«Кредит на оба ваши дома» и кошмар Александровского централа - обзор прессы

«Кредиты – это как наркотик»

В среднем каждый экономически активный житель Иркутской области должен банкам 130 тыс. рублей, из которых выплата 7,5 тыс. уже просрочена. Специалисты говорят, что сегодня никого не удивишь наличием у одного человека одновременно 10–15 кредитов. При этом всё чаще люди перестают по ним платить: кто-то – из-за потери источника доходов, а кто-то – из-за банального нежелания. Всё это вывело Иркутскую область в число наиболее закредитованных регионов страны.

Любовь зла

У иркутянки Аллы круглые сутки звонит телефон. Почти все звонки, за исключением небольшого числа знакомых номеров, она тут же сбрасывает. «Сначала я пыталась отвечать, но потом поняла, что это бессмысленно, – буднично объясняет она. – К тому же звонят не люди, а автоматические системы оповещения должников, которыми пользуются банки и коллекторы». Аналогично не умолкает телефон у её мужа Игоря, а также мамы и свекрови. Продолжается эта бомбёжка звонками, по словам Аллы, с весны 2014 года.

Интерес банков к семье Аллы и Игоря отнюдь не праздный. Сегодня у них семь кредитов на общую сумму около 1,5 млн рублей, по которым они почти год не вносят платежи. При этом всего несколько лет назад у молодых супругов не было ни одного банковского займа. История того, как они превратились в должников, началась вполне обычно. Первый кредит Игорь оформил в 2011 году, когда собрался порадовать жену и подарил ей поездку в Таиланд. Тогда 100 тыс. рублей хоть и казались большой суммой, однако доходы семьи позволяли платить по кредиту и безбедно жить. Некоторое время спустя у Игоря и Аллы появился ещё один кредит – на холодильник, пылесос и телевизор. В 2012 году семья решила купить автомобиль. Естественно, тоже в кредит. В банке необходимые семье 600 тыс. рублей выдали без особых проволочек. И заодно вручили кредитную карту на круглую сумму.

Полную версию статьи можно прочесть на сайте «Восточно-Сибирской правды».

«Тонущий ковчег»

В феврале медийное пространство Приангарья было взорвано информационной бомбой: закрывают, все-таки закрывают психиатрическую больницу в бывшей каторжной тюрьме Александровский централ посёлка Александровское Боханского района. Учреждение, о плачевном состоянии которого говорили и спорили на протяжении практически шестидесяти лет, но закрыть которое все же не решалась ни одна предыдущая региональная администрация, переживает ликвидацию. Болезненную и драматическую. В судьбу учреждения вмешались высшие силы. Омбудсмен Иркутской области Валерий Лукин ударил по проблеме из тяжёлой артиллерии, заручившись поддержкой уполномоченного по правам человека в РФ Эллы Памфиловой и Генпрокуратуры. Под нажимом высших сил застарелый нарыв хлынул наружу. Участь больницы решена: «Карфаген должен быть разрушен».

Двадцатью годами раньше

Лет двадцать назад, в середине девяностых, выдающийся иркутский журналист Татьяна Маркова несколько часов провела в Александровской психиатрической больнице для хроников по легенде новой пациентки. Результатом журналистского эксперимента стал резонансный очерк в «Восточно-Сибирской правде» под щемящим названием «Никударики». Очерк трагический и безысходный. О том, как силятся сохранять человечность и сострадание друг к другу обитатели бывшей царской каторжной тюрьмы, а теперь – сумасшедшего дома, как обустраивают из грёз и фантиков свой сиротливый «потусторонний» мирок – по ту сторону разума, по ту сторону привычных жизненных законов и стандартов. О том, как стараются скрасить убогость этого скорбного места работающие там медработники, изо дня в день сражаясь с надвигающейся разрухой и нищетой. О том, что тюрьма переполнена и гниёт на глазах, а больных девать некуда, потому что новые «каторжане» поступают сюда, как правило, на пожизненный срок, и становится их всё больше и больше. Что денег на стремительно ветшающий федеральный памятник произволу самодержавия, на неподъемный его ремонт никто не найдёт и не отсыплет. Вот и плывут неприкаянные души умалишенных в мрачном своём ковчеге с уставшим конвоем в белых одеждах – плывут в никуда, к неизбежному крушению, к неминуемой катастрофе.

Приплыли

В ноябре 2013 года уполномоченный по правам человека в Иркутской области Валерий Лукин озвучил застарелые проблемы больницы в Законодательном Собрании Приангарья, а также обратился в областную прокуратуру с просьбой в судебном порядке добиться закрытия Александровского отделения психиатрической больницы №2 в Сосновом Бору. Своё требование омбудсмен обосновал тем, что в Александровском централе происходит многолетнее, «массовое и грубое нарушение прав большой группы незащищенных граждан».

К моменту, когда правозащитник Лукин поставил вопрос о психбольнице в Александровском централе ребром, в архивах Центра сохранения наследия на этот мученический объект уже имелось три авторитетных инженерных обследования: ООО «Иркут-Инвест» 2009 и 2011 годов и ООО «Вестлайн» 2013-го. Все три вердикта сводились к одному: здание бывшей каторжной тюрьмы находится в аварийном состоянии, спасти его может не просто капитальный ремонт, а фундаментальная реконструкция.

Омбудсмена выслушал парламент, поддержал губернатор. Ему внял Минздрав Иркутской области, начавший в 2014 году точечные перевозки пациентов централа в другие медицинские и социальные учреждения. Депутаты обещали вернуться к вопросу через год, но не вернулись. Валерий Лукин настаивал на вынесении целевого постановления правительства области и разработке комплексной межведомственной программы решения проблем, связанных с закрытием больницы, переселением её пациентов, трудоустройством высвободившихся кадров и сохранением нормальной социальной обстановки в посёлке Александровское, где психбольница играла роль, по сути, градообразующего предприятия.

- Однако регламентирующего все эти сложные процессы комплексного документа нет до сих пор, - говорит правозащитник. – Я не увидел сколько-нибудь серьёзного и масштабного подхода к проблеме со стороны правительства. Через год после моего обращения, к ноябрю 2014-го, ситуация в Александровском централе почти никак не продвинулась, если не считать незначительной убыли больных. Тогда я при поддержке федерального омбудсмена Эллы Памфиловой вынужден был обратиться с запросом о расследовании ситуации в Генеральную прокуратуру РФ.

После включения в операцию «Ликвидация» столичного тарана сценарий вступил в ускоренную финальную фазу.

Из глубины веков

Весь клубок острейших проблем медучреждения невозможно понять без краткого экскурса в его историю. В историю, прежде всего, архитектурного мастодонта, в котором оно расположилось.

Александровская центральная каторжная тюрьма была построена в 1873 году. Сюда ссылались уголовники, а также большая часть политзаключённых – польских повстанцев, участников Севастопольского восстания, революционеров. В годы русско-японской войны 1904-1905 годов здесь оборудовали военный госпиталь. Потом централ вновь «работал» по своему прямому назначению. Великая Отечественная во второй раз изменила роль казённого дома, превратив его в госпиталь в 1943 году. Госпиталем для долечивания фронтовиков он оставался и в послевоенные годы. Так бывший мрачный каземат попал в систему здравоохранения. В 1958 году в нём оборудовали большой филиал Иркутской областной психиатрической больницы №1, куда отправляли, условно говоря, «вечных» пациентов, хроников с наиболее пессимистичными прогнозами на исцеление. Подальше от областного центра, от глаз начальства и здоровых земляков. С 1963 года Александровский централ был самостоятельной лечебницей. А в 2010-м вновь стал филиалом, теперь уже областной психиатрической больницы №2, что в Сосновом Бору. Сегодня в этом статусе ему и предстоит встретить свою кончину.

Проблемы лечебного заведения не новы ни для прокуратуры, ни для Росздравнадзора, ни для региональных властей. На протяжении долгих десятилетий пресловутый централ в Александровском был костью в горле целого ряда ведомств. С конца 60-х здание, восстановленное после пожара 1889 года, не видело капитального ремонта. Канализация в нём сливная, ассенизационная машина в хозяйстве своя, в месяцы весенней распутицы качает чуть ли не сутками, потому что, помимо фекалий, подполья заполняются и прибывшими грунтовыми водами. Вентиляции практически никакой. Стены разъедает грибок. Обои повсюду пузырятся. В коридорах холодно. В палатах, даже там, где в окнах не хватает стёкол, холоду не устоять. Потому что камеры, палаты то есть, переполнены. Согрев гарантирован скученностью. До ноября 2013 года здесь содержались порядка 500 хронических больных и трудились около 250 человек обслуживающего персонала. По всем нормативам больница была перенаселена, медики перерабатывали, потому что их не хватало. Обитатели жили в помещениях по тридцать человек, койки стояли почти вплотную друг к другу. Но самое страшное заключалось в том, что здание год от года становилось все менее и менее безопасным. Всем было ясно, что условия жизни здесь неприемлемы, что громада централа неотвратимо приходит в угрожающее состояние. Но никто не мог да и не старался собрать достаточный заряд политической воли, чтобы разрешить ситуацию.

Судьбу строения в высшей степени осложнил, как это ни странно, факт признания его федеральным памятником старины. Как известно, любые вмешательства в такую отнесённую к реликтам натуру, вплоть до внешней побелки или установки новых окон, должны согласовываться с Центром сохранения наследия. Ну а уж если говорить о масштабном ремонте, то требуются серьёзные историко-архитектурные обследования. Само собой, дорогостоящие. Где денег взять? В идеале схема должна была быть такой. Что называется, следите за руками. Поскольку здание на балансе регионального министерства здравоохранения, оное министерство должно было ходатайствовать о выделении средств на ремонт в министерство культуры, по подведомственности памятников. Минкульт региона – просить требуемую сумму у областного бюджета. Областное правительство – у Минкульта РФ, ибо памятник федеральный. И назад по цепочке – к Минздраву Приангарья, которое должно было бы эти деньги освоить и за них отчитаться. Чем так себя изнурять, да ещё и впрягаться в долгую историю сложнейших согласований со специалистами ЦСН, областному здравоохранению проще в тех же сметах построить две-три другие больницы, в которых, как мы все понимаем, никогда не оскудевает нужда. Минкульту связываться с реконструкцией исторического объекта у черта на куличках, в Боханском районе, на сложной трассе, к тому же отданного под использование Минздравом, вообще, что называется, в чужом пиру похмелье. Вот и вышло, как пелось в гимне тюрьмы, придуманном в девятнадцатом веке каторжанами:

Это, парень, дом казённый –

Александровский централ.

А хозяин сему дому

Здесь и сроду не бывал.

Поэтому всём было легче закрывать глаза на патологическую обстановку в Александровском. Авось как-нибудь само рассосётся.

Дурдом победит бедлам

После столичного «пинка» закрытие злополучной больницы пошло форсированными темпами, сопровождаемое неизбежными издержками, осложнениями и несуразностями, доходящими до абсурда.

С апреля 2014 года больница закрыта для приёма новых больных. С ноября, после разразившегося «столичного грома» отсюда лихорадочно вывозятся пациенты. В спешке, на больничном уазике, битком набитом вещами беспомощных переселенцев, куда едва втискиваются сопровождающие. Везут добро бы ещё в Сосновый Бор – специализированное психиатрическое учреждение, в другие психбольницы и психоневрологические интернаты, но ведь и в районные и даже участковые больницы, где спешно создаются психиатрические отделения и наскоро инструктируется персонал. Когда партию «александровцев» привезли в Захал Эхирит-Булагатского района, оказалось, что новое подразделение для их содержания ещё не готово, в помещении аврально заканчивали ремонт, не было решёток на окнах, прибытие новичков вызвало настоящую панику. Один из новоселов пришёл в крайне возбуждённое состояние и стал бегать по больнице, громко крича, пугая обычных пациентов, их посетителей и, что не удивительно, работников медучреждения. Ведь прежде никто из них не работал с умственно отсталыми людьми. Санитары растерялись, потому что не знали, как действовать в подобной ситуации. К спонтанному стрессу никто оказался не готов.

И такая картина в разных вариациях повторялась по многим новым адресам злосчастных переселенцев.

В Захале жители митинговали против привоза «психов» в посёлок. Сейчас панические и протестные настроения подхватили в селе Игнино Куйтунского района, где районная больница приняла 25 александровских мигрантов. Игнинцы разместили своеобразный SOS в социальных сетях, где пишут про горемычных пациентов, что «у каждого из них за спиной 25 лет судимости – это убийцы, маньяки, педофилы». Люди резонно сетуют, что в больнице нет условий для содержания психиатрического контингента больных: нет решёток на окнах, усиленной охраны. Ругают местную власть, допустившую прибытие психически ущербных новоселов. «Как они могли нарушить спокойную жизнь жителей Куйтуна и Куйтунского района?» – восклицают авторы сообщения.

Конечно, такая мифология вокруг убогих долгожителей Александровского централа со временем уляжется, утихнет. Самую глубокую драму в связи с переездом переживают как раз те, кто не в состоянии отправлять посты в интернет, - сами психически угнетённые вчерашние александровцы. Эти обделённые разумом бедолаги жили в централе долгие годы. У большинства из них утрачены все социальные связи, семьи от них отказались, они никому не нужны. Больница с её тоскливым, кое-как налаженным бытом была для них все же домом, местом обретённой безопасности и заботы. Они привыкли к ней, сроднились с её укладом, специфическим запахом, друг с другом, со знакомыми врачами, сёстрами, санитарами. Для этих людей с сумеречным сознанием важно быть в окружении привычной обстановки, привычных лиц. Даже для здорового человека тотальная смена «декораций» - переход на другую работу или переезд на новое место жительства – часто становится серьёзным нервным испытанием. Но для тех, кто пребывает в «сумерках души», это жестокое, порой непосильное страдание.

- Они ведь как говорят нам? «Не отправляйте нас в тюрьму!» - рассказывает старшая медсестра Александровского централа Наталья Леонтьева. – Для них эти переселения связаны с утратой родной и, с точки зрения душевного состояния, комфортной среды, с глубокой тревожностью. Они воспринимают отправку из больницы как наказание. Многие бегут из тех мест, куда их размещают. Например, из психоневрологического интерната в Пуляево Тайшетского района, мы знаем, сбежала группа наших питомцев-мужчин. Они где-то ютятся стайкой, разгружать ходят какие-то грузы на станции. Но ведь они не приспособлены для самостоятельной жизни, они просто находятся в опасности. В интернатах нашим вообще не нравится, потому что там процветает пьянство со всеми сопутствующими «прелестями» - со скандалами, мордобоем. Один из больных пешком к нам вернулся за сотни километров, говорит, били палкой. Потому что не умеют лечить, нет соответствующего опыта, навыков. Потом его в Захал отправили, там вроде смирился, приутих. Совсем недавно пришел еще один, его в интернате порезали. У нас прием категорически закрыт, мы взять его не можем. Болтается по деревне. Кого-то из «девочек» разбирали родственники. Повытрясли их денежки, скопившиеся на сберкнижках, куда им перечисляются пенсии по инвалидности, а потом и выбросили за порог. Что с ними будет? Сколько из них просто сгинет в этом катаклизме с закрытием наших «нечеловеческих условий», как формулирует правозащитник Лукин. Кто это может спрогнозировать?

Одна из молодых пациенток обращается к нам, сложив на колени ловко сработанный носок, связанный вместо спиц на стрежнях от шариковых ручек:

- Лена меня зовут, я здесь два года. И что я вижу? Нам разрешают заниматься любимым занятием. Вот, кто хочет, вяжет, как я. Вот кошка у нас живет. Кто-то цветы разводит. Кормят очень хорошо. И фрукты нам дают, и конфеты, и пельмени. Кроме добра, ласки и нежности, мы здесь ничего не получаем. Дома нами часто помыкают, если у кого еще есть дом. А тут мы все как в семье. Пока вы мне даете такую возможность, я вас прошу, скажите там, по начальству, чтоб не закрывали нашу больницу. Смотрите, сколько нас тут много народу. Кто-то на улицу пойдет, будет мерзнуть, кто-то в подвалы спрячется, кто-то умрет. Замолвите словечко. Это наш дом. Очень хороший дом, нам здесь хорошо. Пусть нас не гонят отсюда.

Для персонала закрытие тоже равносильно апокалипсису. Угроза неминуемой безработицы вынудила тружеников централа образовать инициативную протестную группу во главе с заведующим двумя отделениями Юрием Масловым, который отдал больнице 48 лет профессионального служения.

- Вы поймите, - убеждает ветеран, – это катастрофа не только для кадров больницы, но и для всего нашего поселка. Здесь другой работы, кроме нашего учреждения, практически нет. А если и есть, все другие социальные институты завязаны на обслуживании нашего коллектива. В садик, в школу ходят наши дети, почта нам доставляет корреспонденцию и пенсии нашим больным. Умрет больница – остановится вся жизнь в Александровском. Это смерть для поселка. У нас в коллективе зачастую работают оба родителя в семье, идти им больше некуда. Чем люди будут кормиться, как выживать? Нас успокаивают, что трудоустроят в другие медучреждения – в Иркутске или в Сосновом Бору, но это же очень далеко. Транспортное обеспечение у нас плохое, трасса опасная. В то, что власти решат эти вопросы с бесперебойной доставкой, мы, уж извините, просто не верим. А потом, как, например, мать, у которой дети в младших классах или в детском садике, на сутки оставит свой дом, свое хозяйство, чтобы уехать на дежурство? А кто протопит печку, досмотрит скотину, на кого она бросит своих малышей? Это совершенно нереальный подход – работать за 120 километров от дома. Мы все сейчас в отчаянии. И не только мы. Я знаю, что к областным властям обращались и учителя школы. Поселок на грани агонии.

Логика безумия

Стараясь как-то предотвратить социальный взрыв в Александровском, Минздрав области ищет компромиссные пути выхода из ситуации.

- Решено, что 150 коек в больнице все-таки останутся, - объясняет главврач филиала психиатрической больницы Александр Савин. – Здесь организуется центр паллиативной помощи для больных с сопутствующими заболеваниями. Специалисты областного онкологического диспансера проводят у нас бесплатное переобучение персонала. Все, кто хотят получить новую квалификацию, учатся. Мы рассчитываем, что за счет этого остаточного отделения трудоустроим практически всех врачей и медсестер.

- Какие работники и сколько останутся «за бортом»?

- Кадры без медицинского образования, санитары в основном. Это примерно 80 человек. Но не «за бортом», так все-таки некорректно ставить вопрос. Мы надеемся, что к их судьбе подключится министерство занятости, поселковая администрация.

- В каком помещении планируется открыть центр паллиативной помощи?

- В одном из наших более-менее благополучных отделений. Конечно, там будет проведен какой-то ремонт.

Вот такая логика абсурда. Больницу закрывают, но открывают центр паллиативной помощи. Очень символично: паллиативная – это когда помочь реально уже ничем нельзя, но надо хоть какие-то смягчающие меры принимать. Открывают в том же аварийном, прогнившем, забракованном здании. В котором ремонт официально невозможен, но «какой-то» проделают. А рядом будут рассыпаться опустевшие, брошенные помещения. Работники централа не верят в эту перспективу вообще. Говорят, им просто «отводят глаза», тянут время, вешают лапшу на уши. Вся эта затея с арьергардным отделением всего лишь отсрочка приговора, химера министерского лавирования.

Ломать нельзя построить

О строительстве другой больницы в Александровском на смену старой речь зашла лишь однажды, в 2007 году, когда туда приезжал тогдашний губернатор Александр Тишанин. Он вроде пообещал коллективу новый больничный комплекс, начал хлопоты о включении этой нужды в программу развития Сибири и Дальнего Востока, даже добился землеотвода для стройки. Идея засохла со сменой областного руководства.

Сейчас министерство строительства региона твердо держится мифа о невозможности такой стройки в Александровском. Почва, мол, там болотистая, плывучие грунты, никто не даст разрешения ставить там новые капитальные строения. Это раз. Но стоит же как-то до сих пор роковой нерушимый централ. По современным требованиям санпина такие крупные больницы, какой была Александровская, можно строить только в городах, где есть развитая медицинская инфраструктура, в деревнях нельзя. Это два. Но можно построить хотя бы не такую крупную, чтобы законно занять опытные медицинские кадры и оставить на месте наиболее проблемных и ранимых больных. Строительство типовой психиатрической больницы на 200 койко-мест, отвечающей всем современным требованиям, обойдется в 500 млн рублей. А с учетом ландшафтных осложнений в Александровском – и того дороже. Это три. Дорого, неподъемно, невыгодно. Такими резонами оперирует министр строительства Иркутской области Марина Садовская.

Круг замкнулся. Проблема уперлась в финансово-бюрократический тупик. Бывшая больница, она же знаменитая тюрьма, опустеет и будет еще долгие десятилетия умирать посреди деградирующего, погибающего населенного пункта. Рассеянные кто куда беспомощные ее обитатели будут как-то проживать свою личную драму, глотая невидимые миру слезы, испытывая утробную боль, страх и чувство необъяснимой вины, которые нам не дано понять и представить. Люди, много лет верой и правдой служившие больным опорой и защитой, бывшие их хранителями и негласными опекунами, станут в одиночку сражаться с постигшей их бедой безработицы. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Общество, государство, как показывает история централа, успешно генерирует совокупные неразрешимые проблемы. Но когда под грузом безысходности берется все же их решать, оказывается лишенным всех рычагов – денежных, правовых, технических и принципиальных, чтобы противостоять наступательной энтропии.

Шекспир сказал: «Весь мир – театр». Посещение тонущего в трясине безысходности Александровского централа впечатывает в сознание более страшную сентенцию: все мы – обитатели замкнутого, заброшенного дурдома, в котором абсурд притворяется нормой, вынуждая мириться с ним десятилетиями, а элементарный здравый смысл и насущная необходимость представляются утопией, которой «не может быть, потому что не может быть никогда». Потому что плавучие грунты, зыбучие пески, болотные огни и синее пламя… И правят бал законы иррациональности здесь, в России, которую, как и двести лет назад, по-прежнему не понять умом и не измерить никаким аршином. И где никто из нас не застрахован ни от сумы, ни от тюрьмы, ни от смирительной рубашки.

Сейчас разрабатывается закон об основах общественного контроля в Иркутской области. Принята программа противодействия коррупции в Иркутской области на 2014—2016 годы. Надо, чтобы она реально заработала, чтобы это был «документ прямого действия». Коррупционные преступления всегда имеют большой общественный резонанс, вызывают объективное недовольство людей. Поэтому здесь необходимо действовать принципиально, не оглядываясь на звания и должности.

Коррупция — это ведь не просто отдельный чиновник, который получил деньги за что-то. Коррупция — это когда должностное лицо, так или иначе, приватизирует ситуацию. А это подрывает доверие людей к власти.

Мы должны вернуть людям веру во власть! А для этого надо много и честно работать, а не заниматься распиливанием бюджетных денег».

Столь обширная цитата приведена для того, чтобы ни у кого не осталось сомнений — глава Прибайкалья самым решительным образом продекларировал свое неприятие коррупции и стремление ее искоренить. Такую решимость следует не менее решительно приветствовать, если бы не важнейшее «но»: а как смотрятся слова губернатора на фоне реальной ситуации? насколько соответствуют декларации с высокой трибуны сложившейся в Иркутской области практике?

Ответ, увы, неутешительный. Борьба с коррупцией — это ведь не набор правильных, но общих по содержанию фраз. Это, как подчеркнул президент Владимир Путин, прежде всего, конкретика: «имена, пароли, явки». А вот с этим у главы региона большие проблемы. Так, прошлой осенью на всю страну прогремели «художества» зампреда областного правительства Михаила Литвина и регионального министра промышленности и лесного комплекса Кирилла Торопова. Один (Торопов) находится под арестом, другой (Литвин) скрылся за рубежом. И... до сих пор губернатор не удосужился дать публичную, развернутую оценку деятельности этих чиновников. Как будто ничего и не было. А как же «беспощадная борьба»?

Или вот совсем недавние новости о нецелевом использовании правительством Иркутской области почти 200 млн бюджетных рублей при благоустройстве гостинично-оздоровительного комплекса «Ангарские хутора», расположенного недалеко от побережья Байкала, у дороги на Листвянку, и имеющего статус одной из резиденций президента России. Об этих фактах в последние дни рассказывали некоторые из федеральных СМИ (например, широко известный сайт Лента.Ру).

Дело, не исключено, масштабное, хотя и требующее внесения полной ясности. Вот тут бы самое время областному правительству и губернатору как председателю правительства эту ясность и внести. Внести спокойно, без эмоций. С фактами и цифрами в руках — мол, так и так, информация полностью (частично) соответствует или полностью (частично) не соответствует действительности. И если информация соответствует, то рассказать, почему стали возможными столь вопиющие безобразия, кто виноват и как наказан. Объяснить опять же спокойно — только цифры, только факты («имена, пароли, явки»).

К сожалению, пожелания остаются пожеланиями. Зато некоторые штрихи — уже не впервые — указывают на сильное раздражение «утечкой информации» и на стремление «замести следы». Может, это лишь кажется, но такое ощущение закономерно возникает, когда губернатор молчит.

«Выборы одного кандидата»

Выборы мэра нового Ангарского городского округа могут стать «выборами одного кандидата». Альтернатив кандидату от «ЕР», избранному в прошлом году мэру АМО Сергею Петрову, не просматривается. «Яблоко» отдало предпочтение человеку, который в прошлой кампании, по мнению ряда наблюдателей, работал в качестве техкандидата в пользу Сергея Петрова, – Никите Балакину. В местном отделении КПРФ произошёл раскол, в результате которого из отделения ушёл один из лидеров Дмитрий Надымов. И теперь в списках кандидатов на пост мэра числятся и коммунист Сергей Бренюк, и бывший его соратник Надымов, теперь уже от «Патриотов России». Фигуры, на которые делали ставки политологи в качестве серьёзных соперников Петрову, – Юрий Фалейчик и Дмитрий Чернышов – на выборы не заявились, хотя сроки практически прошли: 11 марта выдвижение завершается.

3 марта в Иркутске прошла XIV конференция ИРО «Единой России», на которой были определены, в частности, кандидаты на выборы мэра и Думы нового Ангарского округа, которые состоятся 26 апреля. «Единая Россия» выдвинула в качестве кандидата в мэры нового городского округа нынешнего главу АМО Сергея Петрова. Ещё ранее определилась со своими избранниками КПРФ: на пост мэра будет претендовать депутат ЗС Сергей Бренюк. Его бывший соратник, один из местных коммунистических лидеров Дмитрий Надымов, покинувший КПРФ, на выборы идёт от «Патриотов России».

ЛДРП ставит на Дмитрия Тютрина, помощника депутата ЗС Дмитрия Ершова. Самовыдвижением идёт Олег Антипенко, помощник депутата ЗС Олега Тюменева, депутат Думы АМО. Иркутское региональное отделение партии «Яблоко» выдвинуло временно не работающего Никиту Балакина, который ранее уже фигурировал на различных выборах в качестве кандидата от партии-спойлера «Умная Россия», работающей в интересах «ЕР». Напомним, Балакин участвовал в скандальных перипетиях сентябрьских выборов мэра АМО, когда основной соперник кандидата от «ЕР» Сергея Петрова, президент региональной общественной организации «Антикоррупционный комитет Иркутской области» Дмитрий Чернышов, был снят с выборов по решению Иркутского областного суда. Иск в Ангарский городской суд, а затем и жалобу в областной подал, как ни странно, не Петров, а выдвиженец от «Умной России» Никита Балакин. Наблюдатели полагают, что появление Балакина в этом качестве было не случайным и речь идёт о работе кандидата от «Умной России» на штаб Сергея Петрова. Однако теперь Балакин вдруг появился как кандидат от «Яблока».

Полную версию статьи можно прочесть на сайте «Восточно-Сибирской правды».

«Мировое кино в бухте Идиба»

Комфортной дорогу в падь Идиба не назовёшь. Как только автомобиль сворачивает с основной трассы в районе деревни Алга, пассажирам, чтобы не оказаться на полу, приходится намертво цепляться за все надёжно прикрученные в салоне детали. И немудрено: весьма популярный в здешних краях внедорожник Ульяновского автозавода (в народе его ещё называют «таблетка» или «буханка») часто даёт такой крен, что, кажется, вот-вот завалится набок. Невольно приходит мысль: если уж нам, привыкшим ко всему россиянам, здесь не очень уютно, то каково им, французам... Каждый день съёмочной группе фильма с рабочим названием «В сибирских лесах» приходится преодолевать это направление, больше пригодное для проведения экстрим-гонок, как минимум два раза: утром — на работу, вечером — обратно на базу, в Хужир.

Вдали от цивилизации

Первые признаки «цивилизации» — большая синяя палатка и целая гора нарубленных дров рядом с ней. Это, как выяснилось, место для отдыха участников съёмочного процесса. Гости из Франции как раз чаёвничали после обеда — прямо на улице, за большим столом. Исполнитель главной роли — молодой, но уже довольно известный во Франции актёр Рафаэль Персоназ с большим воодушевлением откликнулся на просьбу поговорить с прессой.

Первым делом он изложил журналистам философию фильма:

— Мой персонаж приезжает на Байкал, чтобы насладиться одиночеством. Здесь он очаровывается видами озера, дивными пейзажами, испытывает мощный духовный подъём. Кстати, его мироощущения во многом соответствуют набирающему в Европе популярность движению: люди, а среди них есть и весьма успешные, начинают вдруг задумываться, для чего они, собственно говоря, существуют, во что верят, зачем много работают и чего на самом деле хотят от жизни. На все эти вопросы пытался ответить в своей книге «В лесах Сибири» наш соотечественник Сильван Тессон. Наверное, поэтому во Франции она и стала бестселлером.

Необходимое пояснение (хотя наша газета об этом уже неоднократно писала): Сильван Тессон — известный путешественник и писатель, проживший в 2010 году полгода в избушке на берегу Байкала. Вернувшись домой, он написал книгу, которую пришлось впоследствии многократно переиздавать — настолько она была популярна во Франции.

— Многие из нас проводят большую часть жизни возле плоского экрана, будь то телевизор или экран монитора, — продолжает Рафаэль. — В результате теряется связь с простыми вещами. Реальную жизнь нам заменяют картинки. И в один прекрасный день возникает желание увидеть все живьём, своими глазами. И тогда человек бежит от цивилизации.

Сам я с огромным удовольствием прочитал книгу Тессона задолго до того, как мне предложили эту роль. Уже тогда подумал, что, если её экранизировать, это был бы потрясающий фильм. Так что, когда Саффи Небу позвал меня, я особо не раздумывал.

Все тяготы и лишения жизни в сибирской глубинке привыкший к парижскому комфорту актёр переживает стоически. Признаётся: думал, будет хуже. Особенно боялись французы сильных морозов. Но природа смилостивилась — зима в Прибайкалье в этом году выдалась относительно тёплая.

— Бывают, конечно, трудные дни, когда дует сильный ветер и становится очень холодно, — говорит Рафаэль. — Но бывает и так, что ветер приходится имитировать с помощью подручных средств — аэролодки или воздуходувки, а в теплом пуховике становится жарко.

Впрочем, все сложности уходят на второй план, как только видишь первозданную красоту здешних мест. Ничего подобного раньше в своей жизни не видел. Это что-то нереальное. Такое впечатление, что я где-то на Луне. А работать в таких условиях невероятно легко. Собственно, и играть-то ничего не нужно, нельзя что-то долго готовить — надо довериться этому удивительному месту и пустить все на самотёк, а камера просто будет следить за процессом и фиксировать происходящее. Только так, по-моему, можно достичь правды.

А ещё по задумке режиссёра на эпизодические роли приглашаются непрофессиональные актёры из числа местных жителей. И когда ты находишься лицом к лицу с ними, строить из себя актёра бесполезно — нужно проживать эти моменты так, как это делают они. Смотришь в их глаза и видишь их душу, такую же загадочную и необъятную, как и байкальские пейзажи, которые мы здесь наблюдаем.

Водка, баня и домик на берегу

Экскурсию по съёмочной площадке для иркутских журналистов провёл администратор группы Арно Уман. Далеко ходить не пришлось. Декораций минимум — лёд Байкала да домик на берегу.

— Дом очень похож на тот, в котором жил автор книги, — рассказывает Арно.

— Брус, из которого местные умельцы сложили сруб, специально искали старый — чтобы соответствовал возрасту настоящей (той, что в книге) постройки, а это где-то полсотни лет. Интерьер также воссоздан близко к описанному Сильваном Тессоном. Вот даже целая батарея из бутылок с водкой: когда автор жил на Байкале, ему, по собственному признанию, приходилось пить алкоголя немного больше, чем нужно. Рафаэлю по сценарию также приходится чуть-чуть выпивать...

Съемочная группа из Франции состоит из 21 специалиста. Оборудования привезли три тонны. Всего же в работе занято порядка 40 человек — это и водители, и переводчик, и местные жители, играющие в массовке, и помощники, которые показывают исполнителю главной роли, как нужно, например, растапливать печку или топить баню. Рафаэль уже очень многому научился.

Сценарий немного отличается от самого повествования. Если в книге герой постоянно один, то в фильме для усиления драматизма сюжета появился ещё один персонаж — русский, скрывающийся в этих заповедных местах из-за трений с законом. На эту роль приглашён известный российский актёр Евгений Сидихин.

Арно Уман меж тем общается с журналистами на весьма неплохом русском. Долго жил в России, в основном здесь, на Байкале, объясняет он. Занимался турбизнесом немного. Жена местная, якутка по национальности.

— Очень серьёзную помощь нам оказывают сотрудники Прибайкальского национального парка, — говорит Арно Уман. — Без их участия мы здесь и шага не смогли бы сделать — территория ведь охраняется государством. Все возникающие проблемы решаются ими оперативно. Мы в свою очередь по контракту должны оставить здешние места в первозданном виде... Ну разве что избушку, по обоюдному согласию, оставим.

Как рассказали нашему корреспонденту в ФБГУ «Заповедное Прибайкалье» (в его состав входят территории, где разворачиваются сюжетные линии французского фильма), уже сейчас их специалисты разрабатывают новый туристический маршрут. Все желающие в будущем смогут посетить места, где проходили киносъёмки: домик и каменный пляж в пади Идиба (Прибайкальский национальный парк), кордон на Берегу бурых медведей (Байкало-Ленский заповедник).

Скучать не приходится

— Книга Сильвана Тессона, в которой он рассказывал о своей жизни на Байкале, меня просто потрясла, — делится Саффи Небу, сценарист, режиссёр, сопродюсер, одним словом — идеолог того процесса, который происходит сейчас в пади Идиба. — Сразу возникло желание снять фильм. И первым делом я отправился на Байкал, чтобы посмотреть те места, которые описываются в повести, познакомиться с людьми, о которых упоминал автор. Провёл в ваших краях 10 дней, посетил в том числе и дом, где жил писатель, и после этого путешествия сел за написание сценария. Он, как вы уже знаете, немного отличается от книжного сюжета. Но все изменения сделаны по разрешению автора, с которым я встречался лично.

Выбор исполнителей главных ролей был не особо труден. Рафаэль Персоназ уже достаточно известный во Франции актёр. Он очень органично вписался в тот образ, который я представлял. Евгения Сидихина мне порекомендовали друзья — сначала прислали фотографии, потом организовали встречу. Буквально пяти минут общения с ним оказалось достаточно, чтобы понять: это тот персонаж, который мне нужен. А первые съёмочные дни с Евгением, здесь, на берегу озера, только подтвердили правильность выбора.

В эпизодических ролях изначально было запланировано использовать местных жителей, для чего был проведён этакий заочный кастинг. Мне присылали фото, я отбирал нужные мне типажи. Всего в фильме будет задействовано порядка 15 непрофессиональных актёров из ольхонских поселков и Иркутска.

Проблем помимо тех, которые возникают на любых съёмках, у нас нет . Все, что касается питания и проживания, нас устраивает. Спасибо за это работникам усадьбы Никиты Бенчарова. Единственное, чего мне могло не хватать здесь, это вино. Но мы и об этом позаботились. Скучать же по дому просто некогда — работаем с утра до вечера.

Фильм снимается в первую очередь для большого экрана. Очень надеюсь, что он будет весьма популярен не только во Франции и России, но и в прокате других стран. Бюджет картины около 3 миллионов евро.

В другом измерении

Чтобы опознать хорошо известного российским зрителям по многим популярным фильмам и сериалам ( на ум как-то сразу приходит полковник Кудасов в знаменитом «Бандитском Петербурге») актёра Евгения Сидихина, даже его самым ярым поклонникам придётся сильно постараться. Очень уж хорошо он подготовился к новым съёмкам. Два месяца, говорит, не стригся и не брился — входил в образ.

— Я впервые в Иркутске, впервые на Байкале, — начал разговор артист. — И если честно, у меня такое ощущение, будто я попал в другое измерение. Некий сдвиг произошёл, когда наша машина выехала на лед озера, на переправе. Все дальнейшее из какой-то неизведанной реальности. С повседневностью роднит лишь осознание того, что это съёмки. Группа, костюм, грим, задачи режиссёра... Если бы всего этого не было, я, наверное, просто бы завис. Или нет — я просто бы сюда не поехал. Откровенно скажу, мне здесь не нравится. Очень все красиво, необычно — выходишь из дома, видишь эти горы на том берегу, загадочный Шаман-камень, любуешься местными просторами. Но все это не моё... Как это ни странно прозвучит для человека моей профессии, я по натуре домосед. И каждую свободную минуту, а их при моём бешеном рабочем ритме выдаётся не так много, предпочитаю проводить в кругу семьи, рядом с моими любимыми женой и дочками. Даже здесь, на далёком байкальском острове, я всегда поддерживаю с ними связь, благо есть Интернет и различные удобные программы. Вчера, например, мне прислали три видеоролика о том, как младшая дочь Анфиса (7 лет) плавает — мы недавно устроили её в бассейн. А старшая, Полина (26 лет), поделилась информацией о том, что в театре её вводят в новый спектакль. Мечтаю её увидеть в «Старшем сыне», автор которого ваш земляк Александр Вампилов. В общем, мыслями я постоянно там, в Питере, со своими девчонками...

Почему же, несмотря на разного рода неудобства, он всё-таки дал согласие на участие во французском проекте?

На этот вопрос Евгений ответил не раздумывая:

— Потрясающий сценарий — от таких не отказываются. Я его читал в Ереване — участвовал в армянском фильме. Потом выехал сюда. Пока рано говорить, что это будет за картина, но материал очень достойный — он меня поразил.

Не люблю вдаваться в подробности сюжета, пока идут съёмки. Единственное скажу, что мой герой оказался на Байкале благодаря обстоятельствам, не имея большого желания сюда ехать. И в этом его нерв в какой-то степени совпадает с моим на сегодняшний день.

Вот, к примеру, пришлось специально к проекту отрастить бороду, и меня это очень сильно напрягает — волосы в рот лезут. Раньше на съёмках или в театре мне клеили искусственную, и всегда было желание её побыстрее отодрать. Сейчас не оторвёшь — своё. Длинные волосы мне тоже не нравятся — не знаю, что с ними делать. Говорят — привыкнешь. Нет, не хочу — не моё...

Припоминая какие-то другие ставшие для него экстремальными съёмки, Евгений Сидихин рассказал о своём участии в норвежском проекте («Обожжённые морозом») в 1997 году. Тогда он оказался единственным русским в съёмочной группе. Даже без переводчика... Общался с другими актёрами через режиссёра, который считал, что очень хорошо говорит по-русски. Больше месяца в итоге прожил на дикой природе, почти без общения, в тоске по родному дому. Но таковы уж издержки профессии.

— Сегодня языковой барьер особо не напрягает, — считает Евгений. — Во-первых, есть переводчик, во-вторых, мы можем общаться на английском, а в-третьих, с Рафаэлем мы с первых дней нашли общий язык, начали понимать друг друга и без слов. Приятный во всех отношениях парень, настоящий профессионал в нашем деле. Думаю, проблем и в дальнейшем не будет.

Сколько ещё Евгений Сидихин пробудет на Ольхоне, он пока не знает — предполагает, что примерно до конца марта (основная группа планирует работать до начала мая). Обещал на обратном пути обязательно заехать в одну бурятскую кафешку, чтобы ещё раз насладиться вкусом так понравившихся ему поз, ну и выведать у хозяйки рецепт. А ещё он выразил надежду, что в ближайшее время ему вновь удастся приехать в Иркутск — теперь вместе с партнёрами по спектаклю «Пять вечеров».

— Замечательный спектакль, — считает актёр. — Я очень горжусь, что играю в нём с великолепными актрисами — раньше была Лариса Гузеева, сейчас Вера Сотникова. Мы с ним объехали Америку, Германию, Канаду, во многих регионах России были. Везде нас принимали на ура. Сейчас Дальний Восток и Сибирь начинаем осваивать. Даст Бог, доберёмся и до вашего славного города...