Бунёв: Приангарье увлечено фантастикой вместо реальных проблем

В 2015 году в Иркутской области было возбуждено сразу несколько громких уголовных дел. Речь идёт как о гостиничном комплексе «Ангарские хутора», Ледовом дворце и «золотых детских садах», так и об аресте мэров Иркутского района и Усть-Илимска. В поле зрения следственного управления СКР также попала лесная сфере и детская преступность. О том, как Следком «принуждает к миру» тех, кто не хочет работать, перспективах громких уголовных дел и параличе управления Иркутском, в интервью порталу «ИрСити» рассказал руководитель СУ СКР по Иркутской области Андрей Бунёв.

- Расскажите, пожалуйста, об основных достижениях следственного управления в 2015 году?

- Главное достижение – стабильная работа. Ранее следствие осуществляло не то, чтобы карательную функцию, но функцию уголовного преследования. После того, как Следственный комитет РФ был выведен из структуры прокуратуры, он стал отдельным следственным органом, подчинённым напрямую президенту России. После этого наши задачи несколько изменились. Функция уголовного преследования, которая была, в какой-то степени осталась, но в другом плане. Мы живём в обществе. Общество придумало какие-то правила: нельзя убивать, нельзя насиловать и другие. Задачи две. Первая – найти того, кто живёт не по правилам, доказать его вину, направить дело в суд. Вторая – доказать невиновность того, кого пытаются оговорить (такое тоже достаточно часто бывает), доказать совершенно объективно и желательно в короткие сроки. Достижение (я именно это слово использую) за прошлый год: мы начали работать стабильно и в короткие сроки.

Что значит стабильно? У нас единственный регион, по-моему, по Сибирскому федеральному округу, где нет нераскрытых серий. Мы научились находить маньяков-одиночек. Если посмотреть СМИ, у нас ещё 2-3 года назад очень часто были нападения на трассах с убийствами. На сегодня у нас их практически нет – пересадили всех.

Если брать такую категорию как заказные убийства, у нас их тоже почти нет, потому что мы раскрываем практически всё. Люди, которые занимаются профессионально, не работают на территории Иркутской области, потому что очень часто, практически всегда, наступает уголовная ответственность. Три года назад раскрываемость убийств у нас была 82%, на сегодня – 93%. Раскрываемость тяжкого вреда здоровью, повлёкшего смерть, была 78%, на сегодня – 93%. То есть мы научились раскрывать почти всё.

Касаемо качества работы. За 2 года, позиции по качеству, которые у нас есть, допустим, возвращение прокурорами дел для дополнительного расследования, возвращение судами дел, улучшились в 3-5 раз и на сегодня намного лучше среднероссийских. Если говорить о сроках, то у нас есть такой показатель «количество дел, законченных в срок свыше двух месяцев» (первоначальный срок следствия). Если больше чем через 2 месяца 2 года назад заканчивалось порядка 80% дел, то сегодня меньше 40%. Количество дел с большими сроками, больше года, у нас снизилось в десятки раз.

За год в управлении в производстве находится порядка 5 тысяч дел, материалов доследственных проверок – более 13 тысяч, обращений граждан по разным вопросам – более 5 тысяч. Если всю сумму подвести, то в год более 25 тысяч поводов для деятельности. Мы их нормально отрабатываем, в разы более короткие сроки, чем 2-3 года назад, и с гораздо лучшим качеством. Это нормальное достижение.

Второе нормальное достижение, я считаю, в том, что мы наладили связь с людьми. Можно зайти в блогосферу, посмотреть, что там пишут, и ничего хорошего не найти. Но я полагаю, что это не то, на что надо обращать внимание, потому что понятно, что там сидит десяток троллей, и на этом зарабатывает. У меня в месяц на личный приём приходит больше 100 человек. Я север объехал – у меня там больше 130 человек. Запад объехал - больше 50 человек, плюс здесь в управлении. То есть достаточно плотная система общения с людьми. В Следственном комитете уникальная система: любой гражданин, не проходя цепочку замначальника отдела в районе, руководитель отдела, руководитель отдела в аппарате, замруководителя управления, может прийти и свои мысли высказать первому руководителю. У нас единственный такой орган власти, правоохранительный орган. На личный приём к моим заместителям также приходит больше 100 человек в месяц. Очень часто, когда я приезжаю на территорию, мне говорят, что я первый из областных руководителей лет за 60. Я считаю, что стабильная работа в контакте с людьми – это наше достижение.

- Может быть, у следственного управления были какие-то неудачи, какие-то ошибки в 2015 году?

- Ошибок в любой работе достаточно, провалы тоже бывают. Тем не менее, если брать общий уровень работы, то у нас он сегодня достойный.

Ещё 15-й год отметился тем, что нам удалось в Иркутске создать нашу экспертную лабораторию. Я скажу, что некоторых технологий, которые мы успешно применяем, нет даже в Москве. По сути они единственные в России, потому что оборудование и технологии покупались в Сочи на проведение Олимпиады. Нам эта техника и технология перешла, Москва ещё не успела купить. Мы успешно это применяем. В научно-практическом плане работаем с Бауманским университетом.

А насчёт недостатков… Любая работа состоит из недостатков, мы над ними работаем, решаем их.

- Какие цели у управления в 2016 году?

- Цель одна – работа в области уголовно-правовых нарушений в плане нашей подследственности, которая определена законом. Какие задачи? С одной стороны, мы расследуем конкретные уголовные дела по материалам, которые нам поступают от органов оперативно-разыскной деятельности, от прокурора, заявления от граждан. С другой стороны, в какой-то степени мы сейчас перешли на программный путь работы. В 2015 году мы очень много занимались детьми.

Вы знаете, что поражает меня, а я работаю в третьем регионе (в Красноярске был первым замом, в Кемерово – руководителем)? В блогосфере, в СМИ крайне много всего – кто что сказал, кто что сделал, в чьих интересах он это сделал, гадание, совершенно фантастические версии. Но при этом не идёт речи про те проблемы, которые одни из самых сильных в России. Их никто не поднимает, не обсуждает пути решения. Например, проблема детей. Мы говорим, дети – наше будущее. Наши дети живут в обществе, как и другие люди. Мы живём, как будто все нормально, а ничего нормального нет.

Что мы имеем по детям? Если по абсолютным цифрам, регион небольшой, население чуть более 2 миллионов человек, а у нас по детским суицидам вторая цифра в России. Если по процентам на 100 тысяч детей, самая худшая цифра в России. А у нас более 80 регионов. Но у нас самоубийством заканчивают жизнь больше, чем в Москве, а Москва – 20 миллионов человек.

В этом году в Иркутской области от преступных действий погибло более 70 детей. По детям до 5 лет, - девять детей убито умышленно, по неосторожности – 17. А в результате криминальных действий – более 70. За один год в одном регионе.

За этот год в 1,5 раза больше детей пострадало от посягательств родителей. Это случаи, когда родители убивают своих детей. Мы, вообще, в каком городе, в какой области, в каком обществе живём?

В год в отношении детей совершено 120 имущественных преступлений, а сексуальных – 200. Нет ни одного региона в России, где сексуальных посягательств совершается больше, чем имущественных. Что такое имущественные преступления – телефон отобрали.

Малолетние в области совершили 21 тяжкое и особо тяжкое преступление. Как правило, это убийство. Малолетние – это до 14 лет, это дети, которые не подлежат уголовному преследованию. 21 человек.

Что здесь говорить? 15-й год мы взяли в этом направлении. Я скажу, чего добились за один год работы. Мы работали совместно с полицией, совместно с властью.

За один год несовершеннолетние в алкогольном опьянении совершили в два раза меньше преступлений. Мы очень усиленно занимались в этом году детскими домами. В результате по году количество преступлений, совершённых воспитанниками детских домов и интернатов, снизилось более чем на треть.

Когда начинаешь заниматься, совершать элементарные действия – вот результат. Количество преступлений, совершённых несовершеннолетними, за год снизилось на 8%. Тоже достаточно много. Эту работу мы очень активно вели в 2015-м, и мы будем её продолжать.

В следующем году у нас будет стоять ещё одна задача, которая не решалась, не смотря на то, что пути её решения понятны. Я имею в виду незаконную добычу леса. Незаконная добыча леса в таких в промышленных объёмах, что заражены криминальным бизнесом целые территории, – такого нет нигде. Нет на Урале, нет у соседей в Красноярском крае, нет в Бурятии. Чтобы этого не было, нужно делать совершенно определённые вещи. Этих действий не так много.

Что мы видим по сегодняшней власти, то, что я читаю в прессе. Областная власть заявляет, что проводит усиленные действия по лесовозам, но надо действовать жёстче, передавать материалы в полицию. Простите, на мой взгляд, о чём мы вообще говорим? Эти действия и проводит полиция. Кто может остановить лесовоз? Полицейский. Так что, сам полицейский должен в полицию передавать материалы? Это что – мера борьбы по лесу?

Там совершенно очевидные меры. Для этого надо применять политическую волю – и всё. Мы за прошлый год привлекли к уголовной ответственности, по-русски говоря, посадили, три четверти от заместителей руководителя областного агентства лесного хозяйства, шесть руководителей территориальных отделов агентства. Что-то изменилось? Ничего. Приходят новые, продолжается то же самое.

Работа по лесовозам – это битьё по хвостам. Это работа по мужикам, которые работают в лесу, и незаконная добыча леса – это их заработок. Они всё равно будут работать в лесу. Но вопрос в том, чтобы эта работа была нормальная, в законном поле, и они зарабатывали больше. В том же Красноярском крае, Бурятии те, кто законно работает в лесу, получают намного больше, потому что у них там работа систематическая, а не эпизодическая, как это воровство.

Меры, которые надо предпринимать здесь, - очевидны. Их не так много, но пока мы будем делать вид, что этих мер нет, либо мы их не знаем, это всё будет продолжаться. Я могу привести пример таких очевидных мер. Во-первых, в Иркутской области более 2,7 тысячи железнодорожных тупиков, в которых грузится лес. Это примерно столько же, сколько было в Красноярске 10-15 лет назад. Но в Красноярске их сократили до 24-х с 2,7 тысячи. Практически все тупики, на которых сегодня грузится лес в Иркутской области, не соответствуют нормам и правилам. Они не должны работать. Просто принципиально должна быть проверка соответствия либо несоответствия. Я уверен, что останется тоже в районе 20. Красноярский край, где примерно такой же уровень добычи, эти 20 устраивают, потому что они крупные, их можно контролировать, они развиваются.

Во-вторых, пункты приёма леса. Те, у кого есть лесные участки либо в аренде, либо договоры с арендаторами на пользование этими участками, имеют постоянные каналы сбыта, им не нужны пункты приёма леса. Что такое пункты приёма леса? Это не более чем установленные местным законом точки приёма ворованного леса. Не более того.

Так называемые лесопилки. Под ними территорию, как правило, выделяют под другие цели, не на лесопилки. На лесопилках, по нашим данным, на 90% лес ворованный. Власть выделяет эти участки под дачи, ещё под что-то. Что власть не видит, что там делают? Что там не дачи, не сельскохозяйственное производство? Вопрос сейчас в том, чтобы объединить усилия органов власти, правоохранительных органов и общественников. Без общественников здесь никак, очень похоже, что многое будет замалчиваться. Каждый год собираются внушительные по представительству советы, которые говорят «ай-яй-яй, как плохо». Что получается? Люди, которые там собираются прекрасно понимают, но, по-русски говоря, чего-то включают, и делают вид, что не понимают, о чём говорят.

В этом году мы просто поставили цель уголовно-правовыми методами, которые мы можем применять, постараться эту задачу решить вместе со всеми остальными. Как говорится, принудить к миру тех, кто не хочет этой темой заниматься, но заниматься должен. Мы будем работать, естественно, в правовом поле, как это положено по закону, но будем крайне жёстко привлекать к уголовной ответственности тех, кто не хочет заниматься своей работой по каким-то причинам. А причина здесь, как правило, одна: если не хочет заниматься, значит получает деньги из этой сферы.

Третье направление работы – это налоги. У нас год назад создано специализированное подразделение. Мы в 10 раз больше отдали налогов, скажем также, вынудили налогоплательщиков, не платящих налоги, отдать эти деньги, которые они должны, государству.

- В этом году активную работу по лесу начал вести Общероссийский народный фронт…

- Мы очень хорошо взаимодействуем, причём и с официальными людьми, которые работают в «народном фронте», и с неофициальными активистами, потому что это общая работа.

Я прошу обратить внимание, что Следственный комитет – это не власть, это федеральный правоохранительный орган. И мы в принципе в работе опираемся на людей. Мы крайне благодарны всем активистам, которые работают в этой сфере. Мы их всех находим и устанавливаем конструктивные отношения, потому что, кроме как всем миром, эту задачу не решить. Я общался со многими здесь, со многими мы договорились о том, как мы будем работать. Мы дадим предложения общественникам, чем они могут помочь, чем мы можем помочь.

- Вы говорили, что управление активно взялось за работу с детьми. Что конкретно вы делаете, кроме расследования уголовных дел?

- Мы очень много работаем с общественностью, с должностными лицами. Давайте я приведу пример. Детские уходы. Почему дети уходят? Мы провели анализ на основании дел, которые у нас находятся. В одних детских учреждениях на 100 детей 0-2 уходов за год, а в некоторых детских учреждения 240 уходов на 100 детей. Я сначала подумал, что это связано с территорией. Ничего подобного. Потом подумал, что это связано с режимом учреждения – детский дом, интернат, социально-реабилитационный центр (СРЦ). Ничего подобного. Начали разбираться в этом вопросе.

Основных причины две. Во-первых, практически во всех детских домах отсутствуют спортивные площадки или мастерские для детей. Чем можно увлечь пацана в 12-17 лет? Кому ни задаю этот вопрос, все говорят это либо спорт, либо ремесло. Я постоянно в командировках – неделю-две в месяц в территориях. Я заезжаю во все детские учреждения. В каких-то есть великолепные условия, и столярки, и слесарки, в каких-то нет ничего. Сейчас мы проводим проверку: ещё до предыдущего губернатора закупили спортивные снаряды китайского производства, через неделю получили команду, что их нельзя использовать из-за их качества, нигде они не используются, везде стоят у стеночки. Мы начали там, где есть наши территориальные подразделения, просить у бизнеса, начали работать с властью, и в прошлом году очень во многих учреждениях был проделана работа по установке турников либо организации мастерских. Сразу уходов меньше.

Во-вторых, когда ребёнок бежит из дома, он бежит от того, что ему там плохо. Но когда ребёнок бежит из детского учреждения, он бежит домой, как бы плохо ему там ни было. В части учреждений налажено взаимодействие с родными, где-то даже детей на выходные возят к родственникам. Там дети не бегут. А там, где этого нет, там они бегут. Внедрив во многих детских учреждениях эти две системы, за 8 месяцев в два раза снизили количество уходов.

В этом году мы провели анкетирование, наши следователи опрашивали детей по анкете, которую разработали детские психологи. Мы анкетировали абсолютно всех детей, которые находятся в детдомах, интернатах и СРЦ. Мы нашли группы, где более 30% детей высказывают мысль о том, что они хотят покончить жизнь самоубийством. Там, где время детей между школой и сном заполнили, удалось, добиться результатов. Так, в этом году воспитанниками детских домов и интернатов совершено на треть меньше преступлений. За один год в результате элементарных действий.

Первое, что мы можем сделать – это анализ, второе – взаимодействие, но чаще это принуждение соответствующих органов власти к каким-то действиям, совершенно очевидным, чтобы создать условия, чтобы дети были заняты.

- Осенью было возбуждено два уголовных дела по поводу деятельности ангарской компании «Стальконструкция», к которой, и это ни для кого не секрет, имеет отношение сын губернатора Сергея Левченко. Одно из них касалось невыплаты заработной платы, а второе – уклонения от уплаты налогов. Расскажите, пожалуйста, как идёт расследование?

- Мы плотно работаем с интернетом, чтобы понимать отношение к ситуации, и там обычно две точки зрения. Первая – из-за каких-то политических или иных соображений мы гоняем кого-то. Второе – то, что мы молодцы, что за них взялись. Обе точки зрения по сути не верны.

Чтобы все понимали, как строится работа по налогам. Следственное управление само не проводит налоговые проверки, мы работаем на той фактуре, которую нам предоставляют либо органы оперативно-разыскной деятельности, это МВД, ФСБ, либо налоговая инспекция. Нам приходят материалы, следователь их отрабатывает и возбуждает уголовное дело, если находит признаки преступления. Не всякая неуплата налогов уголовно наказуема.

Мы не только устанавливаем сам факт того, что было. Мы устанавливаем факт, уголовно наказуемые действия или не уголовно. Они могут быть никак не наказуемы, могут быть административно наказуемы. Они могут быть непонятны чисто в управленческом, должностном, дисциплинарном плане. Это не наша компетенция. Мы устанавливаем, было ли событие преступлением, и был ли состав преступления в действиях лиц. Всё может выглядеть очень неправильно, но состава преступления нет. Иногда бывает, что, наоборот, всё красиво, но закон называет эти действия преступными. Мы исходим чётко из буквы закона.

Что касается предприятия, о котором вы задали вопрос, там дело пока расследуется. Дело возбуждается при наличии признаков преступления. Но признаки – это ещё не состав. Состав преступления включает в себя четыре элемента – субъект, объект, субъективная и объективная стороны. Если чего-то нет, то преступления нет: три есть, а четвёртого нет – нет преступления.

На сегодня обвинение у нас не предъявлено, но могу сказать, на мой взгляд, там нет сомнения, что факт преступления имел место, действия были преступные. Мы здесь ограничены по времени налоговой экспертизой. Экспертам необходимо изучить большие объёмы информации, всё это дело отработать и дать нам заключение. На основании этого документа мы примем правовое, процессуальное решение. На сегодня эксперты говорят, что они видят, что преступление есть. Но мы не можем предъявить обвинение, пока у нас не будет конкретной цифры до копейки.

- Какой общий объём налоговых преступлений удалось расследовать в 2015 году?

- Уже есть квитанции от тех, кто не платил налоги и внёс эти суммы, в этом году пока около 200 миллионов. Но хочу сказать, что это новое подразделение. В прошлом и позапрошлом году суммы были намного меньше. Я думаю, что мы выйдем к возмещению в полмиллиарда-миллиард ежегодно. Здесь как на производстве: мы нарабатываем технологии. Нужна экспертная служба, необходимое количество экспертов. На сегодня следователей достаточно, у нас проблемы с проведением экспертиз, которые выливаются в большие сроки. Мы очень плотно работаем в этом направлении с ГУ МВД по Иркутской области, у нас абсолютное понимание, абсолютно одинаковое видение вопроса, и мы в разы увеличиваем наши возможности.

- В этом году было ещё несколько уголовных дел с политическим контекстом. В частности, это история с «Ангарскими хуторами» и Ледовым дворцом, которая произошла во время предвыборной кампании. Расскажите, вашу точку зрения, как вы видите эти уголовные дела?

- Давайте я расскажу, как всё происходило. Поступили обращения от некоторых депутатов Госдумы, в том числе от Сергея Георгиевича (Левченко – прим. ред.). Мы проводили проверку. Проверка заняла то ли 160, то ли 260 томов по 350 листов. Объёмы были изучены громадные. Следователь посчитал, что нет основания для возбуждения уголовного дела, потому что нет самого события преступления, принял решение об отказе в возбуждении уголовного дела. Руководство управления, изучив материалы, согласилось, с этим решением следователя. Направили материалы прокурору. Прокурор тоже согласился. Сергей Георгиевич после этого, по-моему, раз шесть сходил на приём к председателю (председатель СКР Александр Бастрыкин – прим. ред.). На последнем приёме у Александр Иванович дал указание возбудить уголовное дело и следственным путём исследовать фактуру, которую приводит депутат.

Здесь нужно заметить, что решение о возбуждении уголовного дела принимается для того, чтобы доказать виновность либо невиновность. Я могу сказать, что на сегодня в управлении порядка 12% дел прекращается за отсутствием события или состава преступления. Наша задача не посадить, наша задача – разобраться и честно и правильно принять решение. Расследование даёт больше возможностей, в ходе расследования можно проводить очные ставки, другие следственные действия, которые при проверке не проводятся. По причине того, что депутат Госдумы примерно шесть раз был на личном приёме (я тоже присутствовал на этом личном приёме), председатель дал команду возбудить и расследовать. Возбудили три уголовных дела.

Задача по уголовному делу по садикам – проверить фактуру, которую сообщает депутат. По «Ангарским хуторам» такая же ситуация: депутатом сообщена фактура, мы её отрабатываем следственным путём.

Третье уголовное дело по Ледовому дворцу. Там другая ситуация. Всем, наверное, известно, что два дела по Ледовому дворцу мы расследовали давно, ещё до обращений депутатов. Первое – в отношении начальника Управления капитального строительства Иркутской области, оно рассматривается в суде. Второе – по руководителю фирмы-подрядчика. Подрядчик московский. Предприятие было достаточно авторитетное, владелец – член Общественной палаты России. Компания строила много серьёзных объектов в разных регионах России, в Москве. Во время кризиса предприятие обанкротилось. Когда предприятие подошло к стадии банкротства, руководителем были совершены преступные действия. Он просто похитил деньги, которые он получил в качестве аванса (но и аванс тоже не должен был выделяться, из-за чего дело по руководителю управления капстроительства направлено в суд). Он, понимая, что предприятие будет обанкрочено, вывел всё средства, чтобы спокойно потом дальше жить. За это его привлекли к уголовной ответственности, направили дело в суд.

Александр Иванович (Бастрыкин – прим. ред.) дал команду возбудить уголовное дело, чтобы проверить факты с 2002 по 2012 год, потому что за 2012 год мы всё уже проверили. Мы проводим экспертизы, привлечены экспертные организации, которые исследуют весь объём, какие деньги выделялись, как они использовались, как они тратились, насколько они были освоены с 2002 года и так далее. Какая складывается ситуация? Допустим, на всё строительство нужен миллиард, 300 миллионов выделили – на 300 миллионов построили. Потом здание простояло два года, надо проводить экспертизу конструкции, что-то укреплять. Это расширение бюджета, и уже этого, условно говоря, миллиарда не хватает. Тут либо это сыграло роль, либо какие-то деньги были неэффективно потрачены, либо похищены. С этим мы разбираемся. Здесь тоже вопрос в экспертизах – и по Ледовому дворцу, и по гостиничному комплексу «Ангарские хутора», и по детским садам.

Что касается так называемых «золотых детских садов», здесь была очевидна предвыборная риторика. Почему, я объясню. До 2012-го детские сады строились единично, с 12-го года они стали строиться массово. Мы рассматриваем сейчас 46 или 47 детских садов, построенных за эти годы. Федеральное министерство утвердило рекомендованные нормы, сколько стоит детский садик. Как построены эти нормы. Детский садик берётся на 150 мест, без сетей, без коммуникаций. Почему Москва их рекомендовала, а не утвердила? Потому что детские садики строятся в разных регионах. Они могут быть в Иркутске, где всё рядом, а могут быть на другом конце района, куда нужно завозить строительные материалы, рабочих и так далее. Сети могут быть подведены к участку, где строится садик, могут быть не подведены и тогда их надо вести, это тоже входит в стоимость. Подчеркну, что эти нормы рассчитаны на садик на 150 мест. Если берём садик 25-30 мест, то в нём, как и в садике на 150 мест, должны быть обязательные помещения – медицинский, пищевые блоки. Поэтому по маленьким садикам идёт удорожание.

Из 46 или 47 садиков мы взяли четыре садика, где стоимость строительства была больше стоимости, рекомендованной министерством. Завышение там небольшое, порядка 100-200 тысяч, но тем не менее оно имеется. Проведены экспертизы по этим садикам, получены заключения экспертов о том, что всё нормально, всё хорошо. На сегодня мы отрабатываем и все другие садики, где не было превышения, но, может быть, превышения не было, а деньги похищены.

Что здесь надо понимать? 47 садов, экспертиза платная, поскольку государственное учреждение либо её не проводит, либо очередь до 2025 года. И за каждую из экспертиз мы сегодня платим бюджетные деньги, большие деньги. Если стоимость одной экспертизы порядка 400 тысяч, садиков 47, понятно, сколько это сейчас будет стоить государству. У управления таких денег на экспертизу нет, мы их запрашиваем в Москве, нам Москва деньги присылает, мы передаём материалы экспертам. Я думаю, что до середины 2016 года эти многие миллионы на оплату труда экспертов будут выделены, мы проведём экспертизу и тогда примем решение. Если будут признаки преступления, мы возбудим уголовное дело, привлечём к ответственности.

- Когда можно ожидать решения по «Ангарским Хуторам» и Ледовому дворцу?

- Это зависит не от нас, а от экспертов. По «Ангарским хуторам», видимо, будет пораньше, к январю-февралю. Я могу сказать только примерные сроки. Я думаю, что это будет первый-второй квартал 2016 года.

- В этом году были два громких уголовных дела по мэрам муниципальных образований. Это экс-мэр Иркутского района Игорь Наумов и экс-мэр Усть-Илимска Владимир Ташкинов. Расскажите, пожалуйста, что происходит в деле Владимира Ташкинова, и прокомментируйте вашу переписку с ним через средства массовой информации.

- Иркутская область – уникальный регион: нет ни одного субъекта федерации, где бы почти все мэры крупных муниципальных образований были привлечены к уголовной ответственности. Осуждён не так давно глава Братска (экс-мэр Братска Александр Серов – прим. ред.) за взятку, за должностной состав осуждён в первой инстанции мэр Ангарска, привлечён к уголовной ответственности глава Иркутского района, привлечён к уголовной ответственности, дело готовится к направлению в суд, глава Усть-Илимска. Я могу сказать, что практически все уголовные дела, кроме дела Серова, возникли либо из сообщений в прессе, либо из общения с гражданами на личных приёмах. Дело по Усть-Илимску возникло из общения с гражданами. По Иркутскому району и Ангарску – сообщения в прессе.

Что касается дела Ташкинова, на сегодня расследование закончено, мы не проводим следственных действий, Владимир Ташкинов знакомится с материалами дела. Сколько он будет знакомиться, я не знаю. Очень похоже, что после этого дело будет направлено в суд.

Там возникает вопрос его заболевания. Эта тема муссируется в прессе. У него имеется хроническое заболевание, которое возникло давно. Когда он был помещён под стражу и начал жаловаться на здоровье, ему было проведено медицинское освидетельствование и установлено, что это заболевание действительно есть. Видимо, в работе ему не хватало времени, а здесь мы обеспечили заключение по принятию у него инвалидности. Когда я был в Усть-Илимске, от адвокатов поступило обращение о том, что заболевание протекает сильно быстро, и состояние ухудшается. Мы тут же провели достаточно компетентное исследование, и те привлечённые специалисты, которых попросили адвокаты, подтвердили, что заболевание идёт, жизни не угрожает, но качество жизни может сильно пострадать.

Здесь существуют две позиции, которые проговаривались. Первая. Есть больница в системе ГУФСИН, там могут сделать операцию. Понятно, что обвиняемый говорит, что там не те специалисты, не того уровня, поэтому отказывается. Его можно понять, это его здоровье, его право. Вторая позиция состоит в том, что бабушки, которым нужна такая же операция, ждут по два-три года в очереди, и он подождёт. С такой позицией я не согласен, потому что человек в расцвете сил, и надо, конечно, помогать, особенно если у него есть возможность сделать платно, пусть делает. Я принял решение о том, что ему будет предоставлена возможность сделать операцию с теми специалистами, которых он пожелает, либо в условиях больницы ГУФСИН, либо в условиях института ортопедии. Это беспрецедентная мера, мы редко идём так навстречу. В данной ситуации, учитывая, что человек не простой, мэр города, большой общественный резонанс дела, мы готовы сделать конвой в институт ортопедии, специалистов он может привезти хоть из-за границы. Сегодня мы над этим работаем.

Однако по делу даёт показание большое количество лиц, которые были ему подчинены, либо являются жителями города. Очевидно, что глава города может на них влиять. Можно, конечно, говорить, что расследование закончено, и ничего нового уже не будет, но впереди судебное следствие, и мы должны обеспечить это судебное следствие, и чтобы на него ничего не влияло. Мы должны обеспечить его объективность.

- Вы работали в нескольких регионах, насколько часто Следственный комитет вступает в полемику с подследственными, обвиняемыми?

- Мы в публичную полемику ни с кем не вступаем. Может быть, она смотрится полемикой, но мне кажется, что здесь причина другая. Мне кажется, что в Иркутской области несколько не принято получать ответ от госструктур, а принято просто их ругать, не получая никакого ответа. Причём ругать не открыто, а в интернете, в блогосфере, спрятавшись за какими-то никами.

Здесь не полемика. Мы отвечаем в двух случаях, когда либо обвиняемые, либо должностные лица в средствах массовой информации озвучивают, на наш взгляд, крайне серьёзные претензии к нам. Мы не можем оставить просто так, когда человек, которого слышат, и некоторые СМИ (понятно, что их здесь не так много, и некоторые даже как СМИ не зарегистрированы, но тем не менее они имеют свою аудиторию) постоянно тиражируют, какой неправильный СК, издевается над людьми. Зачем нам такое мнение поддерживать? Мы не вступаем в полемику, мы просто один раз объясняем свою позицию.

- Также как в ситуации с Виктором Кондрашовым?

- Совершенно верно. Мы ни с кем не собираемся полемизировать, это не наше дело. И никогда такого не будет. Нам нечего скрывать. Ещё раз говорю, мы работаем для людей, которые живут в регионе, мы работаем открыто, мы готовы пояснить каждое своё действие и его причину.

- В этом контексте в сентябре во время предвыборной кампании был момент, когда на сайте следственного управления появился пресс-релиз о возбуждении уголовных дел по Ледовому дворцу. Через какое-то время его сняли. Почему это произошло?

- Вы не поверите, но уже подробностей я не помню. Понятно, что ситуация нестандартная. Но я ежедневно подписываю пять-шесть релизов, они выставляются на сайт. Может быть, нестыковка какая-то была. Если честно, подробностей не помню.

Иркутская область отличается от других регионов ещё и вот этими фантастическими теориями, особенно в политической, экономической сфере. Они настолько раздуваются, настолько широко освещаются, народ придумывает какую-то фантастику, её обсуждает, и потом уже непонятно, то ли это было, то ли это кто-то сказал. При этом не обсуждают совершенно реальные вещи.

- По Игорю Наумову дело довольно громкое, тем более замешана ситуация с выделением участков сельхозакадемии. Как проходит расследование, что будет в 2016 году с этим делом?

- Дело возникло из массы сообщений СМИ, на интернет-порталах, в газетах и по телевидению о незаконных действиях по отчуждению государственной земли в основном на территории Иркутского района. Что мы добились на сегодня в социальном плане? На сегодня выделения участков нет, нет с весны прошлого года. То, что было до этого, на мой взгляд, это беспредел, по-другому не назовёшь. Смысл в следующем: есть какие-то пробелы в законе (они есть всегда), есть какая-то не разграниченная собственность на землю. Есть объекты, которые принадлежат Российской Федерации, но не стоят на учёте. Чтобы всё поставить на учёт, нужны многие десятки миллиардов рублей, потому что по каждому из участков нужно проводить геодезические действия. Понятно, почему они не стоят. Это стоит очень дорого.

На сегодня в рамках дела мы исследуем многие тысячи участков, законность их выделения. Мы работаем в очень тесном контакте с прокуратурой. Предстоит громадная работа, очень активно работает МВД. Мы хотим проверить практически все участки по Байкальскому тракту, и всё что рядом. Цели две. Первая – где были преступные действия, установить эти преступные действия, направить дело в суд. Второе – где нет вопроса преступности, просто юристы хитро использовали лазейки в законодательстве, тем не менее, есть формальное нарушение закона не уголовного, а земельного, помочь органам прокуратуры заявить иски и вернуть участки в государственную собственность. Дело длинное, потому что громадный объём. Но есть позиция дойти до конца, и мы будем идти, несмотря на то, что у нас отвлечены большие силы и средства.

- В этом деле как-то «замешано» территориальное управление Росимущества?

- На сегодня пока нет. Никаких оснований привлекать должностных лиц из этой государственной структуры к уголовной ответственности нет. Можно говорить о правильности или неправильности действий, полноте действий, но не об уголовной ответственности.

- Что касается вузовской системы. Несколько лет назад было громкое дело экс-ректора политеха, сейчас сложная ситуация в сельхозакадемии, там 2 месяца не выплачивается зарплата сотрудникам, случилась отставка ректора. СК будет ещё внимание обращать на вузовскую систему?

- То, что касается сельхозакадемии, больше 2 месяцев задержки там нет. Уголовная ответственность наступает не за любую задержку выплаты зарплаты, а за какие-то узко указанные в законе моменты. Мы мониторим постоянно ситуацию в сельхозакадемии, оснований для возбуждения уголовного дела или даже проверки, у нас нет.

- Следственное управление взяло шефство над кадетским корпусом в Иркутске. Как вы лично относитесь к идее построить кадетский корпус на территории ИВВАИУ?

- Мы начали заниматься Иркутским кадетским корпусом примерно полгода назад. Если мы начинаем заниматься, то мы занимаемся очень плотно. Наши офицеры просят показать документацию по всем направлениям деятельности, по экономике, по бухгалтерии, по питанию, по кадрам, по всему. Конечно, это был не кадетский корпус. Кадетский корпус – это элитное учебное заведение для молодёжи, их масса в России. Областная власть сильно помогла кадетскому корпусу: к новому учебному году там были великолепные спортивные площадки, совершенно другое кухонное оборудование, проведены косметические ремонты. Мы были там 25 декабря, первая мысль, на которой я себя поймал, - дети совершенно другие. Если мы проходили по территории прошлым летом, и за углом сидели три пацанёнка курили и даже не обращали внимание на то, что идут взрослые, на то, что я генерал, на сегодня это подтянутые ребята в военной форме, хорошо учатся, совершенно другое дело.

Что касается нового здания для кадетского корпуса, насколько мне известно, в городке планировалось не создание кадетского корпуса. В городке планировалось намного больше – комплекс из нескольких частей по патриотическому воспитанию молодёжи. Там очень много, что должно было быть, и кадетский корпус – это обязательная небольшая составная часть. Там планировались другие средние и высшие учебные заведения, музеи, спортивные комплексы для детей, кадетов, горожан, парк.

Как я понимаю, сегодня эта концепция немного отходит. Там стоит вопрос размещения военкомата. Наверное, он там должен быть, но, вообще-то, думалось, немного о другом. Такие патриотические комплексы много где есть, если мы сейчас отойдём от идеи организовать такой комплекс, его просто не будет. Там будут административные здания, скорее всего, можно сделать, что территория уйдёт под жилую застройку, то есть та жемчужина, которую там можно сделать, исчезнет. Кадеты в любом случае будут. Понятно, что будут совершенно другие условия.

Мысль, которая была высказана на прошлой неделе о том, чтобы найти другой участок, на мой взгляд, мало реальна. Потому что, насколько я знаю, всю территорию бралась застраивать компания «Российские технологии», они должны были делать комплекс. Понятно, что одно здание они строить не будут, и понятно, что других денег на постройку просто нет. Можно, конечно, поставить карусель, назвать её «Диснейлендом», но от этого она «Диснейлендом» не станет.

Здесь очень мало делалось для молодёжи, а это надо делать. Это будущее страны. Или мы будем сидеть гундеть, как мы плохо живём, или мы будем спокойны, самодостаточны и уверены. Вопрос в том, какое следующее поколение мы после себя оставим.

- Подведите, пожалуйста, свои личные итоги 2015 года.

- Работа, работа и работа. У меня нет внерабочей деятельности, я 5 лет не был в отпуске, поэтому вот так.

- Что бы вы пожелали жителям Иркутской области в 2016 году?

- Я прожил здесь 2,5 года, я очень доволен, что сюда попал. Я сам не определяю себе место службы, у меня определяет президент. Я сам родом из Красноярского края, но матушка у меня родом из-под Шелехова. Так что я в какой-то степени иркутянин. Мне очень нравится этот регион. Здесь великолепная природа, я очень люблю природу.

Я служил в Новосибирске, Красноярске, Кемерово, много что объехал, во всех сибирских городах был по многу раз. В советское время объехал по службе весь Советский союз, был в Узбекистане, Туркмении, Азербайджане, на севере России. Я могу сегодня сказать при всем уважении к Иркутской области, что она остановилась в развитии. Иркутская область на сегодня живёт намного хуже, чем соседние регионы. Те, кто жили в Томске, Красноярске, Новосибирске, других сибирских городах, могут просто посмотреть, сколько там работающих промышленных предприятий. В Красноярске крупных, наверное, более десятка, и около 40 средних. Состояние городского хозяйства в Иркутске… Это мало похоже на современный российский город.

С начала этого год я вижу большие действия. Мы очень много в прошлом и позапрошлом году работали по городу Иркутску, у меня впечатление, что был какой-то паралич системы управления при наличии профессионального уважения к ряду руководителей города. Но в компетенции ряда руководителей было не воровство, просто паралич. Когда подрядчики делали, что хотели, деньги даже не разворовывались, а просто уходили, был неорганизован труд, система, технологии. Я вижу, что сейчас порядок начал наводиться. Если говорить по Братску, мы помним, какая была неспокойная ситуация до выборов мэра Братска, город бурлил. На сегодня она успокоилась, и город спокойно работает.

Иркутская область – регион с громадным потенциалом. Могу сравнить с Красноярском. Регион был достаточно спокоен, пока не зашёл Ванкор. Зашёл Ванкор, начали развиваться газ и нефтянка, налоги потекли, прошло бурное развитие. Здесь потенциально возможности громадные для Иркутской области. Развитие бизнеса – это налоги, налоги – это улучшение жизни.

Я очень желаю, чтобы через какой-то год здесь были большие территории, где можно спокойно массово походить на лыжах. Как в Красноярске – остров Татышева, там есть пешеходные, велосипедные дорожки, электромобили, дорожки для детей – чего только нет, он забит и в рабочие, и в выходные дни. Я очень желаю области, чтобы пошло бурное развитие с тем потенциалом, который есть, для того, чтобы были деньги делать красивые вещи, чтобы люди могли пойти вечером, в выходные, чтобы в каждом доме во дворе было, где позаниматься спортом. Чтобы было выше качество жизни, тогда все станут спокойнее.