«Раз вам тяжело, может, вас расстрелять?» Как жильцам дома-памятника в Иркутске отказали в воде и тепле

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Высокий крепкий двухэтажный дом с темными стенами, мелким кружевом и истерто-голубыми наличниками стоит прямо напротив трамвайной остановки «Ленина». Хотя улица, на которой вагоны выпускают пассажиров и забирают новых, — Тимирязева. А адрес у здания, смотрящего во все окна на пешеходов, — Красноармейская, 25а. У дома шикарно выделанный козырек над главным входом и необычно большие для сибирского города окна. Но при этом нет отопления, воды и канализации. Как сегодня выживают жильцы старинного памятника в самом центре Иркутска?

В проекте «Исчезающий Иркутск» журналисты портала «ИрСити» и историк Алексей Петров (по решению Минюста России от 29 сентября 2021 года внесен в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента) рассказывают историю о деревянных домах нашего города. Проект начался в 2014 году, и с тех пор написано более 100 историй о заброшенных, полуразрушенных памятниках архитектуры и просто знаковых для города зданиях. Некоторые из них уже исчезли с карты Иркутска.

Дом жилой, но на первом этаже ставни выкрашены в яркий синий цвет — здесь обретается швейное ателье. Одно из двух окон превращено в дверь. Заходишь внутрь, а там — крохотная квадратная комната с торчащим печным боком в углу. На потолке, вокруг люстры, и по краям — простая гладкая лепнина. Сама комнатка намного ниже входной двери, и, чтобы не смотреть на мастера сверху вниз, надо спуститься по нескольким ступенькам.

Швею мы застаем за завтраком, рядом на полке что-то бормочет телефон, вокруг женщины — катушки с нитками самых разных расцветок, лоскуты тканей, швейные машинки. Настроена мастер скептически.

— Скажите, пожалуйста, а как давно здесь работает ателье?

— Год. А вы думали, вечно? Сегодня — ателье, завтра — мусорка какая-нибудь, — хмыкает женщина.

— А до этого что здесь было?

— Секонд-хенд «Новая коллекция», а до этого чай какой-то продавали. Это мне клиенты рассказывают.

— Печка какая красивая, — замечаю я.

— Эта печка на две комнаты, — тут же отвечает мне швея. — Это же доходный дом. Коридорная система. Тут нетрадиционно большие окна. Обычно же окна маленькие делали, потому что холод от них идет, а здесь — большие, но всегда тепло. Вообще дом теплый, это же листвяк. Мне кажется, во всей России есть такие дома, — пожимает она плечами.

— Но деревянных домов всё меньше и меньше… — замечает Алексей Петров.

— Проблема старых памятников в том, что здесь не дают ни воду, ни канализацию. А люди бы и жили, не бросали свои дома. Поэтому так много деревянных домов горит, — объясняет нам мастер и предлагает постучать в окна к жильцам на первом этаже — вдруг что-то и расскажут.

Главное крыльцо у этого дома выглядит очень странно. Чтобы на него зайти, нужно спуститься — так сильно деревянную постройку закатали в асфальт. Получается, что мы со своими зонтами нависаем над женщиной, которая выходит к нам на стук, гигантскими жуткими фигурами.

Просимся войти внутрь — в темный широкий коридор, из которого наверх поднимается деревянная лестница с несколькими сохранившимися резными столбиками и исхоженными ступенями.

— Ну-ка быстро в дом зашли, — чуть повысив голос, командует женщина двум парам любопытных глаз, и дверь в квартиру тут же захлопывается.

Наталья Константиновна живет в доме 45 лет, и за эти годы ничего не меняется: воды нет, только колонка через дорогу, вместо туалета — выгребная яма во дворе. Не меняется и то, что в доме до сих пор коммуналки: в четырех квартирах живут семь семей.

— Мама моего мужа здесь жила. Она работала в столовой на Волжской, на остановке, там общежитие раньше было, а на первом этаже столовая находилась, — рассказывает женщина.

Сама она на пенсии, а раньше работала техником на телефонной станции. Когда всё закрылось, пришлось браться за любую работу, чтобы помогать мужу, который «и так тянул» семью с тремя детьми.

— А что за люди здесь жили раньше?

— Разные люди, обычные рабочие. Кто-то менялись, кому-то давали жилье в благоустроенных домах в других районах — в Первомайском, в Университетском, например. Ни отопления здесь, ничего нет. Холодно. Где-то печки топим, где-то — обогреватели, — рассказывает Наталья Константиновна.

За последние 25 лет дом пережил два пожара.

— У нас просто в одной квартире жили люди, которые очень любили выпить, ну и вот. Но никто не пострадал, дом потом отремонтировали, мэрия с этим помогла. Нормально сделали. А потом эти товарищи умерли, и их дети поселились. Не знаю, что они делали, но опять случился пожар, опять в той же квартире. Со второго этажа к нам пришла вода, и отклеилось всё, что можно. Раньше и лепнина была по пололку и вокруг люстры, а после пожара ничего этого, конечно, не осталось, — качает головой женщина.

Первый пожар произошел 25 января 1999 года. Наталья Константиновна хорошо его запомнила: холодно, света нет, жилье сырое, за окном — зима, а на руках — маленькие дети. Печки — старинные голландки — и выручили.

— Когда в 99-м году пожар случился, целую комиссию создали. В нее вошло человек семь. Был там Степанов такой, имя-отчество не запомнила. Мы попросили: сделайте нам канализацию, отопление проведите и хотя бы холодную воду, и люди бы жили. Потому что движение усиливается, а колонка стоит на распутье, очень сложно переходить дорогу: надо либо рано утром, либо поздно вечером. И этот товарищ сразу сказал: «Ну раз вам тяжело, то, может, вас надо расстреливать?» Меня это последнее так дернуло, — вспоминает женщина.

Ремонт после пожара сделали только в той квартире, где горело. Остальных это не коснулось. Причина простая: слишком дорого. После второго пожара — четыре года назад — обрушилась одна печная труба. И ремонт в пострадавших от воды комнатах делали своими силами. Помощи от властей никакой не было. Но два года назад покрасили фасад и окошки, а в 2024-м вроде бы обещают переселить людей.

Двор находится за домом, скрыт от посторонних глаз, раньше, говорит Наталья Константиновна, там была песочница, в которой играли ребятишки, сейчас — гаражи и кладовки с дровами.

— Иногда обогреватели не спасают, и всё равно приходится топить печь. А с ними проблема — печи ранешные, голландки, специалистов нет вообще. Раньше, помню, приходил к нам дядя Вася, старый такой мужчина, вот он всё понимал, говорил: «Вот тут кирпич тронешь, и тепло сверху придет». Сейчас печку, которая обвалилась, отремонтировать невозможно, потому что люди просто не знают. Печи же у нас высокие. У нас высота потолков — четыре десять, — замечает собеседница.

— Ого. А окна как моете? — удивляется Алексей Петров.

— Ну как, — улыбается Наталья Константиновна, — на стремяночке.

В 90-х годах городской «Водоканал» перекладывал водопровод, и жильцы просили подключить их дом, но им отказали, объяснив: «Дом старый, его только тронь — и он развалится». Позже — когда реставрировали соседнюю усадьбу (сейчас там «Фабрика здоровой еды») — жильцы снова обращались в «Водоканал». В службе им назвали цену подключения — 700 тысяч рублей. «Ну откуда у нас такие деньги?» — пожимает плечами женщина.

По документам Красноармейская, 25а — это в прошлом доходный дом Николая Алексеевича Алексеева. Информации о прежнем владельце совсем немного. Он родился то ли в 1862-м, то ли в 1863 году. Учился в Московском частном реальном училище, но курса не окончил. В течение 27 лет работал на Московско-Курской и Забайкальской железных дорогах в должности счетовода и бухгалтера. В Иркутск приехал в 1900-м. Трижды становился гласным городской думы, причем в 1912-м его лишали этого звания. Причины — неизвестны.

С 1910-го Николай Алексеевич входил в состав нескольких думских комиссий: по ревизии деятельности городской управы, по ревизии городского ломбарда за 1908–1909 годы, а также по постройке постоянного моста через Ангару.

В 1910–1917-х был распорядителем городского ломбарда. С 16 мая 1917-го — член городского санитарного совета. Входил в дирекцию городского театра. В 1917 году избрался в думу по списку «Партии народной свободы» и вошел в финансово-бюджетную комиссию. Еще известно, что у Николая Алексеевича была жена Анна Ивановна и пятеро детей.

— Говорили, что дому 180 лет, хотя мне кажется, что больше. И он еще 200 лет простоит, — добавляет Наталья Константиновна.

Сейчас двухэтажное деревянное здание на Красноармейской входит в перечень выявленных объектов культурного наследия. Дата постройки — начало XX века.

— Самое интересное, когда мы в 1999 году после пожара пришли на комиссию, нам сказали: «Как Красноармейская, 25? Вас же давно снесли?» — «Как снесли?» — «Да вас на карте нет». — «Да как нет-то, мы же живем!» — «Да вы уже все квартиры получили». Мы тогда шум подняли, и нам присвоили литеру «а», — встряхивает волосами Наталья Константиновна и тихонько смеется.

Люди ко всему привыкают: и на колонку ходить, и дрова закупать. Женщина говорит, раньше трамвай идет — всё подпрыгивает, а сейчас уже никто и не замечает. Единственное — когда пробки, нечем дышать. Машины так коптят, что над улицей поднимается смог и пыль.

— То, что неподалеку от нас была «шанхайка», никак на жизни не отражалось. Раньше просто ходили китайцы, фотографировали дом. А наш кот — мейн-кун — то боком повернется, то на стенку лапами встанет. Позировал, наглец! А сейчас старый стал, просто лежит, — вспоминает смеясь Наталья Константиновна.

Она соглашается пустить нас во двор — по углам сидят деревца, часть территории заняли гаражи с разноцветными дверками, часть — превратилась в проезд между старым домом Алексеева и новым домом соседней фабрики. Но здесь тихо — только дождь шуршит листьями.

Бревенчатые стены двухэтажного дома сложены крепко, плотно — и вправду простоит еще 200 лет. Если немного помочь.