«Там просто анархия была». О чем рассказали основные фигуранты дела о бунте в ангарской колонии — ключевые моменты

Антон Обаленичев давал показания первым из ключевых фигурантов дела. Обвинение считает, что именно ему была отведена роль зачинщика конфликта с сотрудниками ИК, который и вылился в беспорядки. На суде он рассказал, с чего всё началось.

— Открылась дверь, как обычно, меня досмотрели у камеры. Пошел к Куртынову, и еще не доходя до каптерки (там осужденные получали спальные принадлежности. — Прим. ред.), он стал требовать сдать сигареты. Хотя была договоренность, что сигареты у нас при себе быть могут. Почему он до меня доколупался, не знаю, — рассказывает Обаленичев.

По его словам, на всё ШИЗО он закричал, «потому что был беспредел», а когда зашел в свою камеру, на эмоциях разбил стекло, за которым находилась камера видеонаблюдения, и поранил себя осколком.

Обаленичев также рассказал, что, когда 10 апреля спецназ начал теснить осужденных с плаца, он убежал в промзону — по его словам, территория на тот момент уже горела.

По словам подсудимого, в любой колонии есть группы, на которые разбиваются осужденные, но речи о том, что в ИК-15 была жесткая иерархия, нет, и никто никаких распоряжений ему не давал.

Также Обаленичев рассказал о давлении со стороны сотрудников и сокамерников в СИЗО-1, куда его привезли после бунта. Причем оказывалось оно, по словам мужчины, и на его родных.

Виктора Алёшина обвинение называет смотрящим за ШИЗО. Сам мужчина объяснял: в колонии от каждой группы осужденных выбирали человека, который вел диалог с сотрудниками ИК. Причем кандидат согласовывался с администрацией колонии.

Виктор Алёшин утверждает, что пытался находить компромиссы между сотрудниками колонии и осужденными, но незадолго до апрельских событий осужденные начали жаловаться, что оперативник Анатолий Куртынов позволяет себе лишнее.

— Я об этом говорил, всё успокаивалось на две-три недели, а потом опять начиналось. А 9 апреля закричал Обаленичев. Все начали стучать в дверь, я тоже. Звал Михеева (Станислав Михеев — на момент событий замначальника оперативного отдела. — Прим. ред.), но тот не подходил, — вспоминает Алешин начало конфликта. — Минут через 10 провели Обаленичева, Михеев сказал, что всё из-за сигарет. Я был этим возмущен. Он мог спустить ситуацию на тормозах, отвести Обаленичева в каптерку, попросить убрать сигареты, потом со мной поговорить.

Алёшин говорит, что случившиеся в ШИЗО погромы были для него шоком, он понимал, что вопросы со стороны администрации будут, учитывая, что пострадал сотрудник.

По его словам, на следующий день в целом всё было спокойно, пока в учреждение не завели спецназ — тогда Алёшин в числе других осужденных вышел на плац.

Выяснилось, что у администрации есть список осужденных из ШИЗО, кого нужно вывезти в СИЗО. Но на это никто не согласился, поскольку «все знали, что происходит в централе».

Когда спецназ начал подавление беспорядков, Виктор Алёшин побежал в сторону промышленной зоны. По его словам, он не знал, что там уже что-то горит, — он просто пытался спастись.

— Сотрудники были очень свирепы, там уже никто никого не слушал, была паника. Мы сидели на крыше с Марченко до тех пор, пока в рупор не сказали, что никого трогать не будут, — отметил Алешин. — В громкоговорители сообщили, что будут теплые места и теплая пища.

Но после выхода из промзоны всех осужденных уложили лицом на асфальт, а потом развезли по СИЗО Иркутска и Ангарска. Там, по словам Алёшина, он подвергся давлению со стороны сотрудников и сокамерников, а также был свидетелем пыток в отношении других нынешних подсудимых — Виталия Коренева, Игоря Колосова, Ивана Марченко, Хумайда Хайдаева. Причем разработчики, отмечает Алёшин, давили еще и тем, что причинят увечья другим осужденным, если он не скажет то, что от него хотят.

Олега Ващенко обвинение считает смотрящим за отрядом № 6 строгих условий содержания, куда помещают нарушителей режима, — именно к нему относились практически все нынешние подсудимые. Однако сам Олег Ващенко на суде заявил, что «смотрящий» в отношении него — это громко сказано.

По воспоминаниям Ващенко, о ЧП в ШИЗО он узнал от Виталия Коренева, который принял телефонный звонок, но громко тот о произошедшем не оповещал и никого идти за ним не призывал.

— Я понял, что опять пролилась кровь, будут проблемы. Куртынов не раз себе уже такое позволял. Позвонил правозащитникам, чтобы рассказать, что опять он поднял руку на осужденного, — рассказывал Олег Ващенко. — Увидел, что Алексей Дьяченко (мужчина тоже находился на скамье подсудимых, но умер осенью 2023 года от тяжелой болезни. — Прим. ред.) и Семен Францев ведут Парыгина с пробитой головой. А это вообще ни в какие ворота уже. Я понимал, что если его избили, то лагерю — всё, до свидания. Мы пострадаем.

Когда осужденные из ШИЗО пришли в отряд № 6, Олег Ващенко попросил Антона Обаленичева показать свои травмы и обнаружил, что их толком и нет. Только небольшая ссадина на шее.

— Я был против того, чтобы что-то вообще предпринималось. Парыгин пострадал, и с этим уже ничего не поделаешь. Я говорил, что это всё было зря, — говорил Ващенко следователю.

Никакого сговора, по его словам, быть не могло, тем более что на апрель 2020 года между осужденными из жилой зоны и ШИЗО был конфликт из-за расхождения взглядов на способы разрешения проблем.

— Просто масса с ума сошла, и всё. Там никакой статус (имеется в виду тюремный статус. — Прим. ред.) уже не мог ничего остановить, так же как и администрация ничего не могла сделать, — отметил он.

Когда начался штурм спецназа, Ващенко забежал в один из отрядов и был среди тех, кто баррикадировался.

— Народ били, избивали очень сильно без разбора, орали не по-человечески. Я понимаю, подавление бунта, но никто уже не сопротивлялся. В отряде, где мы были, все переживали, испугались, у кого-то слёзы побежали, — рассказывал он. — Кто-то порезался, я тоже, потому что мне было очень страшно. Скотобойня как будто была. Крик. Плач.

Олег Ващенко был среди тех, кто после бунта остался в ИК-15, но жизнь его после этого сильно поменялась: из смотрящих он стал сотрудничающим с администрацией колонии. По словам мужчины, это было по принуждению. О давлении он заявил еще на предварительном следствии в июле 2021 года, то есть через год после бунта. На тот момент Ващенко находился уже в СИЗО-6.

Игорь Колосов, по версии обвинения, — один из неформальных лидеров колонии и чуть ли не правая рука смотрящего Максима Богданова. При этом Колосов — один из тех, кого официально признали жертвой пыток в СИЗО-1 после бунта, а в отношении его мучителей уже вынесли приговор.

Он отмечает, что никаким криминальным авторитетом в колонии не был, просто пользовался среди осужденных уважением. Вечером 9 апреля он был в ванной, когда услышал громкий топот и крики в отряде. Куда все бежали, мужчина не знал.

— Выглянул из ванной комнаты, где в коридоре увидел одного осужденного, спросил, что случилось, он ответил, что в ШИЗО осужденные нанесли себе увечья, — рассказывал Колосов.

Из разговоров между другими осужденными и сотрудниками колонии Колосов, отмечает он, и узнал о конфликте в ШИЗО, правда, без имен. Мужчина участвовал в переговорах с сотрудниками ИК-15 в штрафном изоляторе, а также вместе с Максимом Богдановым старался утихомирить осужденных.

— Обаленичев продемонстрировал всем присутствующим синяки на спине, которые я лично видел. Мы решили, что ситуацию надо стабилизировать, чтобы она успокоилась и не выходила за пределы колонии, — вспоминает он вечер 9 апреля, когда осужденные из ШИЗО уже переместились в отряд № 6.

На следующий день Колосов с Богдановым не раз вызывались к начальнику колонии, но договориться никак не удавалось. А вечером на территорию зашел спецназ. Осужденные без чьей-либо команды, утверждает подсудимый, оправились на плац.

Оказалось, что Максим Богданов на этот момент уже находился в автозаке, и Игорю Колосову после короткого разговора один из сотрудников дал время для консультации с осужденными из другой колонии. Ему порекомендовали позвонить в ИК-2 некоему Стасу Атасу. Тот сказал, что лучше выполнить законные требования сотрудников. Не успев закончить разговор, Игорь Колосов услышал звуки взрывов с плаца.

— Я забежал в отряд № 10. Кто-то из осужденных поставил кровать к двери, чтобы спецназ не зашел и не начал избивать. Мы видели, что осужденных спецназ сильно избивал, а потом клали их на плац лицом вниз. Я ранил себя лезвием, — вспоминает Колосов.

Колосов потерял много крови, его оттащили в санчасть, перевязали руки и положили на пол. В числе остальных его из ИК-15 привезли в СИЗО-1 Иркутска. По его словам, сотрудники учреждения, как только осужденные зашли на его территорию, начали оскорблять и бить их палками, ремнями, цепями.

Как отмечает мужчина, он до последнего отказывался оговаривать и себя, и других осужденных. Из-за этого его перемещали из камеры в камеру, где истязали. В одной из них мужчину встретили так, что из-за пробитой головы он потерял сознание. В конце концов Колосов подтвердил все показания, которые озвучивал ему следователь.

— Я оговорил себя и всех лиц из-за угрозы жизни и изнасилованием меня и других. Возможности отказаться от этого не было, замечания делать тоже не было возможности из-за страха избиения. А они продолжались вне зависимости от того, какие показания давали, — говорит он.

Виталий Коренев, по данным обвинения, отвечал в колонии за привлечение в ряды группировки вновь прибывающих в ИК осужденных, а также контролировал направление азартных игр. Он, якобы получив звонок из штрафного изолятора, сообщил о ЧП в жилую зону и призвал осужденных идти туда.

— Я не был смотрящим, меня не назначал никто. Какой я смотрящий? Всё это наговоры. За игрой был вообще другой человек, — сказал Виталий Коренев на суде.

По его словам, со многими из подсудимых он познакомился только уже после беспорядков в колонии, в СИЗО. В том числе речь и об Антоне Обаленичеве. До конца срока ему тогда оставалось полтора года, и, по его словам, он мог претендовать на УДО, имея различные поощрения за участие в спортивных мероприятиях. Вместе с тем отношения с администрацией ИК сложились напряженные. Коренев объясняет это отказом сотрудничать, сообщая о нарушениях со стороны других осужденных.

— Я тогда сказал, что если увижу нарушения, тогда и так сообщу, — отметил он.

Коренев также заявил, что ему действительно позвонили из ШИЗО, но, когда вышел на улицу, в ту сторону уже шла толпа народа — мужчина направился туда же, потому что ему было интересно.

— Я подошел к окну пятой камеры, где находились Нефедьев (еще один подсудимый. — Прим. ред.), Богданов и Алёшин. Богданов кричал: «Вы зачем сюда пришли?» Нефедьев тоже говорил: «Пацаны, вы чё, не ломайте ничего», — вспоминает Коренев.

По его словам, о том, что в ШИЗО кого-то избили, он узнал только 10 апреля. Но кто с кем конфликтовал, Кореневу так и осталось неизвестным. В тот день, рассказывает мужчина, несколько раз сообщали о том, что на территорию заходит спецназ.

— В первый раз никого не было. А во второй я выбежал из отряда № 8 (Коренев находился там у знакомого. — Прим. ред.) и наткнулся прямо на него. Убежал к столовой. Видел, что осужденные разговаривают с Сагалаковым, но кто конкретно это был, не знал тогда. Я хотел вернуться в свой отряд, но это было невозможно сделать, — рассказывает Виталий Коренев.

Дальше, продолжает он, события на плацу начали разворачиваться очень резко: взрывались гранаты, осужденных поливали водой из брандспойта, спецназ бил людей.

Кстати, по словам Виталия Коренева, еще до событий апреля 2020 года с территории промзоны администрация ИК вывезла материалы и оборудование: якобы об этом говорили работники производства.

Потом, продолжает подсудимый, он упал от удара. Мужчину оттащили к санчасти, спустили штаны и пытались засунуть электрошокер в анальное отверстие, вспоминает подсудимый.

— Этого не дал сделать один из сотрудников колонии. Но у меня были перебиты ноги, я не мог идти, потому меня под руки потащили. Сорвали одежду, даже крестик, и закинули в автозак, — рассказывает Виталий Коренев.

В СИЗО избиения, по его словам, продолжились: это делали и сотрудники, и сокамерники.

— Я еще многое не сказал, что от меня требовали, потом полгода за это избивали. Мне следователь говорит: «А что остатки не рассказываешь?» У него лежали наши отписки, которые мы писали в камере, он сверял их с устными показаниями, — сказал Коренев на суде, добавив, что его заставили оговорить других осужденных.

Он отметил, что считает бунт связанным с приходом нового начальника ГУФСИН по Иркутской области и организованным сотрудниками ИК: колония была показательной, но якобы существовали факты отмывания денег и аферы с лесом — их нужно было скрыть от нового руководства.

Иван Марченко, считает обвинение, был среди тех, кто осуществлял общее руководство во время бунта и группировкой «отрицательно характеризующихся» осужденных. Во время беспорядков в ШИЗО он содержался там.

— 9 апреля после обеда пошли на прогулку, Алёшин сказал, что в колонию, по словам сотрудников, приедет новый начальник ГУФСИН, потому надо убрать всё лишнее, — вспоминает он. — Сотрудники позволяли сигареты при себе иметь, но при проверках мы скидывали их в унитаз.

Начало конфликта застало Ивана Марченко в бане. Мужчина рассказывает, что услышал, как кто-то выкрикивает его прозвище.

— Было очевидно, что какая-то возня началась. Услышал про Обаленичева и Куртынова, начал орать, чтобы он подошел, иначе я порежусь. Никто не подошел, я порезался, — говорит он. — Потом услышал шум за баней, с запасного хода открылась дверь, там стоят арестанты, говорят: «Вы вскрылись, мы пришли».

Иван Марченко был из тех, кто вел диалог с представителями администрации колонии в ШИЗО, в частности с Артемом Гридасовым.

— Я ему и до этого говорил, что их действия приведут к тому, что зэки психанут. Гридасов говорит: «Давайте разворачивать [происходящее]». Я ответил: «Чё разворачивать, ты обманываешь, врешь», — вспоминает Марченко. — Про тех, кто содержался в безопасном месте, я кричал, что их надо сжечь, но потом сказал: «Хватит, напугали, и ладно». Они просто орали всякую фигню.

На разговоре в кабинете начальника колонии Андрея Верещака он тоже был. Вроде как даже удалось достичь неких договоренностей, в том числе по ремонту ШИЗО.

— Еще тогда позвонили с управления, он сказал, что сами разберемся, никого заводить не надо. После мы разошлись по отрядам. Я зашел в каптерку, видел, что снимают видео с Обаленичевым, но сказал, что никаких видео не надо, всё нормально, с администрацией будем разбираться, — рассказывает Иван Марченко.

Мужчина признаёт, что в ночь с 9 на 10 апреля у него случились разборки с одним из активистов. Он разбил оппоненту нос, но связано это было с тем, что этот человек якобы бил знакомого Марченко до этого.

По его словам, после очередного разговора Богданова с Верещаком уже 10 апреля последний заявил, что всем осужденным надо вернуться в ШИЗО.

— Я тогда спросил: «Как мы там будем, там же всё разрушено», — вспоминает свою реакцию Марченко. — Мы уже понимали, что будет уголовное дело из-за Парыгина, нас опрашивали следователи. А вечером зашел сводный отряд, мы пошли разговаривать с руководством, со мной был Семен Францев. Мы были не против, чтобы нас увезли в автозаках, но просили, чтобы другие арестанты не пострадали из-за нас.

Как и Игорь Колосов, Иван Марченко вспоминает, что они звонили в ИК-2 Стасу Атасу — поскольку Богданова, который может принимать решение от лица осужденных, на месте уже не было. Но договорить не успели, как начался штурм.

— Абсурд там был, кто в лес, кто по дрова. Стас Атас сказал нам, что мы перегнули палку. Просто всё вышло за пределы. Мы же пришли к единому мнению, противостояния не было, был долгий разговор. Что побудило к штурму, я не знал, только здесь узнал, что камень прилетел в Сагалакова, — утверждает подсудимый.

Иван Марченко забежал в один из отрядов, но там невозможно было забаррикадироваться: слишком большие окна. Тогда он пустился в промзону.

 — Там уже всё горело, в дыму какие-то арестанты на тракторах ездили. Со мной Алёшин был, мы думали, что делать. Я предложил залезть на высокую крышу, которая бы поместила несколько сотен человек. Но там были зэки, которые всё поджигали. Я думаю, это были зэки с низкой социальной ответственностью. Та крыша тоже загорелась. Мы поняли, что выхода нет, надо сдаваться, — рассказывает подсудимый.

Спецназ после этого, говорит он, буквально «начал убивать арестантов», избиения продолжались около двух с половиной часов. В СИЗО тоже оказывали «жесткое давление».

— Никаким лидером я быть не могу, потому что для этого нужен статус, а я обычный мужик. Если я сидел в ШИЗО, это еще не значит, что я лидер какой-то, отрицалово. Просто были недопонимания с администрацией колонии, — объясняет он.

Иван Марченко также подтвердил, что у него была конфликтная ситуация с Максимом Богдановым и Олегом Ващенко: мужчина считал, что они недостаточно делают для защиты осужденных.

Романа Нефедьева обвинение называет ответственным за обмен информацией между осужденными и криминальными авторитетами, а также с людьми на воле. Обмен информацией происходил за счет мобильных телефонов — как они, будучи запрещенными, попали на территорию колонии, следствием не установлено.

— Я считаю оскорбительным и циничным это уголовное производство. Да, я жил как преступник, но то, в чем меня обвиняют сейчас, — это неправда. Я не принимал никакого участия в организации массовых беспорядков и, если бы мне даже предложили, я бы отказался от участия в такой авантюре, — так заявил Роман Нефедьев в суде.

Мужчина к началу событий содержался в одной камере с Виктором Алёшиным в ШИЗО. Телефон там был, но звонить разрешалось только родным и близким. По словам Романа Нефедьева, когда начались беспорядки в штрафном изоляторе, он действительно сообщил об этом Виталию Кореневу.

— Но звонил я не конкретно Кореневу, а в лагерь, чтобы просто рассказать, что произошло. Это не призыв был куда-то идти, просто поделился происходящим. Я и бабуле своей позвонил, рассказал, — отмечает подсудимый.

Вместе с тем, по словам Нефедьева, с осужденными из жилой зоны он практически не общался и мало кого знал, поскольку практически сразу же, как попал в колонию, оказался в ШИЗО. Более того, у него был конфликт с Максимом Богдановым и Олегом Ващенко.

— Не было никакой группировки. Я дружил с людьми. Если бы они хотели пойти на преступление, я бы, наоборот, удерживал от этого, — отмечает Нефедьев. — Даже если бы мы захотели теоретически что-то организовать, администрация об этом узнала бы. Возможности обсуждать подобное не было. Никакую информацию я не собирал и не передавал.

Мужчина отмечает, что несколько раз сотрудники колонии применяли к нему силу и унижали словами, но чувства ненависти они у Нефедьева не вызывали.

— У меня к ним было равнодушие. Я бы тоже, если бы выполнял работу, требовал бы уважения к себе. Но я никогда к ним не лез. Никогда, — говорит он.

Но в целом, добавляет подсудимый, сильно осужденных в колонии не ущемляли, особенно в жилой зоне: «Там и бухали, и курили, и что только не делали». Потому ослабления режима лично он и не хотел добиться.

— Я не был никаким авторитетом. Знаю, что меня уважали за мой образ жизни. Я всегда всем помогал: кому материально, кому морально, — объясняет Нефедьев.

О событиях в ШИЗО 9 апреля мужчина вспоминает примерно то же самое, что и другие осужденные.

То, что в ШИЗО зашли осужденные из жилой зоны, стало, по словам Нефедьева, неожиданностью.

— Там просто анархия была, никто никого не слышал. Много было сумасшедших. Я призывал к тому, чтобы ничего не ломали, — вспоминает подсудимый.

На плац 10 апреля Роман Нефедьев, по его словам, вышел, полагая, что осужденные и администрация попробуют договориться. Диалог действительно шел, но, отмечает он, руководство колонии и ФСИН настаивало на выполнении своих требований.

Подсудимый также рассказал, что видел, как именно сотрудники колонии первыми начали кидать в осужденных камни. А когда взорвались светошумовые гранаты, Нефедьев забежал в здание отряда № 10.

— Там все кричали, резались. Я предложил баррикадироваться. Это был инстинкт, страх, — объясняет Нефедьев.

Когда осужденных задержали спецназовцы, продолжает подсудимый, из общей толпы пофамильно вывели семь-восемь человек и уложили на плацу отдельной группой.

— Нас начали заматывать скотчем, бить, оскорблять. Один из сотрудников сказал: «Надо их обоссать, пока они тут». Потом вели через «коридор» сотрудников, били, закинули в круг из людей с собаками. Затем завели в штаб, там осужденные из безопасного места говорили: «Вас женщинами будут делать». Меня ударили киянкой по голове, я потерял сознание. Увезли в СИЗО-6, — рассказывает Роман Нефедьев.

Показания, которые он давал на предварительном следствии, во время суда мужчина опроверг, сославшись на то, что в ангарском следственном изоляторе его истязали как сотрудники, так и сокамерники. Сейчас Роман Нефедьев проходит потерпевшим по делу о пытках, которое рассматривает Ангарский городской суд.

По мнению Романа Нефедьева, бунт в колонии организовали сами же сотрудники, чтобы скрыть финансовые махинации руководства ИК-15. По этой же причине подожгли и промзону, уверен мужчина.

Антона Оленникова обвинение считает смотрящим за так называемыми атасёрами — людьми, которые наблюдают за передвижениями по территории колонии. В суде он заявил, что действительно организовывал такую работу, но это было с санкции администрации учреждения.

— Это делалось, чтобы по колонии не было хаотичного передвижения, атасёры были кем-то вроде посредников, передавали осужденным продукты, передачи. Я ничего никому не приказывал, администрация колонии ставила задачу, которую я выполнял вместо сотрудников, — сказал Оленников в суде.

Ни с кем из подсудимых во время пребывания в колонии дружеских отношений Антон Оленников особо не поддерживал, более или менее близко общался только с Максимом Богдановым и Олегом Ващенко. Более того, он добавил, что между ними и осужденными, которые содержались в ШИЗО ПКТ, были натянутые отношения.

— То, что в колонии была иерархия, — это громко сказано. Как и в любом обществе, были свои группировки, гласные и негласные договоренности. В колонии было видеонаблюдение, потому если бы мы собирались и о чем-то договаривались, администрация об этом узнала бы, — считает Антон Оленников. — Меня в колонии всё устраивало, мне до свободы оставался только год.

О происшествии в ШИЗО он узнал из-за того, что «кто-то что-то крикнул». Когда он оказался в здании, в коридорах уже всё было порушено, а начальник колонии Андрей Верещак попросил успокоить осужденных и развести по отрядам, чем Оленников и занялся.

В течение 10 апреля как будто тоже не происходило ничего сверхъестественного, после обеда стало известно, что в колонию заведут спецназ и проведут обыски. А вот то, что случилось дальше, кажется, никто не ожидал.

— На плацу было много народу, но, на мой взгляд, вели себя спокойно. Кто-то разговаривал с начальством, но я был далеко, не слышал о чем, — вспоминает Оленников. — А потом нас начали поливать водой из пожарной машины, гранаты начали взрываться, спецназ начал бить дубинками по щитам. Я сначала даже не понял, что случилось. Испугался и побежал в сторону промзоны, потому что некуда было бежать.

Некоторое время мужчина провел в швейном цехе вместе со знакомым — пока производство не загорелось. Также, добавляет подсудимый, сотрудников ГУФСИН просили выпустить с территории промзоны работников, которые к происходившему вообще не имели никакого отношения.

— Их выпустили, но тут же начали бить, потому оставшаяся часть убежала обратно. А потом мы просто сдались, и всё, — закончил Антон Оленников.

Семен Францев, по версии обвинения, вместе с Иваном Марченко и Хумайдом Хайдаевым осуществлял общее руководство группировкой. Однако на суде он отметил, что ничего подобного не было. Впрочем, как и иерархии в колонии.

Мужчина признал, что в камере в ШИЗО, где он содержался, разбил камеру видеонаблюдения, но отрицает, что ломал что-то еще. Также Францев признал факт избиения одного из активистов.

— Я его ударил на личном конфликте. А второй активист влез, ему тоже пришлось дать. Но это не было избиение в составе организованной группировки. Я никому не подчинялся, и мне никто не подчинялся. Блатным себя не считал, я обычный среднестатистический заключенный, — заявил он суду.

Но Семен Францев отмечает, что действительно участвовал в переговорах с администрацией, но чтобы урегулировать конфликт, а не для того, чтобы отвести от себя подозрение.

— И Парыгину я помогал чисто из человеческих побуждений. Когда уводил его, Хайдаева там не видел (Хумайда Хайдаева обвиняют в том, что он избил Артема Парыгина. — Прим. ред.), а я его хорошо знаю, — говорит Францев. —  Я не первый год сижу, понимал, что ситуация критическая. Обвинение надуманное и раздутое следователем, сфальсифицированное на пытках.

Семен Францев отметил, что хотел бы уйти на специальную военную операцию.

— Надоела эта тюрьма. Хочу исправить жизнь, строить семью, работать, — сказал он.

Хумайд Хайдаев, по версии обвинения, еще один из тех, кто осуществлял общее руководство группировкой. Мужчину также обвиняют в том, что он избил сотрудника ИК-15 Артема Парыгина: тот получил сотрясение и признан потерпевшим в деле.

На суде Хайдаев рассказал, что на момент беспорядков ему до конца срока оставалось полгода, и все эти месяцы сотрудники администрации предложили ему провести в помещении крытого типа, то есть не в жилой зоне. Он вспоминает, что 9 апреля, когда всё началось, Александр Куртынов пытался сначала спровоцировать его.

— Когда забирали матрасы, он начал задавать мне провокационные вопросы о религии. Но Семен Францев, слава богу, пресек это, сказав: «Анатолич, зачем это делаешь?» — рассказывает Хумайд Хайдаев.

Когда закричал Антон Обаленичев, продолжает мужчина, он уже лежал в кровати. Все осужденные из его камеры начали стучать в дверь, чтобы узнать, что случилось, но никто не нанес себе увечья и не сломал имущество, кроме камеры видеонаблюдения — это сделал Семен Францев.

— Многие говорили, что Обаленичев кричал: «Абу, Абу (прозвище Хумайда Хайдаева. — Прим. ред.)». Но на самом деле он кричал: «Бур! Бур!» — отметил подсудимый. «Бур» расшифровывается как «барак усиленного режима».

Хайдаев также вспомнил, что в какой-то момент в его камере погас свет, а спустя время дверь открылась и в проеме стоял сотрудник колонии Станислав Михеев. Были и другие работники ИК-15. В переговорах, которые проходили в камере № 5 между осужденными и руководством учреждения, Хумайд Хайдаев участия не принимал.

— Я знал, что в изоляторе находится старик, он мусульманин. Я пошел к нему, но встретил Гридасова. Сказал ему: «Ну что, Олегыч, добились своего?» Он говорит, что его били, но это неправда. У меня в руках не было ничего, никаких осколков стекла, — утверждает мужчина.

Артема Парыгина, в избиении которого обвиняют Хайдаева, он тоже видел, но только тогда, когда тот заходил на территорию ШИЗО.

— Он увидел, что какие-то осужденные что-то поджигают. Я тоже заметил это. Парыгин пошел к ним, начал грубо разгонять, толпа пошла на него. Он понял, видимо, что не надо туда лезть, развернулся и ушел на своих ногах. Тогда его еще никто не бил, — рассказывает Хумайд Хайдаев.

О том, что Парыгин пострадал, мужчина узнал от Семена Францева и Алексея Дьяченко, когда находился в отряде № 6 — туда всех, кто вышел из ШИЗО, говорит Хайдаев, отправил сам начальник колонии Андрей Верещак.

— Францеву и Дьяченко вообще должны быть благодарны, Парыгина толпа могла просто забить, если бы они не увели его, — отмечает мужчина. — Когда узнали, что пострадал сотрудник, у нас было негодование. Но мы до сих пор не знаем, кто конкретно его избил.

А на следующее утро в колонию приехали следователи и прокурор. От последнего Хумайд Хайдаев и узнал, что его обвиняют в избиении сотрудника ИК-15.

Когда в колонию зашел спецназ, мужчина, как и многие, вышел на плац, потому что ему было интересно посмотреть, что будет. Но сам он это делать никого не призывал, утверждает Хайдаев. Мужчина даже участвовал в переговорах с руководством колонии, но после того как стало понятно, что решения должен принимать смотрящий за ИК Максим Богданов, отошел в сторону от плаца.

— Один из сотрудников говорил, что я выбежал на плац первым и был полураздетым, вскрыл себе руки, но это неправда. У меня ни одного шрама на теле. Соответственно, я, если сам этого не делал, никого не мог и призывать к этому, — говорит Хумайд Хайдаев.

При начале штурма мужчина получил несколько ударов дубинкой, ему сломали руку. А потом оттащили к группе других осужденных, где раздели, связали, били и глумились. Там же он видел подобное отношение к Виктору Алёшину и Ивану Марченко.

— Подошел прокурор по надзору и сказал: «Вы чё делаете, я же еще здесь. Везите в СИЗО и там работайте», — вспоминает Хайдаев.

Он был в числе тех, кого после бунта вывезли в Иркутск. По словам мужчины, там он, как и многие осужденные из ИК-15, подвергся пыткам. В одной из камер его держали связанным 17 дней, били и требовали дать ложные показания. Но в итоге Хумайд Хайдаев отказался что-либо рассказывать следователю, воспользовавшись своим конституционным правом.