Без воды и туалета. Как мать четверых детей выживает в старом доме у железнодорожного вокзала

«Вы бы видели, какой «шикарный» уличный туалет тут был раньше!» — смеется Евгения, мать четверых детей. Она живет в деревянной двухэтажке в 200 метрах от железнодорожного вокзала. В доме нет ни воды, ни канализации. Много лет власти твердили жильцам, что эта постройка представляет архитектурную ценность, но ничего особо не делали для того, чтобы людям стало проще жить. А сейчас, кажется, и вовсе забыли про горстку горожан, которые уже перестали ждать у моря погоды и усиленно копят деньги на новые квартиры. В очередной серии «Исчезающего Иркутска» рассказываем историю деревянного дома на улице Терешковой, который оказался никому не нужен.

Наверняка, бывая на железнодорожном вокзале, вы обращали внимание на неширокую улицу, поднимающуюся из низины в горку. По ней — и в мороз, и в дождь, и в жару — едет «единичка», единственный трамвайный маршрут, который связывает Глазково с центром Иркутска.

Вагон постукивает мимо низких деревянных домов, стоящих вдоль проезжей части, и они в ответ поскрипывают, вздрагивая от каждого удара по рельсам. Среди этих домиков мало архитектурного наследия: те, что стоят повыше, еще сохранили деревенскую старину, а те, что пониже, уже давно сдались под натиском мелких торговцев — любителей сайдинга, металлических ворот и заборов. Выше за трамвайными путями — многоэтажки, рощица и снова частный сектор. Такая вот она — бывшая Кругобайкальская, сейчас улица Терешковой.

Вообще мы редко выбираемся в предместье Глазково, хотя оно возникло практически одновременно с Иркутским острогом. Во второй половине XVII века здесь были казачьи заимки. В документах того времени упоминались такие люди, как Кузьма Могилев и Ефим Глазков. Их фамилии были самыми распространенными в этой части Иркутска вплоть до начала XX века. Да и само предместье получило свое название благодаря одному из казаков.

Первый этап развития Глазково связан с началом освоения Кругобайкальской сухопутной дороги в начале XIX века. И как раз улица Терешковой была началом этого тракта, который связывал Иркутскую губернию с Забайкальем. Пожары 1879 года резко увеличили население предместья — для многих, кто все потерял, левый берег стал постоянным местом жительства.

Судя по дореволюционным газетам, Глазково считалось не самым благополучным районом. Кражи и грабежи здесь были обычным делом, люди старались не ходить по улицам вечером, а трактирщики закрывали окна уже в четыре часа дня. В начале XX века в газете «Сибирь» жителей Глазково называли пасынками Иркутска, о которых городская управа вспоминает только тогда, когда надо взыскать налоги. Глазковцы жаловались даже губернатору на то, что у них нет базаров, на улицах нет освещения, а семьи не обеспечены питьевой водой.

Сейчас предместье разрослось, осовременилось, покрылось многоэтажками, как грибами после хорошего дождя, и торговыми центрами. Есть здесь свой рынок, смотровая площадка со световыми буквами, был да весь вышел кинотеатр. Жизнь в Глазково складывается по-разному, впрочем, как и в любом другом районе Иркутска. А проблемы его жителей порой странным образом рифмуются с тем, что было 100 лет назад.

Мы идем от одного деревянного дома к другому и никак не можем застать хозяев. Некоторые здания на Терешковой и вовсе кажутся нежилыми — дорожки завалены снегом, а из следов в основном попадаются те, что оставили пару дней назад местные бродячие собаки.

Алексей Петров* машет рукой в сторону кривенького деревянного двухэтажного здания, стоящего в глубине двора, почти сразу за магазином Усольского свинокомплекса. Перед ним — одноэтажный малорослик с закрытыми наглухо ставнями. А вот подъездные двери двухэтажки раскрыты на полную — из одной видны ступеньки, из другой — темнота прихожей. Над верхними окошечками легкое, узкое кружево без изыска. Некоторые окна заложены фанерой.

Вдруг со ступенек сходит худощавый мужчина, делает он это так тихо, что мы вздрагиваем при виде него. Он спокоен и несколько погружен в себя. На вопрос о старожилах предлагает постучаться в квартиру на первом этаже.

И мы входим внутрь. За распахнутыми дверьми — полусумрак, единственная лампочка не справляется и светит слишком тускло. В подъезде тихо и прохладно, площадка заставлена вещами: пакетами, бидонами. К стенке прислонились старые ставни. В узком коридорчике аккуратно выкрашены стены, а пол — старый, скрипучий, будто утоплен в фундамент. Ясно: у дома большие проблемы с фундаментом, и здание постепенно заваливается набок.

На стук к нам выходит Евгения — невысокая девушка в длинном теплом халате. Она бодрая и веселая — так и не скажешь, что у маленькой женщины четверо детей.

По ее словам, выходит, что домику больше 100 лет — по документам, он построен в 1917 году, и раньше эта территория принадлежала военным. Длинный дом поблизости использовался как казарма, а этот — как конюшня и жилье. При советской власти в доме провели перепланировку, превратив его в коммуналку.

Но упоминаний про военное ведомство историк Алексей Петров* в архивах не нашел. Зато есть информация, что владельцем здания по Кругобайкальской, 5 была Прасковия Соломоновна Бесеневич.

— В городе эта фамилия известная, поскольку в середине 1920-х годов Александр Бесеневич был председателем горисполкома. Но он был переплетчиком, а значит, едва ли у него или его родни был дом, — уточнил историк.

Евгения знает дом на Терешковой, 5а с детства — в одном из помещений на первом этаже жил ее одноклассник, его отец умер, а мать продала жилье. А та, квартира, где живет девушка, принадлежит ее мужу. Молодой человек вместе с мамой перебрался сюда примерно 20 лет назад, тогда он был еще школьником.

— Когда они сюда заехали, здесь была совсем разруха. Они пытались сами привести всё в порядок. Жильцы дома подавали [заявление] на расселение. Приезжала комиссия, осмотрела, и в документах указала износ дома — 50%. Но, видимо, администрация не захотела ничего делать. И пришлось приглашать независимую экспертизу. Специалисты приехали и определили, что износ — 70%. Когда мэрия получила заключение экспертизы, отправила сюда ремонтников. Они перекрыли крышу, фасад подновили, крыльцо и завалинки сделали, чуток отремонтировали лестницу на второй этаж. И еще в подъезде стены побелили и в коричневый цвет покрасили. Спустя неделю снова вызвали независимую экспертизу, и та написала износ дома 30%. Получается, дом помолодел, — смеется Евгения.

Позже жильцы пытались снова признать дом аварийным, но в итоге мэрия заявила, что здание является архитектурным наследием, и потребовала от собственников поддерживать его в жизнеспособном состоянии. Так и получается, что в основном за домом присматривают обычные люди.

— Мы с собственниками скидывались, сами где-то подбеливали, где-то красили, потому что у каждого дети, хотелось чистоту навести, — заметила Евгения.

Из сохранившихся домашних реликвий — входная дверь, которую каждое новое поколение жильцов «прихорашивало» под себя, и большая печка, которая заменяет отсутствующее отопление.

— Вы бы видели, какой здесь на улице раньше был шикарный туалет! — снова рассмеялась девушка, кутаясь в халат. — Он стоял, наверно, лет 30, пока я сюда не приехала, пока у меня не начали появляться дети. В итоге я написала заявление в администрацию, там бумагу долго рассматривали, но мер не приняли. Пришлось обращаться к уполномоченным — по правам человека и по правам ребенка. Они сюда приехали, всё посмотрели, и потом буквально за месяц нам выкопали новую выгребную яму и поставили новый туалет.

Несколько лет назад жильцы хотели провести в квартиры холодную воду. Сделать это было как будто бы несложно, тем более что в соседнем доме она уже есть. Но начались качели: сначала жильцам сказали, что труба будет, затем — что нет. А потом и вовсе потребовали за это немалую сумму — по 100 тысяч рублей с семьи. И то, это только на работы от колодца до квартиры, внутри жильцы должны были сами делать водопровод.

Собственники четырех из семи квартир согласились заплатить деньги, оформили коллективное заявление, прошли половину инстанций, но «Водоканал» им отказал.

Люди, конечно, договорились с соседями, и хотя бы летом у них есть вода.

— А так вода у нас привозная, вот, видите, — показала Евгения на две больших белых канистры у своих ног.

Централизованного отопления тоже нет. Зато есть большая печка, которую можно затопить или со стороны комнаты, или со стороны кухни. Девушка это делает раз в три дня, и говорит, что этого достаточно. Зимой печке помогают обогреватели.

— Я сейчас уже совсем обленилась. Что могу для себя сделать, то делаю. А для дома — уже нет, никому, кроме меня, этого не надо, — качает головой маленькая женщина.

У девушки четверо детей, младшему примерно три недели. И сейчас она с мужем собирает необходимые документы, чтобы оформить материнский капитал. Его можно направить на ипотеку.

Девушка признается, что не хочет покупать квартиру, а мечтает о собственном доме. Так жить она привыкла с детства — дом ее отца находился несколькими улицами выше, на Клары Цеткин. Он постарше, в ордере значилась дата постройки — 1901 год. Жильцы тоже долго надеялись, что их расселят, но здание оказалось историческим, и теперь вокруг него строятся высотки.

Для нового дома Евгения уже присмотрела место — в Голубых Елях, рядышком со своей мамой. И уж там-то будут все необходимые удобства.

*Алексей Петров по решению Минюста России от 29 сентября 2021 года внесен в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента.