Марина Неёлова, актриса, народная артистка РСФСР: «Артист должен постоянно себя кидать в новую воду и плыть – или против течения, или по нему»

Как это и ни прискорбно, но сегодня в секс-символы зачисляют всех подряд: ноги, зубы, бюст, крашеный блонд – вот и секс-символ готов! Моя сегодняшняя героиня, как говорится, и росточком не вышла, и протяженность ног явно подкачала. Однако Вячеслав Зайцев статью о ней так и назвал: «Марина вся соткана из секса». Получив в подарок (или в наказание) морское свободное имя, она скользит по жизни, как по воде, и грязь сплетен тут же смывается волной, бережно охраняющей ее тайны.

Она всегда с книжкой – читает в перерывах между съемками и в ожидании интервью. Она молчалива и застенчива до такой степени, что, случайно столкнувшись с ней в жизни, ее можно не узнать. В компании близких друзей она – абсолютная хулиганка с острым язвительным языком и неподражаемым талантом пародистки. Партнеры и партнерши ее обожают: с ней всегда интересно и непредсказуемо, какой бы по счету спектакль она ни играла.

В ней есть тайна, неприступность, недосягаемость королевы. Не мелькает. Не тусуется. В ее женской жизни есть всем известная легенда: роман с великим шахматистом, дочь от него – Ника. Этого она не скрывает: любила – родила.

Она из тех, кому для поддержания популярности не нужна, как принято говорить сейчас, «тяжелая ротация», то есть постоянное пребывание на экране. Она словно намеренно уходит в тень, старается, чтобы о ней забыли. Но как забудешь трогательную Аллочку из «Осеннего марафона» или несчастную, запуганную собственными воспитанниками учительницу из «Дорогой Елены Сергеевны»? Двумя-тремя яркими работами сделать себе место в истории – это, пожалуй, привилегия настоящих звезд.

– Марина Мстиславовна, где-то прочла, что вы с ужасом вспоминаете школьные годы. Почему?

– Я провела их в ожидании, когда я уже попаду на сцену. (Смеется.) Я ждала окончания школы, а на уроках мечтала о сцене, рампе, занавесе, «улетала» куда-то далеко, а меня… вызывали к доске, а я долго не могла понять, о чем идет речь... Я не могла представить себе, что когда-то настанет момент, когда я смогу заниматься только тем, что люблю больше всего.

– Что вы почувствовали, когда первый раз попали в театр?

– Мне было лет пять. Шел балет «Щелкунчик». Я вошла в зал, села в бархатное кресло, и передо мной открылась потрясающая картина, в которую я абсолютно верила. Балерины на тонких ножках на пуантах, в легких пачках выбегали на сцену. Весь зал смотрел на них с восторгом, сверху сыпались цветы. С балконов, отовсюду летели эти цветы, ими была засыпана вся сцена. «Боже, – думала я, – какая прекрасная жизнь! Вся в цветах!» Тогда я решила, что буду балериной. С утра до вечера что-то представляла перед зеркалом: красиво махала руками, надевала такие ботиночки без ранта, они были вместо пуантов.

Прошло много лет. Мы с театром поехали на гастроли в Америку. За 40 дней сыграли 40 спектаклей. Для репертуарного театра это очень трудно, а мы привезли всего два спектакля – «Три сестры» и «Крутой маршрут». 28 раз мы сыграли «Три сестры». 28 раз я, Маша, была покинута Гафтом, который изображал Вершинина, 28 раз умирала от любви. А публика чисто американская, никаких наших эмигрантов. И на первых же фразах она вдруг начинает смеяться. Там, где российский зритель даже не улыбнулся бы, они гомерически хохочут. Мы в недоумении: артисты – все в слезах давно, а американцы умирают от смеха. Потом нам объяснили: раз в программке написано «комедия», значит, надо смеяться. Вот зал и старается. Но постепенно наступила тишина, затем слышим: кто-то всхлипывает. А когда спектакль закончился – повисла страшная и очень длинная пауза. Мы опять ничего понять не можем. Пауза – потому что они потрясены? Или это так ужасно, что они даже хлопать не хотят? И вдруг зал встал и на нас обрушился гром аплодисментов. И сверху, отовсюду посыпались цветы. Мы стояли с огромными охапками, а цветы все летели и летели. А я думала: «Боже мой, наконец-то я балерина!»

– Марина Мстиславовна, чем вспоминаются годы студенчества, уверены в себе были, сразу поступили?

– Когда я поступала в театральный институт, была совершенно уверена в себе, у меня был большой репертуар. В детстве мама приводила меня на работу, оставляла там с кем-то, а когда возвращаясь всегда заставала одну и ту же картину. Вокруг – небольшая толпа, а я читаю стихи. Мама с ужасом спрашивала: «И давно она так?» – «Да часа полтора уже», – отвечали ей. И потом, я так любила театр, что совершенно искренне полагала: кто же, если не я? И вдруг в институте я обнаружила, что вокруг ходят красивые девочки. Высокие, стройные – с фигурами, глазами, волосами. А я рядом – такого общипанного, задрипанного вида. Я была худа, как штатив у микрофона. И никаких выдающихся мест у меня практически не было. Мне всегда говорили: «Ну, хватит стоять на руках, встань на ноги». Ноги – как руки. Я заходила в лифт, но он этого не чувствовал и никуда не ехал. Приходилось подпрыгивать – лифт догадывался: «О, кто-то вошел» – и начинал двигаться.

– Для вас кино началось с фильма «Старая, старая сказка»…

– Да, это было то время, когда режиссеры еще спрашивали у артистов об их желании работать с тем или иным партнером. Олег Даль, который тогда был в самом зените славы, был уже утвержден на роль. Ему показали несколько отрывков, где играли разные актрисы, которые претендовали на роль Принцессы. В том числе и меня. Он посмотрел на всех и сказал, показывая на меня: «Кто угодно, только не эта!» (Смеется.), но тем не менее меня утвердили, и потом мы с Олегом стали друзьями. Работа с ним стала для меня школой. Я думаю, что настоящая учеба начинается не в институте, а на съемочной площадке и в театре. А институт – даже не первая ступень, а подход к лестнице, ведущей или вверх, или вниз.

– В каком-то из ваших интервью прочла фразу, относящуюся к профессии артиста: «Чем больше ты умеешь, тем больше теряешь». Что именно теряешь?

– Ты начинаешь понимать законы, по которым создается роль, узнаешь формулы, по которым создается спектакль, приобретаешь мастерство, но теряешь наивность. Ты уже знаешь математику своей профессии, может быть, даже высшую математику, но за это платишь потерей первозданности ощущений. Артист должен постоянно себя кидать в новую воду и плыть – или против течения, или по нему.

– Марина Мстиславовна, вы очень хорошо выглядите. В чем секрет, в радости жизни?

– Почему хорошо выгляжу? Наверное, потому, что я очень добрый человек. Честно говоря, редко смотрюсь в зеркало – только когда прихожу на спектакль и сажусь в гримерке. А что касается радости жизни: она в каждой минуте, в способности воспринимать ее такой, какая она есть, и радоваться тому, что она такая. Есть радость от того, что утром иду на репетицию, а вечером играю в спектакле.

– То есть счастье по-нееловски – это…

– Это когда ты читаешь интересную книгу, знаешь, что тебя ждет интересная работа, рядом с тобой сидит твой ребенок, на траве резвится твоя любимая собака, а вечером вся семья соединяется, садится за одним столом и все болтают и рассказывают друг другу о том, как прошел день. По крайней мере, иногда я думаю, что счастье именно в этом.

– Что бы вы хотели изменить в своей жизни?

– Если это касается профессии, то, конечно, я бы хотела избежать плохих ролей, неудач, провалов, но ведь так не бывает, что говорить об этом! Я бы хотела обладать в достаточной степени тем чувством юмора, которое помогает посмотреть на какую-то ситуацию через его призму: улыбнуться, а не заплакать, и перепрыгнуть через лужу, которая только что казалась морем. Я уверена, что человек должен пройти через разные испытания, чтобы познать полноту жизни.

– Марина Мстиславовна, в «Шинели» в роли Башмачкина вы совершенно не похожи сами на себя. Что будет дальше?

– Я этого точно знать не могу. Но то, что вы сказали о возможности оставаться для себя неожиданной, всегда меня завораживало. Когда ты начинаешь повторять уже пройденное, тиражировать уже найденное – это обычная тавтология. Я пытаюсь как можно дальше отойти от себя.

– Желание быть всегда разной не обманывает зрителей?

– Безусловно! Зритель жесток. С одной стороны, он тебя хочет видеть в разных качествах, с другой, – очень редко способен принять тебя в новом облике, отличном от того, который уже полюбил. Таким образом зритель, может быть, невольно подталкивает актера к тиражированию уже использованного. Очень трудно убедить зрителя, что ты имеешь право на свободу. Сейчас я понимаю, что наши педагоги были правы, когда говорили, что студенчество – самая счастливая пора нашей жизни. Правда, так говорили и в школе, о которой я вспоминаю с ужасом. Но институт был действительно самым счастливым временем, потому что оно было прекрасно-безответственно. Ты имел право на ошибки, на пробы, на провалы, потому что только начинал. Потом ты на ошибки имеешь все меньше и меньше прав. Эта ответственность ужасно мешает.

– Уже давно вы живете на две страны: Россия и Франция, теперь Россия и Нидерланды. Где же ваш истинный дом?

– Когда я прилетаю в Гаагу, где меня ждет семья, я чувствую, что я дома; когда в Москве я выхожу на сцену, знаю, что я дома. В Париже я прожила «пунктиром» пять лет, потом пять лет в Москве, сейчас – в Нидерландах таким же образом. К счастью, и театр, и моя семья подарили мне такую возможность, поэтому надеюсь, что не успеваю надоесть ни там, ни тут.

– В «Современнике» вы играете больше 30 лет. Любовь к театру взаимна?

– Я думаю, что если бы эта любовь не была взаимной, то мы бы уже «развелись».

– На какую роль в кино вы согласились бы не раздумывая?

– Если не раздумывая – на очень хорошую роль у очень хорошего режиссера.

– Статус супруги посла подразумевает участие в официальных мероприятиях. Как вы себя чувствуете в роли светской дамы?

– Мне кажется, что это одна из самых неудавшихся моих ролей.

– Как выглядит один день из жизни Марины Неёловой, когда ей не нужно выходить на сцену или съемочную площадку?

– Приезжая в Москву на две-три недели, я играю почти каждый день, поэтому, когда вдруг у меня нет спектакля, я не выхожу из дома, не встаю с дивана и читаю, если ко мне не пришел кто-то из моих друзей. А в Голландии моя жизнь напоминает жизнь Ильи Ильича Обломова: чтение, прогулки, прекрасное ничегонеделание.

– Про вас всегда говорят в превосходной степени: блистательная, неподражаемая, недосягаемая. Если бы вам самой нужно было подобрать три прилагательных, которые характеризуют вас, то какие это были бы слова?

– Мне очень нравятся ваши прилагательные, но если к ним вы подберете три антонима, то попадете в самую точку. (Улыбается.)

Наша справка:

Марина Неёлова родилась 8 января 1947 года в Ленинграде в семье, далёкой от театра или кино. Валентина Николаевна, посвятившая жизнь воспитанию дочери, поощряла её желание выразить себя в искусстве. В четырехлетнем возрасте девочка начала заниматься балетом. С детства Марина мечтала стать актрисой.

В 1964 году Неёлова поступила и в 1969 году закончила актёрский факультет ЛГИТМиК (мастерская Василия Меркурьева и Ирины Мейерхольд). Ещё будучи студенткой 3-го курса, Неёлова дебютировала в кинематографе, исполнив сразу две роли в фильме Надежды Кошеверовой «Старая, старая сказка», и работа сразу была положительно отмечена критиками.

Актриса мечтала попасть в труппу БДТ к Товстоногову, но не решилась прямо обратиться с просьбой к знаменитому режиссёру. В 1971 году Марина переезжает в Москву и устраивается в Театр имени Моссовета к Ю. А. Завадскому. Пробуется также у Эфроса. В 1974 году Неёлова переходит в «Современник». Валерий Фокин и Константин Райкин ввели её в спектакль «Валентин и Валентина» вместо выбывшей актрисы. С тех пор её профессиональная жизнь связана именно с этим коллективом.

В кино Неёлова начинала со сказочных и романтических ролей, постепенно расширяя свой диапазон. В 1972 году она снимается в психологической драме «Монолог», где её напарником по главной роли стал Михаил Глузский. Фильм стал большим творческим достижением актрисы, и о ней заговорили как об особом явлении.

В 1970-80-е годы творческая карьера Марины Неёловой развивается вполне успешно. Она не испытывает недостатка в предложениях ведущих режиссёров страны. Она воплотила на сцене образы героинь известных постановок своего времени: Виола («Двенадцатая ночь»), Аня («Вишневый сад»), Маша («Три сестры»), Марья Антоновна («Ревизор»). Заметным достижением в кинематографе становятся её работы у ведущих мастеров кино страны: Г. Н. Данелия, Н. С. Михалкова, Ю. Авербаха, Э. А. Рязанова, В. Ю. Абдрашитова и других.

С 1990 годов актриса стала значительно меньше сниматься, посвящая больше времени семье. В 1994–1997 годах она проживала во Франции с мужем, хотя продолжала появляться на сцене. Репертуар театра подстраивали под расписание ее приездов.

В настоящее время Марина Неёлова живёт в Москве и продолжает работать в труппе «Современника».

В 1984 году Неёлова познакомилась с Гарри Каспаровым – она старше его на 16 лет. Гарри жил в Баку и приезжал к Марине, когда бывал в Москве. Их роман продлился около двух лет и прекратился по настоянию матери Гарри Каспарова. В 1987 году у Марины Неёловой родилась дочь Ника. Отец – Гарри Каспаров, хотя он отрицает своё отцовство. Ника в 2010 году окончила лондонскую Школу изобразительного искусства Слейд по классу скульптуры. В этом же году выиграла конкурс New Sensations, проводимый The Saatchi Gallery совместно с Четвертым каналом телевидения Великобритании.

Муж – Кирилл Горациевич Геворгян, российский дипломат. Работал послом РФ в Нидерландах, сейчас директор правового департамента МИД.

И это все о ней:

«По сцене она движется, как беспокойная кошка… у нее голос избалованной девочки и эротическая внешность, которая электризует публику», – так отзывались о ней критики. Ее хрупкость, изящество, талию объемом в 54 сантиметра безмерно ценят модельеры. Вячеслав Зайцев, одевая Неелову для спектакля «Вишневый сад», специально ездил в Париж за кружевами, шелками и страусиными перьями, потому что считал, что такую женщину одевать иначе было бы преступлением!

Вес у Марины Мстиславовны всегда был «балетным»: 45 килограммов, и ни грамма больше! Войдя в любой лифт, Неелова непременно подпрыгивает: только тогда лифт соглашается везти груз… Однажды, встав на весы на каком-то южном курорте, Неелова обрадовалась: «48! Неужели удалось поправиться!» Проходящая мимо женщина мгновенно развеяла ее иллюзии: «Дамочка, а что-же вы с арбузом-то взвешиваетесь!»…

Застенчивая Марина вечно комплексовала из-за своей худобы. Масла в огонь подливали ехидные коллеги. Например, Константин Райкин так задумчиво-задумчиво говорил ей: «А что, нравятся мне твои ноги! Они так извиваются, извиваются…»

«Неёлову всегда хочется защищать, она как будто слишком хрупка для этого мира», – так отзываются о ней коллеги-мужчины. Когда двухлетняя нежная любовь Марины к сильнейшему шахматисту кончилась крахом, на ее защиту встала чуть ли не вся московская артистическая публика. Валентин Гафт, например, во всеуслышание заявил, что Каспарова теперь не станут принимать ни в одном уважающем себя доме…

Ее обожала и сказала немало лестных слов в ее адрес отнюдь не льстивая Фаина Раневская. Драматург Михаил Рощин словно в некотором недоумении и даже с испугом воскликнул: «Когда я вижу Неёлову на сцене, мне кажется, что она играет всегда как будто в последний раз». Через четыре года после окончания института ее портрет поместили на обложке журнала «Советский экран». По тем временам это называлось всенародным признанием и выражением зрительской любви.

Лия Ахеджакова о Марине Неёловой: «Она вызывает восхищение и удивление. Причем всегда. Своим поведением в жизни, в театре, отношением к профессии. У Пастернака есть строчка «корень красоты – отвага». Это абсолютно применимо к Марине. Ей свойственна отвага в поступках – и в жизни, и на сцене».