные и интеллектуальные. Нужно создавать прецеденты, что мы, собственно, и делаем. Но не всех, видимо, это устраивает.

Я занимаюсь искусством, которое называют альтернативным, авангардным, а еще искусством поиска. Его все именуют и понимают по-разному. Но почти никто не использует его для наслаждения. Чаще к нему прибегают для возбуждения некоторых творческих процессов внутри. Знаете, как некий стимул: послушал, посмотрел что-то необычное, надо обдумать. Еще это становится стимулом некоторых амбиций, вроде: если он так смог, то почему я не смогу? Я этого не понимаю, но чувствую, что это круто, и хочу повторить.

Вот что я осознал: чтобы понять, для чего живет человек, надо понять, без чего он жить не сможет. Речь не идет о первоочередных потребностях, которые поддерживают наше физическое состояние. Я про моральное скорее. Так вот, если отнять у человека эмоции, он не сможет жить.

Если человека ничто не радует, не огорчает, он равнодушен ко всему миру, это конец. По началу человек будет что-то делать по инерции, а потом ему даже делать что-то не захочется. Нельзя превратить человека в безэмоциональную деревяшку, болванчика. Но почему-то именно к этому стремиться современное общество с примитивным творчеством, искусственным интеллектом и прочим.

— А как вы, кстати, относитесь к музыке, сгенерированной нейросетью?

— Безобразие полное, это вообще не музыка. Музыка — это самый правдивый и честный вид искусства, самый искренний, а то, что делают компьютеры, — просто суррогат, в котором нет души. Увлечение нейросетями — опасная штука, как и в целом увлечение гаджетами, которые дают нам иллюзию доступности информации.

Я обратил внимание вот на что: когда разговариваешь со многими людьми, у которых еще есть какой-то градус интеллектуального голода, они пытаются что-то интересное тебе рассказать, что где-то читали или слышали, но вспомнить не могут. Тут же они лезут в интернет, чтобы освежить память, пересказывают только что прочитанное, затем разговор продолжается. Так вот, если человека через 15 минут попросить повторить то, что он вот недавно искал в интернете, он, скорее всего, не вспомнит. Гаджеты разбаловали нашу память.

Некогда великую Римскую империю погубили похожие проблемы. Дело было не в социальной напряженности, не в интеллектуальном или духовном разложении горожан. Римскую империю погубило то, что они перестали развивать свои мозги.

Вы знали, что у многих жителей Римской империи был такой раб, которого называли мнемоник? Он запоминал за своим господином всю важную информацию, и в определенные моменты господин обращался к мнемонику, как мы сейчас к нашим телефонам или компьютерам. Наши гаджеты — те же мнемоники. Правда, теперь уже не очень понятно, кто раб, а кто господин. Смартфоны захватили господство над многими людьми. Я считаю это маразмом и убежден, что мозг надо тренировать также регулярно, как и тело.

— Читать хорошие книги, слушать правильную музыку и смотреть умное кино?

— Да, а еще познавать себя. Делать это лучше всего через художественный образ, но люди часто упускают этот инструмент сделать свою жизнь лучше. Почему я играю странную музыку? Я познаю себя и на что я способен. Странная музыка — это мой способ познать мир через себя.

— Я читала про ваши дуэты с растениями. Это и есть та самая странная музыка?

— Кроме обыкновенной музыки я играю еще необыкновенную. Концертами это назвать нельзя, я называю происходящее лабораторными перформансами. Потому, что это происходит на стыке науки и искусства. Вся аппаратура у меня научная, она разработана для того, чтобы считывать биологическое и эмоциональное электричество растений.

Мало кто знает, что любое живое существо в нашем мире — это электростанция. Она постоянно вырабатывает энергию нескольких разных видов. Например, у человека целых три типа слёз. Самые богатые по своему спектральному и звуковому анализу, самые насыщенные биологическим электричеством — это слёзы эмоциональные, а из них самые соленые, например, — слёзы жалости к самому себе.

Так вот, биологическая энергия есть и у растений. Я очень часто спрашиваю у людей: а какой ваш любимый цветок? Слышу всегда примерно одни и те же ответы. Но я уверен, что большая часть людей изменила бы свое мнение, если бы пообщалась с растениями вот так, как я, в рамках лабораторных перформансов.

Однажды я подключал к приборам чайный гриб. То, как он звучит, это абсолютный космос. Но грибы — отдельная тема, к которой я еще намерен вернуться.

— А вас всегда тянуло к таким необычным творческим экспериментам? Или просто переиграли классики, стало скучно, поэтому решили попробовать что-то новенькое?

— У меня это, наверное, с самого детства. Исполнение заповеди «Не сотвори себе кумира». Мы ведь кумиром можем сделать всё, например слово родительское. Если папа или мама тебе что-то сказали, что-то запретили, преступить нельзя. Потому что это родители, безусловный авторитет, истина в последней инстанции. И даже если этот взрослый не прав, он всё равно как бы прав, ослушаться его нельзя.

Я в этом плане всегда был ершистым. Мне предоставляли систему со своими правилами, а я говорил: «Нет, так не хочу, хочу в этот монастырь не только со своим уставом, но и со своими монашками». За это я часто и больно обжигался. Но вообще-то это закаляет и дает силы двигаться дальше.

Мое стремление идти против системы чувствовали даже за границей. Западные журналисты часто называли меня сибирским Че Геварой. Всё потому, что жизнь меня всегда ставила в такие условия, когда мне приходилось становиться революционером и самому выгребать против течения.

— Как я поняла, у вас уже так много реализованных творческих проектов и идей. А тех, которые еще только предстоит реализовать, и того больше. Есть среди того, что уже сделано, что-то такое, что вы считаете своим главным творением?

— Я пока не вижу у себя каких-то особенных достижений. Уверен, что всё самое лучшее еще не написано, оно еще зреет и еще впереди. Знаете, я устал слышать о том, что я гениален. Потому что это всё игра. Мы все играем в гениев. Когда будет создано что-то по-настоящему стоящее, никто ничего не скажет вообще. Разговоры — это пустое. Когда придет настоящее, мы все замолчим и будем воспринимать это с благодарностью. Причем с благодарностью не к тому, кто это сделал, а просто к тому факту, что всё это произошло.

Больше новостей, фотографий и видео с места событий — в нашем Telegram-канале. Подписывайтесь и узнавайте всё самое интересное и важное из жизни региона первыми.