Память о Викторе Цое и Первой мировой - в обзоре событий недели

Все самые важные новости этой недели вы наверняка уже знаете, а если и нет, то можете очень быстро восполнить информационный пробел, пролистав нашу ленту. Я же хочу напомнить о том, чего не было в информационных сообщениях этой недели, но что лично для меня стало серьёзным впечатлением этих дней. Дело в том, что в Иркутском областном краеведческом музее продолжается выставка специальной экспозиции, посвящённой истории Первой мировой войны. А точнее, вовлечённости Иркутской губернии и её жителей в это важнейшее событие XX века. Пока не познакомишься с выставкой, трудно представить, насколько серьёзно эта далёкая война задела иркутян.

Экспозиция «Испепеляющие годы» получилась сильной. Оружие, награды, агитационные материалы, военная форма и гражданское платье тех времён, при наличии хотя бы малой толики воображения, становятся настоящей машиной времени. И, проведя здесь час-другой, начинаешь понимать, что хотя театр военных действий и был далёк от Восточной Сибири, но рука этой войны дотянулась до каждой иркутской семьи. Пока продолжается лето, пока свободного времени хватает на многое, не поленитесь дойти до музея и увидеть своими глазами то, что работники музея и само время сберегли и донесли до наших дней, чтобы вы увидели это своими глазами.

Мой брат старше меня на восемь лет. Мы были не очень близки – сказалась разница в возрасте и постоянные переезды. В 1989 году мы переехали в Домну – это такой гарнизон в 30 километрах от Читы, и пути наши окончательно разошлись. Брат заканчивал 11-й класс, зарабатывал золотую медаль и побеждал на всех спортивных соревнованиях, до которых дотягивался. Я с утра до ночи проводил во дворе, обрастая знакомствами с соседскими пацанами, и запоем читал приключения и фантастику. Через год брат поступил в институт, и мы почти перестали видеться.

Теперь я не могу вспомнить из этого времени почти ничего такого, что бы нас объединяло. Кроме, может, общей комнаты, в которой двоим было тесно. Но я точно помню чёрную пластинку, на которой не было написано ничего, кроме одного короткого слова – «Кино». И я точно помню, что песни с этого альбома и он – 17-летний, и я, 9-летний, слушали с одинаковым ощущением того, что Цой хорошо с нами обоими знаком. Он знает нас, прекрасно нас понимает, чётко знает, что нас волнует и поёт именно то, что мы хотим слышать. Поёт так, что совершенно не понятно, как мы существовали до того, как услышали эти простые в целом стихи.

В начале 90-х он звучал на каждом углу – мы воспринимали это примерно так же, как звук проходящих в 500 метрах от гарнизона поездов. В старших классах школы аккорды, необходимые для того, чтобы кричать песни Цоя, знали даже те, кто не умел играть на гитаре. В институте песнями Цоя описывались переживания любой степени сложности.

Потом Цоя стало меньше. Музыки, наверное, больше. А Цоя меньше – время не щадит даже память. Но всё равно пару раз в год я на несколько недель погружаюсь в рваный ритм положенного на музыку повествования, которое легко описывает всю мою жизнь.

Не знаю, плакал ли мой брат 15 августа 1990 года.

Я бы плакал.

На днях депутат Государственной думы обратился к председателю Следственного комитета РФ Александру Бастрыкину по вопросу нецелевого расходования бюджетных средств, выделенных на строительство Ледового дворца в Иркутске. После чего правительство Иркутской области сразу заявило, что заинтересовано в проведении тщательного расследования по этому вопросу, признав Ледовый дворец «самым проблемным из недостроенных объектов в Иркутской области».

Наконец-то дело сдвинулось с места. Строительство спортивного объекта началось 15 лет назад, а дворец всё никак не может функционировать в полную силу. То денег не хватает, то несколько лет его передают с городского на областной баланс. А когда работы решено было возобновить, всё равно ничего хорошего не вышло. Арбитражный суд Приангарья установил, что управление капитального строительства Иркутской области в 2011 году в нарушение российского законодательства выдало ООО «Спецстрой-7», которое должно было продолжить работы в Ледовом дворце, аванс в сумме более 190 миллионов рублей. В данный момент компания находится в процедуре банкротства. Вот поэтому и встал остро вопрос о проверке расходования бюджетных средств. По словам губернатора, «если в результате проверок выявятся нарушения, виновные должны понести ответственность».

Ну, а тем временем долгострой так и стоит никому не нужный, хотя сколько пользы он бы смог принести Иркутску! И соревнования бы крупные принимал, и повысил бы уровень профессионализма наших спортсменов. Будем надеяться, что Ледовый дворец всё же достроят когда-нибудь и он восстанет изо льда.

Алтайские спасатели нашли тело парапланериста из Иркутска 13 августа. Через две с половиной недели после злополучного старта в финальный день открытого чемпионата России по парапланерному спорту. Ещё одной жертвой той самой неожиданно налетевшей грозовой тучи был спортсмен из Удмуртии, тело которого сняли со скалы 2 августа. Между двумя потерями 3 километра и 11 дней поисков. Да. Вот, что пишет МЧС Алтая: «При обнаружении стало очевидно, что он упал на каменистую поверхность, сверху на нём лежал параплан и снаряжение»…

Я люблю журналистику за то, что она даёт возможность узнавать что-то важное из первых рук. Люблю за её адреналин и риск. За соревновательный дух. За странное сочетание командной игры с возможностью создать свой авторский стиль. За плюшки-печенюшки, торты за очередного посетителя на сайте, разборы ленты, вопросы главреда «а что ты сегодня пишешь?». За людей, с которыми ты можешь говорить.

Собственно, за это же я журналистику не могу любить. Иногда просто ненавижу. Потому что проблемой человека можно легко проникнуться, его боль, его тревоги и надежды легко могут передаться тебе. И тогда каждый день будет длиться вечность. Потому что каждый день ты будешь долбить мчсников, каждый день будешь бесконечно сильно хотеть и в то же время бояться услышать «да» на вопрос «нашли?». А потом утром опоздать на работу, посетовать на близящуюся жару, обругать компьютер за медленную загрузку и узнать. Узнать всё. Задать идиотский вопрос «живого?» и первые несколько минут вообще не понимать, что происходит…

Журналистика для стойких и сильных. Для людей, которые могут отгородиться от чужой боли. Иначе таких личных трагедий будет столько же, сколько авторских текстов. Я пытаюсь воспитать в себе спокойное отношение ко всему, что происходит, иначе сердца не хватит на всех. Но пока плохо получается.