«Единственного мужика угнали». Как деревню Могильное мобилизовали, лишив шанса на выживание

Деревня Могильное находится в 140 км от Челябинска. Это равнинное и очень уединенное место, где асфальт превращается в пунктир, а всё вокруг кажется неподвижным, как стоп-кадр. Даже клин перелетных птиц будто заклинило, и на улицах такая пустота, словно зловещий сценарий апокалипсиса уже случился. В обычное время здесь почти ничего не происходит, но вот произошла мобилизация, и для деревни, где дееспособные мужчины и так наперечет, это стало ударом под дых. Вообще-то забрали лишь одного жителя, Евгения Курчатова, но для селения из 36 дворов с населением пенсионного возраста это не просто потеря: местные говорят, на Жене было завязано так много, что теперь само выживание Могильного под вопросом. И это даже не фигура речи.

Хотя деревня глухая и называется жутковато, она вовсе не мертвая. Когда Татьяна, жена Евгения, описывает мне хозяйство, я всё время переспрашиваю, не оговорилась ли она. Семья из двух взрослых и трех детей держит 54 коровы, 92 овцы, 5 свиней, 2 лошади, 77 кур, 73 кролика, 41 утку, 19 гусей. Татьяна успевает работать почтальоном (получает 4300 в месяц), Евгений — комбайнером, попутно обихаживая собственное поле, где выращивает корм для скота. Как им удается тянуть всё это на пару, для меня загадка: наверное, просто очень любят такую жизнь. Кроме того, у них есть предпринимательская жилка, ведь эти угодья не свалились на них в виде, допустим, наследства. Всё начиналось с пары коровенок, которые за 11 лет совместной жизни разрослись до внушительного стада.

— Мы всё вкладываем в хозяйство: мясо сдадим, купим что-нибудь, то трактор, то комбайн, — говорит Татьяна. — А недавно Женя мне квадроцикл подарил, чтобы за коровами ездить удобнее было.

Только сейчас комбайн и квадроцикл стоят сломанные, и починить некому: Евгения отправили в Чебаркуль переучиваться на танкиста.

Евгению Курчатову 40 лет, и, не имея офицерского звания, формально он не подходит под первую очередь призыва. Кроме того, у него трое детей, а власти на местном и федеральном уровне заявили, что таких многодетных отцов мобилизовать не будут. Только случилось это позже, чем Евгения вызвали в военкомат.

Татьяна вспоминает:

— 21 сентября объявили мобилизацию, а 23 сентября приходят к нашему дому люди из администрации и с ними женщина из военкомата: она говорит, мол, что, Таня, рада меня видеть? А я ей отвечаю: нет, я тебя не рада видеть, я знаю, зачем вы пришли. Они спрашивают: «Где Евгений? Мы его найти не можем». Я отвечаю: чего его искать-то? В поле он, на комбайне. В общем, на следующий день его вызвали в администрацию, там был какой-то поверхностный медосмотр, и всё — вручили повестку. Мы пытались убеждать их, взяли справку о размерах нашего хозяйства, о том, что он работает на уборочной кампании, что у него трое детей. Никто даже слушать не захотел! 26 сентября Женя уже уехал в Чебаркуль.

Евгений и его могучее хозяйство важны и для деревни в целом — например, соседка Надежда Васильевна говорит, что Женя и водный насос ремонтировал, и снег всегда чистил:

— Его даже просить не надо: он подъедет на тракторе, откинет от дома, уже ходить можно, — говорит она и переходит на возмущенный тон. — Как можно было единственного дееспособного мужика на всю деревню забрать? У нас же тут одни пенсионеры, мы-то что можем? Ну нельзя же совсем без разбора хватать!

Бороться за мужа Татьяна начала с первого же похода в военкомат, собрав все возможные справки. Послушала она и обещания из телевизора.

— Говорили, что будут брать с боевым опытом, что солдат до 35 лет не мобилизуют, а что по факту? И зачем тогда статус многодетного отца, если к нему на третий день пришли? — возмущается она. — Он служил в армии двадцать лет назад, а сейчас у него и здоровье не то, но мужиков же к врачам силой не загонишь, заранее справки не сделали, да и на здоровье не смотрит никто.

Проблема в том, что Евгений по военной специальности — механик-водитель танка. Поэтому, видимо, военкомат закрыл глаза и на его возраст, и на прочие обстоятельства.

— В Чебаркуле они на танковых тренажерах, вроде, ездят, стрелять учатся, — говорит Татьяна. — С одной стороны, хорошо хоть не в Елань, там вообще бардак творится, с другой — ну что толку, если мужика угнали?

Надо отдать должное: борется Татьяна отчаянно. Когда не удалось убедить военкома, она собрала полный комплект документов и подала от лица мужа исковое заявление в Октябрьский районный суд: ответчиками выступают призывная комиссия военкомата в Троицке и Октябрьский военкомат. В заявлении семья просит признать незаконной повестку и отменить решение комиссии по мобилизации.

— Я не понимаю, как можно было призывать главу такого большого хозяйства накануне зимы? — говорит она. — Летом мы бы еще, может быть, как-то приспособились, а сейчас я с ужасом жду холодов. В декабре и январе коровы будут телиться: думаю, получим примерно двенадцать телят. Кто этим будет заниматься? Ладно, птицу мы к зиме уберем, но остальное-то хозяйство куда девать? Мне одной не потянуть всё сразу: и работу, и детей, и скотину.

Старшей дочери Тоне лишь 11 лет: она уже немного помогает матери, например, доит трех коров, но мужской работы всё равно слишком много.

Изначально Татьяна — не деревенская. Раньше она жила в Челябинске, работала продавщицей и, возможно, никогда бы не подумала о сельском быте, если бы не встретила Евгения. Его сестра вышла замуж за брата Татьяны, так что они познакомились накануне свадьбы своих родных. И если сестра Евгения перебралась за мужем в город, то Татьяна в обратном направлении — получилась своеобразная рокировка. Почему она решилась сменить Челябинск на весьма уединенную деревню? Она пожимает плечами:

— Не знаю, наверное, потому что Женю полюбила. Я поначалу кур даже трогать боялась, говорила, я к ним не подойду. Я до сих пор скотину резать не могу. А так я уже привыкла, мне здесь очень нравится, в город совсем не тянет. Раньше я дочек дважды в год возила в Челябинск в игровые комнаты, потому что тут развлечений, конечно, немного. Выбирала время, когда домашней работы поменьше, оставляла Женю на хозяйстве, ехала. А сейчас даже и туда не вырваться.

Бродя по хозяйству Татьяны и Евгения, я думал о том, что они выглядят чуть ли не гениями в организации подсобного хозяйства, ведь не только умудряются содержать и развивать его, но еще и получают от этого удовольствие — много ли вы таких людей знаете? Картинно умирающая российская глубинка, может быть, потому и катится по наклонной, что таких семей мало, а те, что есть, — рубятся под корень. Зачем? Неужели танкисты нам в самом деле важнее людей, способных стать опорой целой деревни? На танкиста, в конце концов, можно выучить почти любого, кто пролезает в тесный люк танка, но далеко не любой обладает талантом создавать вокруг себя жизнь и порядок.

Я знаю аргументацию властей. У военкоматов есть план и минимум ограничений, прописанных в указе президента о мобилизации. Возрастные лимиты декларировались из телевизора, но на практике нарушаются сплошь и рядом: вот история солдата, мобилизованного в возрасте 37 лет, вот 52-летнего офицера. Оценка состояния здоровья — это вообще головная боль этого призыва, потому что ни нормативная база, ни сами военкоматы не готовы к поголовной проверке мобилизуемых.

Всё непросто и с многодетными отцами: в начале октября губернатор Челябинской области потребовал не призывать их в первую очередь, что не мешает призвать во вторую. Законопроект о мобилизации многодетных забуксовал в Госдуме, но потом депутаты заговорили о некоем жесте доброй воли, критерии которого туманны. Что касается Евгения, то проблема и в том, что мобилизовали его в самые первые дни и теперь можно говорить, что закон не имеет обратной силы (да и закона, по сути, нет).

Ну и главное: рьяным мобилизаторам совершенно без разницы, насколько человек был полезен и нужен на гражданке — это вообще не принимается во внимание. Нужды армии поставлены в такой приоритет, что военные чиновники могут диктовать условия. У современной России нет опыта мобилизации (последняя была в 1941 году), а правовой вакуум и отсутствие четких критериев позволяют, по сути, грести всех подряд.

Удастся ли Татьяне вернуть мужа? Трудно сказать, но мобилизация Евгения грозит их семье полным крахом, поэтому настроена она решительно. Приближаются холода, и если возвращать Евгения — то прямо сейчас. Счет идет на дни еще и потому, что уже на следующей неделе он может отравиться туда, откуда вытащить его будет на порядок сложнее.

Напоследок я спрашиваю, почему деревня носит такое зловещее название — Могильное? Кстати, и улица называется схоже — Могильщиков. Версии расходятся, и кто-то из местных говорит про татарскую деревню с таким названием, а кто-то — про найденные в здешних местах массовые захоронения людей. По одной из местных легенд, во время какого-то нашествия люди пытались спрятаться в яме, но их завалило с головой. И последние дни Татьяна живет с ощущением, что это происходит снова.

15 октября в Коркино похоронили первых погибших мобилизованных. Об их смерти стало известно накануне: вот репортаж из Коркино и поселка Роза.