Почему заговорил ангарский маньяк — интервью со следователем

«Он даже не отслеживал, сколько человек убил, мог это сделать как бы между делом. Сам он на допросах сообщает, что не считал нужным запоминать жизни людей, которые ему попались, стали его жертвами. Почему? Не знаю, как это объяснить помягче. Скорее всего, не считал нужным уделять им своё внимание». Как удалось разговорить экс-милиционера Михаила Попкова, осуждённого за 22 убийства, и почему он признался в совершении ещё 59 преступлений, порталу «ИрСити» рассказал следователь по особо важным делам следственного управления Следственного комитета России по Иркутской области Евгений Карчевский.

Это интервью о расследовании убийств ангарского маньяка вышло на сайте «ИрСити» в 2017 году, но остается актуальным и сейчас. Тогда Попкову было предъявлено обвинение по второй серии преступлений, в нее вошло порядка 60 убийств. К этому моменту он был уже приговорён к пожизненному заключению в колонии особого режима за убийство 22 женщин в городе Ангарске в 1994–2000 годах. О ключевых моментах расследования и судебных заседаний в 2017–2018 годах можно почитать в этом материале. Кроме того, в 2021 году Попков получил третий пожизненный срок, а к делу прибавилось ещё два убийства. В январе 2023 года стало известно, что ангарский маньяк написал явку с повинной по ещё двум убийствам.

— С какого момента вы присоединились к расследованию убийств, совершённых Михаилом Попковым?

— Уголовное дело поступило к нам из Сибирского федерального округа в сентябре 2014 года. Оно было выделено из основного дела. С тех пор я его расследую. В одно производство было объединено порядка пяти дел. Расследование велось в том русле, в котором это можно было делать на тот момент. В дальнейшем, когда была установлена его причастность к этим преступлениям, мы начали вести более активную работу, стали перепроверять дела.

Получилось установить с Михаилом Попковым психологический контакт. Я долгое время общался с ним на темы личного и бытового характера, и в дальнейшем, к ноябрю — к началу декабря 2014 года, он начал уже порционно сообщать о преступлениях, указывать на свою причастности к тому или иному убийству.

Много времени ушло именно на поиски уголовных дел по указанным им преступлениям. Мы их находили, перепроверяли несколько раз. Когда уже его причастность была установлена достоверно, мы их соединяли, и потом предъявили ему обвинения. Сейчас мы имеем 45 уголовных дел, соединённых в одно производство, по 47 трупам.

Дело Михаила Попкова
Create your own infographics

— Почему в 2014 году ему было предъявлено обвинение по 22 случаям, если уже была информация о других преступлениях?

— Подтверждённых было 22 случая. Нужно каждое его слово проверить, подтвердить все факты, найти каждое дело, отследовать его, отработать круг возможных причастных к этому преступлению людей, проверить его алиби, проверить был ли он в этом время в этом месте и мог совершить именно эти действия. На все эти проверочные мероприятия, на следственные действия, которые направлены на обеспечение полноты (доказательств — ред.), уходит много времени. Одно преступление расследуется 2–3 месяца. Причём такой маленький промежуток — по свежим делам, без учёта экспертиз, а тут мы занимаемся преступлениями прошлых лет. Объём по некоторым уголовным делам, которые мы сейчас соединили, был небольшой, достигал максимально 20–30 листов в деле. Это сравнимо с сегодняшними материалами о проверке. На тот момент — в 90-х годах — требования к уголовным делам были иные, дела были совсем тоненькие, и даже установить круг общения потерпевших — достаточно скрупулёзный процесс.

— Почему было принято решение передать дело в суд, если были другие случаи?

— Когда в суд передавалось дело следователями по СФО, фактов, подтверждающих его причастность к иным преступлениям, не было. То, что у них оставалось — пять дел — неподтверждённые случаи, они их выделили и нам отдали, по подследственности на территорию Иркутской области.

— Почему, по вашему мнению, в момент вынесения приговора Попков начал давать признательные показания?

— Потому что мы начали с ним работать немного по-иному. Я уже акцентировал внимание на том, что к нему был подобран подход, установлен психологический контакт, и человек, может быть, в силу обстоятельств, которые сложились в его жизни, в том числе, возможно, потому что изменилось отношение к нему, возможно, ему было более приятно общаться со мной или с кем-то ещё из членов группы, и стал давать признательные показания. Кроме того, у каждого человека есть право выбора, кому что говорить, а кому не говорить. Может быть так.

Я думаю, не совсем верно предположение о том, что он начал давать показания для того, чтобы остаться в СИЗО, потому что условия содержания в СИЗО для него сейчас аналогичны условиям, которые прописаны у него по режиму, так как он является лицом пожизненно осуждённым. В уголовно-исполнительном кодексе (УИК) чётко прописано, кто и как должен содержаться. Неважно, где он будет — в СИЗО, в спецбольнице, этапироваться с места на место, в колонии по месту отбытия. УИК регламентирует одежду, передвижение, распорядок дня, усиленную охрану. Из СИЗО на следственные действия его этапируют спецконвоем — это собаки, вооружённые люди, его ведут в позе «ласточки» — руки вверх, шапка или мешок на голове. Я думаю, что эти лишние походы из СИЗО к следователю, часовые переезды (из Ангарска — ред.) в такой позе, мало ему приятны. Я бы не считал, что здесь ему лучше.

— Как удалось подобрать к нему ключ, чтобы установить психологический контакт?

— Это что-то внутреннее, я не могу сказать. Не могу этого объяснить.

— Насколько подробно Попков помнит свои преступления? В одном из интервью он говорил, что помнит только дату, место, способ убийства, насколько подробны его показания?

— У него уникальная память на то, что касается преступлений. Он может рассказать практически покадрово всё, что происходило, в том числе вспомнить, какая погода была в тот день. Он прекрасно описывает одежду потерпевших, внешний вид, черты лица, физические особенности. Всё это подтверждается. Он описывает, какие телесные повреждения наносил, что распивали, что кушали — все эти моменты играют очень большую роль. Сомнений в его показаниях нет, нельзя сказать, что он что-то придумывает, фантазирует. Такие вещи нельзя запомнить, выучить, внушить. Да и видно по человеку, когда он говорит правду.

— Насколько он эмоционально относится к своим преступлениям?

— Каких-то эмоций по преступлениям он не проявляет, рассказывает всё сухо, просто как делает пересказ, как пишут изложение по прочитанной книге.

Первоначально кто-то из журналистов спрашивал, хочет ли он покаяться. Глупый вопрос на самом деле к человеку, который столько сделал. Как правило, такие люди замкнуты в себе, если они открываются, то одному-двум людям, причём ещё подумают, стоит ли о ком-то или о чём-то рассказывать.

Он всё рассказывает очень сухо. При этом абсолютно адекватно общается на какие-то темы, не касающиеся его преступлений, шутит, какие-то истории рассказывает, вопросы задаёт, может улыбнуться, повозмущаться. Но это касается только того, что за делом, по тем моментам, которые в деле, редко-редко бывают какие-то эмоции.

— Во время первого суда Попков позиционировал себя как Чистильщика, сейчас он сохраняет эту мотивировку своих поступков?

— Мотивировка там есть, но пока мы дело не закончим, я не могу озвучивать её в полном объёме. Могу только сказать, что то, что его назвали Чистильщиком не совсем правильно, это не то, что он делал. Точно также как неверно то, что он убивал только падших женщин, проституток, наркоманок. На самом деле таких там единицы. Остальные — законопослушные, добропорядочные женщины, семейные, с детьми, матери-одиночки, учителя, сотрудники институтов, заводов, домохозяйки. Они становились жертвами преступлений, потому что оказывались в поле его зрения в конкретное мгновение. По новому делу у нас тоже разные люди, в том числе несовершеннолетние девушки. Возрастной разброс — от 16 до 40 лет. Типаж, характер — всё разное.

— Сравнивает ли Попков себя с другими российскими маньяками?

— Нет, Михаил Викторович — личность обособленная. Он никогда не ставил цели в жизни с кем-то сравниваться. Более того, он даже не отслеживал, сколько человек убил, мог это сделать как бы между делом. Сам он на допросах сообщает, что не имел на это цели и не считал нужным запоминать жизни людей, которые ему попались, стали его жертвами. Почему? Не знаю, как это объяснить помягче. Скорее всего, не считал нужным уделять им своё внимание. Я думаю, что все понимают, что свою личность он ставил выше личности потерпевших, так как мог распоряжаться их жизнями, на что права ему никто не давал. Никогда он не равнялся на Чикатило или Пичужкина. Не было у него такого желания или необходимости. Я его прямо об этом спрашивал.

Он прекрасно понимал, что происходит. В своих показаниях он говорит, что в последние годы в новогоднюю ночь он для себя в мыслях делал заметку: «Вот ещё год прошёл, а за мной так и не пришли». То есть он ждал, что за ним придут, понимал всё прекрасно. Он жил своей жизнью, не скрывался, это все его особенно не гложило, он просто знал, что скоро за ним придут. Незадолго до своего задержания он съездил ко всем своим родственникам, повидался, попрощался, принял все меры, чтобы всё его имущество досталось его близким, дочери, жене.

— Если бы вам нужно было описать его один словом, то каким?

— Одним словом его не опишешь. Человек бесспорно уникальный, хотя бы в том, что он пока лидер по стране, по СССР, царской России по количеству убийств. Официально не было более кровожадных людей. В мировой истории есть только один маньяк, который больше людей убил.

Он жестокий человек. Если, конечно, давать характеристику одним словом, то он охотник. Это более применимо к нему. Он искал свою добычу, находил, расправлялся с ней, получал «питание», энергетику, удовольствие и жил дальше с этим зарядом бодрости до следующей необходимости подпитки.

— Если он был охотником, забирал ли он трофеи?

— Только меркантильный интерес. Он мог забрать золото, украшения. То, что он вырезал сердца, — миф. Ничего такого не было. Он мог надругаться над жертвой, например, задёрнуть подол, задрать одежду и так оставить её на месте преступления. Раньше в сельской местности, в деревнях ставили на вид девушку, её позор и задирали ей подол прилюдно. Он именно такие манипуляции делал с потерпевшими.

— Есть ли вероятность, что будет больше преступлений, что он ещё не обо всех рассказал?

— При допросах Попкову неоднократно задавался вопрос о количестве жертв. Он всегда акцентирует внимание на том, что он не может одномоментно дать такую информацию. Он всегда говорит, что будет выдавать порционно, по мере восстановления своей памяти. Он поясняет, что некоторые преступления может путать, потому что они были аналогичные. Что-то он вспоминает во время выезда на места преступления.

Последние эпизоды, по которым он дал информацию, были все проверены, и он акцентировал внимание, что больше нет преступлений, о которых он мог бы нам сообщить, что он исчерпал всё, что сделано. В своих показаниях он пояснял также, почему были преступления, почему их число увеличивалось, уменьшалось, почему они пошли на спад. Все это имеется, все обстоятельства установлены. По количеству преступлений нет оснований думать, что у него ещё что-то лежит в загашнике. Я не то, чтобы уверен, но думаю, что он всё сказал.

У меня на стене висит график (показывает на таблицу с закрашенными и пустыми квадратами), в нём отражены преступления, где и когда он совершал убийства. Он есть у меня в компьютерном варианте, в нём прописано, где и с кем он был. Эти все «окошечки» проверены в большей степени. Физически у него не было возможности что-то в это время сделать. Мы изучили практически его ежедневный распорядок за эти 20 лет, образ жизни.

— Какие особенности расследования больших серийных преступлений?

— У каждого дела своя сложность. Многоэпизодные дела всегда расследовать сложно: даже осознать весь объём, запомнить его, держать в голове и контролировать ход следствия. Есть свои сложности с организацией расследования: необходимо выписать по каждому эпизоду действия, которые не сделаны, которые хотелось бы сделать. Главное — всё правильно организовать, составить план по каждому эпизоду, выяснить мотив. Кроме того, требуется большое очень количество экспертиз.

Я благодарен очень ребятам, которые делают экспертизы. Это сотрудники Иркутского областного бюро судебно-медицинской экспертизы, они работают днём и ночью, всё своё свободное время в последний год тратят на меня, на это дело. Мы с ними поддерживаем очень плотный контакт. Все силы отдают делу и сотрудники из экспертно-криминалистического центра ГУ МВД по Иркутской области. Они всё понимают, стараются побыстрее сделать, качественно, никаких вопросов никогда не возникает. Все понимают значимость. Каждый эксперт, который был задействован в этом деле, относится к нему с душой. Я думаю, если бы этого понимания не было, мы бы ещё долго вели расследование и устанавливали бы все обстоятельства. Человеческий фактор играет очень большую роль.

Изначально в этом деле хотелось разобраться с мотивом. Понять, что послужило становлению личности, дальнейшему развитию ситуации. Это не совсем легко, но всё получилось.

Конечно, проще дело направить в суд по какому-то шаблону, по штампу, нежели разобраться в душе (преступника — ред.) до конца, во всей обстановке, поглубже зарыться и найти, так сказать, корни зла.

Эмоционально, конечно, тяжело. Такое количество жертв — это небольшая деревня где-нибудь в Усольском или Черемховском районе.

— Есть ли у вас личное отношение к делу? Как вы справляетесь с психологической нагрузкой?

— Когда я начинал работать следователем в Ленинском районе, там были разные дела, в том числе изнасилования, убийства. Может быть, по началу были какие-то такие ситуация, когда это все воспринималось… Сейчас нет такого. Если через себя всё пропускать, не хватит душевного равновесия, чтобы это перенести. Каждая смерть — это чья-то оборвавшаяся судьба. Плюс у каждой жертвы были родители, близкие, братья, семья. Эти последствия понятны, ты выстраиваешь их в схему, и если каждый раз это пускать в душу, в мысли, то долго не проработаешь. Отвлекаешься. Я книги читаю.

— Что читаете?

— Всё подряд, в основном классику.

— Есть у вас любимый автор?

— Да нет, вcё подряд читаю. Очень понравилась книга Вайнеров «Я, следователь». Очень рекомендую, эта книга полностью описывает работу следователя. Читаешь лёгкие произведения, они отвлекают.

Конечно, нельзя просто так шторку закрыть и не думать о деле. Всё равно какие-то мысли постоянно ходят, ты постоянно делаешь какие-то записи. Новые мысли, идеи приходят во время прочтения книг, статей. Я отключаюсь иногда, когда выезжаю за пределы Иркутска, люблю уехать в деревню, к родителям, к родственникам, сходить в лес, по грибы, на рыбалку. Там — разговора нет — ты обо всём забываешь, но если какие-то звонки поступают, то моментально включаешься. Дело делу рознь. Вообще, мне ничего не мешает: я ухожу с работы домой, переключаюсь на семью и детей. Моя работа нормально воспринимается моими близкими.

— Что сейчас происходит с делом Попкова?

— Сейчас Михаил Попков направлен для проведения судебно-психиатрической экспертизы. Это обязательное условие, потому что мы перепредъявили ему обвинение. По Уголовно-процессуальному кодексу мы обязаны после предъявленного обвинения в полном объёме провести обвиняемую судебно-психиатрическую экспертизу. С учётом личности обвиняемого, значимости дела, количества преступлений, временного периода ему назначена стационарная повторная экспертиза для того, чтобы у экспертов было больше времени разобраться с его личностью и подтвердить либо опровергнуть ранее данный ему диагноз — гомицидомания (влечение к убийству — ред.).

После проведения судебно-психиатрической экспертизы мы предъявим обвинения по всем 59 эпизодам и передадим ему дело на ознакомление. Попутно дело будет готовиться для передачи в суд для рассмотрения по существу. Весь этот процесс может длиться до полугода. С учётом того, что объем дела сейчас 300 томов, может быть и больше.

— Какова вероятность, что ему будет изменён диагноз?

— Я думаю, что диагноз ему никто не поменяет. Он был поставлен ему в институте Сербского, где он изначально проходил экспертизу. Там работают одни из самых квалифицированных экспертов. Их диагноз уже не раз перепроверялся во время прошлых экспертиз, и он все время подтверждается. Оснований, которые бы указывали на то, что что-то было сделано не так, нет.