«Провалимся да помрем». Жители усадьбы Бернадского на Киевской полвека ждут, когда их расселят

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Усадьба Бернадского расположена в самом центре Иркутска. Ничем особо не примечательна: деревянных кружев — совсем чуточку, резьба — простая как вода. Зато в ней сохранилось четыре исторических дома — три деревянных и один каменный. Это удача для суетливого города, который пытается справиться с проблемами роста. Но состояние усадьбы печальное: если внутренние двухэтажки еще кажутся крепкими, то одноэтажные домишки на первой линии еле держатся. Жильцы здесь — в основном пенсионеры, но назвать их стариками язык не повернется — так влюблены они в жизнь. Даже несмотря на трудности с памятником архитектуры.

Все четыре дома на Киевской, 11 значатся в перечне выявленных объектов культурного наследия, построены в 1880—1900-е годы. Сведений о самом Бернадском нет, официальные документы оставили иркутянам только необычное имя — Вячеслав Феофилович. По данным блогера-краеведа Василия Татарникова, в этой усадьбе в начале XX века снимал квартиру Антон Михайлович Дон-Отелло, владелец кинематографов и создатель первой частной киностудии в Иркутске.

В проекте «Исчезающий Иркутск» журналисты портала «ИрСити» и историк Алексей Петров (по решению Минюста России от 29 сентября 2021 года внесен в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента) рассказывают историю о деревянных домах нашего города. Проект начался в 2014 году, и с тех пор написано более 100 историй о заброшенных, полуразрушенных памятниках архитектуры и просто знаковых для города зданиях. Некоторые из них уже исчезли с карты Иркутска.

Время — четыре часа, день клонится к часу пик, а во дворе на Киевской — тишина. Но стоит лишь пройти вглубь, как из-за угла выскакивает небольшая собачка и, виляя хвостом, облаивает с ног до головы. На звуки лениво выходит пестрый кот, который, впрочем, не горит желанием познакомиться.

Здесь, в самой глубине, на скамейке под навесом беленого флигелька сидит женщина в синем платье и калошах. На голове — косынка, на плечах — мягкая кофта. Валентина Семеновна живет в деревянной двухэтажке — ее мятные окна убраны скромным кружевом, на ставнях — простые прямоугольники, а под окнами — ровные кустики петуний и анютиных глазок.

— Я об этих домах много вам сказать не могу. Единственное — я слышала о них, что их построил купец Бернадский. Он во время революции через Китай уехал в Австралию, — неожиданно говорит женщина.

— А у вас откуда такие сведения? Потому что мне удалось найти только его имя — Вячеслав Феофилович, — интересуется Алексей Петров.

— Мне одна женщина, которая здесь жила, рассказывала, что приезжала какая-то дальняя родственница купца, заходила в ограду, смотрела тут всё, разговаривала, правда, плохо, потому что на английском. Это лет пятнадцать назад было. Теперь та, что мне рассказывала, и сама уехала. В Хорватию, — делится Валентина Семеновна.

Каменный дом, по ее словам, купил китаец по имени Жан за 16 миллионов рублей. У него есть фабрика в Осинском районе, на которой производят палочки для еды. А здесь — внизу «контора», наверху — гостиница «для своих». Попасть к нему — задача неразрешимая, внутри не горит свет, а двери наглухо заперты.

Флигелек, крыша которого спасает Валентину Семеновну от солнечных лучей, купил некий частник — по словам женщины, сам он живет в Аршане, а здесь практически не бывает.

— Это такая завалюшка. Я говорю ему: «Ты за миллион купил, тебе еще два потребуется, чтобы всё отремонтировать», — пожимает плечами старушка.

Раньше, вспоминает Валентина Семеновна, в этом дворе работал книжный магазин «Руслан», держал его местный предприниматель Александр Турик, а товаром его снабжала Москва. Книги здесь продавались хорошие, поэтому постоянно скапливались очереди.

Все дома — благоустроенные, рядом с каждым — отдельный элеватор. В квартирах есть всё, что нужно для жизни: свет, тепло, вода.

Сама Валентина Семеновна — с Алтая. Училась сначала в Москве, а потом в Новосибирске на связиста. Приехала как-то на практику на Байкал и влюбилась. Да так сильно, что выбрала его при распределении. Два года она проработала на Ушканьих островах, а потом перешла в управление связи в центре Иркутска. Еще позже возглавила обком профсоюза и 10 лет стояла у его руля, курируя пионерлагерь «Хвойный» в Усольском районе. А затем вышла на пенсию.

— В 72 года, когда была последняя выборная конференция, я сказала, что ухожу. А мне говорят: «Почему? Останьтесь!» Я тогда отказалась: «Нет, ребята, не хочу каждый день приходить и мерить давление». Мои коллеги ответили: «Да мы все меряем!» Но тем не менее ушла. А в октябре мне будет уже 85 лет, — Валентина Семеновна улыбается одними только глазами и вдруг становится моложе.

— Вам нравится жить в центре в деревянном доме?

— А знаете, как хорошо в деревянном доме дышится? — отвечает вопросом на вопрос Валентина Семеновна.

Постепенно двор наполняется звуками.

— Налево зайдите, там люди хвастаются, что давно живут. А направо не ходите — там киргизы живут, недавно въехали, — советует женщина.

Пока мы говорим, за нашими спинами возникает крохотная старушка, строго и недоверчиво смотрит на нас. В руке у нее палка. «Ей 96 лет, не пытайте ее, — просит Валентина Семеновна, — она ничего не знает, она в гости приехала».

— Да что тут вспомнишь? Я не знаю, как я спала, как я встала. Вот как я живу! — взмахивает палкой бабулечка и подсаживается к Валентине Семеновне.

Во двор осторожно вступают две женщины. Одна — с тросточкой — потихоньку обходит один из одноэтажных домиков и скрывается на крыльце. С нами остается Татьяна, которая живет в этой усадьбе уже 20 лет.

— Скорей бы эти дома снесли, а нас — переселили, — вздыхает женщина.

— Почему? Вы не хотите жить в памятнике?

— А как в нем жить, если он падает? Видите, всё рушится? Разрешили рядом [офисные] здания ставить. Они давят на грунт, а грунт здесь плавающий, поэтому там, где есть пустоты, дом и проваливается, — рассказывает Татьяна.

По ее словам, примерно 3–4 года назад в здании произошла коммунальная авария, которая только усугубила печальное состояние. «Всё парило и обсыпалось», — уточняет Татьяна. Она сетует, что хоть дома исторические, но контролирующие органы не интересуются их состоянием.

— Не знаю, будут ли реставрировать, но проще, мне кажется, снести и только какие-то элементы перевезти в «Тальцы», — предполагает Татьяна и тоже скрывается на крыльце.

Из другой квартиры выходит сухой одноглазый мужчина, усаживается на лавочку рядом, оставляя за собой небольшую щель, из темноты которой слышны женские голоса.

На вопросы мужчина сдержанно пожимает плечами: «В 2025 году будут выселять». К нему в поддержку выходит одна из женщин, представляется просто и с улыбкой — Света.

— У дома — 75% износа. Мы приглашали эксперта, делали независимую экспертизу, чтобы признать дом аварийным. В 2016 году подали документы на расселение. Сейчас стоим в очереди, — рассказывает она.

За ее спиной ворчит сестра Татьяна: «55 лет здесь прожили, здесь и помрем, провалимся. Всё ж рассыпается». А рассыпаться пока что есть чему. Окна и двери в усадьбе XIX века — «все настоящие».

— Хорошо раньше жили, сейчас — кошмар. Вот не знаем, делать ремонт или не делать, тут такие средства надо, — задумчиво оглядывается на крышу Светлана.

Женщина всю жизнь прожила в центре города. «Бродовская я, как говорится», — усмехается она. Сразу после училища стала работать в плодовощторге. Магазин находился на улице Ленина, где сейчас работает «Янта».

— «Семерка» наша, — женщина подмигивает своим воспоминаниям. — И фрукты, и вино продавали. Как только хоккей — все бегут к нам, в овощной.

В марте 1967-го ее семья перебралась с Красноармейской на Киевскую. Сначала ютились в однокомнатной квартире, потом соседи — Кудрявые — помогли матери написать заявление в администрацию, чтобы выделили жилплощадь побольше. Везде были коммуналки. Они сохранились до сих пор.

— Кудрявые — муж с женой — жили в одноэтажном доме напротив. Когда мы приехали, они говорили: «Ой, нас снесут». Куда там... Мы уже 50 лет ждем, когда нас снесут. Моей дочке уже 55 нынче будет, — пожимает плечами Светлана.

Из других старожилов — только Борис Чижов, он живет в самом уголке усадьбы, в деревянной двухэтажке. Светлана вызванивает мужчину, чтобы тот спустился во двор. А когда он появляется, то быстро расставляет все точки над i: каменный дом — хозяйский, двухэтажный рядом — для прислуги, один одноэтажный — конюшня, а второй — заежка. До 60-х годов были и ворота, помогает ему Светлана, но потом их снесли. Из четырех домов только один признан аварийным и поставлен на очередь под расселение, потому что он муниципальный, остальные — приватизированные.

Мать Бориса была старшей сестрой в «тройке», отец — сантехником. Оба прошли войну. Сначала семья жила в Жилкино, затем — в Глазково, а потом уже и в центре. Тогда Борису было всего-то 15–16 лет. После школы отслужил в армии, на морском флоте, всю жизнь работал водителем. Сейчас мужчине уже 73.

— Переехали, чтобы я хулиганом не был, — усмехается он. — Здесь все-таки цивильно: кинотеатры все работали, в театры ходили, танцы были. За продуктами — на рынок. Тогда знаете какие цены были? Одна штучка соленого омуля стоила 15 копеек, сейчас — 750–850 рублей. Разница есть?

Его родители стали первыми в усадьбе, кто смог приобрести машину. А поскольку мама была медиком, то им домой еще и установили телефон. Второй был у Кудрявых.

— Это снаружи дома такие, а внутри-то — опрятные, — говорит мужчина и впускает нас к себе. За дверью — крутая скошенная лестница. Верхнюю часть Борис отремонтировал, до нижней руки еще не дошли.

В квартире чисто и симпатично. По всем стенам развешаны картины «по номерам», а на полках — стоят собранные из деталей корабли. Борис пожимает плечами: «А чем еще на пенсии заниматься?»

— В другой дом я уже не заеду, — он качает на прощание нам головой и просит захлопнуть входную дверь.

Киевская наполняется шумом. На проезжей части вытягивается вереница автомобилей, они фырчат и подгоняют друг друга резкими гудками. А во двор усадьбы Бернадского выскакивает маленькая девочка. Она тут же седлает розовый велосипед и делает несколько уверенных кругов между двумя деревянными одноэтажками. Но долго так кататься не станешь — скучно, поэтому нужно попрыгать от одного окна к другому.

Постепенно подтягиваются другие жильцы, они следят за озорной девчушкой, переговариваются, смеются. Один сосед с очками на носу хватает розовую баночку с веселыми картинками и выдувает из маленькой петельки перламутровые пузыри. Они устремляются прямо к радостно пританцовывающей девочке. «Может, еще разок?» — подмигивает ей мужчина, и из петельки вновь вылетают легкие мыльные шарики. А потом еще раз. И еще.

День вступает в час пик.