Исполнительный директор АИСТа - о цензуре в СМИ и запрещённых интервью

В конце марта пресс-секретарь экс-губернатора Сергея Левченко Павел Добродеев опубликовал в своих соцсетях интервью с бывшим главой аппарата правительства Дмитрием Чернышовым. По его словам, этот материал запретили к показу на телеканале АИСТ, а его автор Павел Степанов, который также занимает должность исполнительного директора компании, не стал размещать его на своём личном Youtube-канале. В интервью «ИрСити» Степанов рассказал о причинах такого решения, взаимоотношениях телекомпании с региональным правительством, скрытой цензуре и платных интервью.

20 мая телекомпания АИСТ сообщила, что Павел Степанов с 1 апреля перешёл на позицию продюсера телеканала «в связи с реорганизацией внутренней структуры, для перехода на новый этап развития компании и в связи с сокращением должности исполнительного директора».

– Насколько эфир АИСТа состоит из контрактных материалов?

– Смотря про что мы говорим. Если про эфир 24/7, то их очень немного, потому что это лишь какие-то отдельные сюжеты и материалы в рамках конкретных программ для освещения деятельности [органов власти], не часовые фильмы. Доля этого контента в рамках 24/7 очень невысока, может быть 5% эфира.

Если мы говорим о конкретных продуктах компании, то там другая история. Не могу сказать в процентном соотношении в рамках собственного контента, но в выпусках новостей и студийных программах мы стараемся, чтобы доля материалов, которые идут по заказам (реклама и пиаровские заказы по освещению деятельности какой-то темы или органа госвласти), была не более 30%. То есть две трети – это основные события, наш независимый взгляд, то, что мы хотим сделать, а 30% – это те заказы, которые поступают у нас по контрактам.

– Получается это регулировать?

– В целом по месяцу – да, в рамках конкретных дней – иногда нет, потому что бывает бум информационных поводов: какие-то кадровые перестановки, заявления и просто события в разных органах власти. Когда это происходит, то доля [неконтрактных материалов] уменьшается, получается 50 на 50, 60 на 40.

Я бы не сказал, что это плохо, потому что если это яркие события, мы как журналисты не можем пройти мимо них, просто в рамках взаимодействия по контрактам у нас есть задача взять синхрон, интервью, дать [это событие] более расширенно, чем если бы мы делали [сюжет] самостоятельно. Поэтому здесь негатива не вижу.

Иногда в течение некоторых дней или недель, процентная составляющая увеличивается, но за критичную отметку в две трети мы не выходим при любых обстоятельствах.

– Вы сообщаете как-то зрителям, что конкретные материалы идут по контракту? Насколько, по твоему мнению, зрители понимают, что у вас есть контрактные обязательства, и эти материалы подаются в таком ключе, потому что они идут по контрактам с бюджетом у АИСТа?

– Я думаю, что зрители эту историю не замечают. Эти материалы не выделяются внутри отдельного выпуска, если мы говорим про новости. Программы не отличаются по контенту, подходу, стилистике.

Я здесь не вижу фактора обмана зрителя, потому что в тех материалах, которые мы берём по заказу, мы не ставим задачу исказить факты, сказать в эфире то, что мы бы не сказали, если бы делали это самостоятельно.

Есть некоторые принципы нашего канала и вообще в целом журналистики, которых мы придерживаемся, чтобы зритель получал объективную информацию. И даже если она идёт в качестве пиаровского сюжета или по заказу, по контракту на освещение деятельности, информация никоим образом не искажается и не подается таким образом, чтобы мы могли так или иначе обмануть зрителей.

– В 2019 году у вас вышел фильм о прошлом губернаторе, где на логотипе Левченко «нарядили» в будёновку. Этот материал АИСТ делал в рамках контрактных обязательств или по личной инициативе?

– Что касается фильма «Как закаляется сталь», это личная инициатива, точнее просьба для телеканала его поставить в эфир. Это было не в рамках официального контракта.

Вообще могу сказать, что наш принцип – и мы не отходили от него при моем руководстве ни при прошлом руководстве области, ни при нынешнем – в рамках контрактов по освящению деятельности не публиковать политической пропаганды или не отстаивать политических убеждений, целей и не поддерживать игр той или иной политической фигуры, даже если она юридически является должностным лицом – заказчиком по контракту.

Если возвращаться к тому материалу, это была просьба к нам, которую мы выполнили вне рамок контракта или каких-либо взаимоотношений.

– Что значит просьба для телеканала? От кого могут поступать такие просьбы?

– Телеканал в любом случае является областным, 60% принадлежит правительству Иркутской области. Этот факт так или иначе приводит к тому, что мы поддерживаем и освещаем ту линию, которая транслируется, реализуется каким бы то ни было составом правительства и губернатором – кто бы ни был у руля в области.

У любого губернатора есть команда, которая отвечает за работу со СМИ, формирует информационную повестку, мы работаем с ними. Это и пресс-службы, и технологи. С этим кругом лиц мы всегда общаемся и иногда реализуем какие-то совместные продукты, отвечаем на такие просьбы.

– Насколько учредители влияют на редакционную политику компании?

По данным сервиса «Контур.Фокус», 60% АИСТа принадлежит газете «Областная», учредителем которой является аппарат губернатора и правительства Иркутской области. 24,5% принадлежит компании «Аспект», 10,5% у и.о. генерального директора телеканала Екатерины Тарасовой, 5% у Сергея Маркова. Через Тарасову АИСТ связан с компанией «АгроБайкал», которой руководит депутат заксобрания, входящий во фракцию КПРФ Александр Белов. С этой же компанией был связан депутат Госдумы от КПРФ Михаил Щапов, следует из информации на его официальном сайте.

– Я бы разделил ответ на две части. Если мы говорим о ежедневном, систематичном контроле контента, который выходит на канале, и в целом влиянии на редакционную политику, то этого не происходит.

Но при этом у нас есть стратегическая необходимость взаимодействовать по освещению деятельности органов власти и губернатора, кто бы им ни был. Мы в любом случае как канал, который на 60% принадлежит области, должны эту политику освещать. Может быть, это можно назвать влиянием на редакционную политику, но я думаю, очень вряд ли. Учредитель в лице правительства никогда не педалировал политического окраса тех или иных материалов.

Может быть, такие попытки были, но чаще всего они заканчивались ответом, что мы ставим принципом своей работы независимость от политических игр. Старались, по крайней мере, так делать при мне. Были некоторые попытки запретить работать с другими органами государственной и муниципальной власти в прошлом году, но мы продолжили работать со всеми.

– Могут учредители запретить ставить какой-то материал, например, в новостях?

– В юридическом плане – нет. На деле, на моей практике таких прямых указаний не было, но у меня были иногда рекомендации учредителей о векторе контента, той или иной позиции, которая является более совпадающей с вектором учредителей и их политики.

Бывали случаи, когда мы выпускали материалы, которые не нравились учредителям. Это ещё раз подтверждает тот факт, что прямого влияния учредителей на редакционную политику не было.

– Можешь привести пример, насколько такие просьбы от учредителей настойчивы?

– Нет, они не настойчивы. Если вдруг эти рекомендации не приводят к желаемому результату у учредителей, они могут указать, что мы можем занимать не ту позицию, но к каким-то конкретным действиям это не приводит. Мы до сегодняшнего дня независимы.

Хотя, я думаю, у области всегда было желание иметь телеканал как и информационный, и политический рупор. До этого момента этого не происходило по многим причинам, и сейчас я стараюсь как человек, который отвечает за редакционную политику, и старался в течение прошлого сложнейшего политического года, чтобы телекомпания АИСТ не являлась политическом рупором. На мой взгляд, получилось.

Несмотря на то, что было противостояние практически всех органов власти – правительства, заксобрания, мэрии – у нас были контракты со всеми. Мы освещали деятельность мэра, заксобрания, причём делали это комплексно. На мой взгляд, в первую очередь тут [есть] забота о зрителе.

Мы единственный самый главный, вещающий 24/7 канал Иркутской области в плане информирования всего населения. На мой взгляд, мы просто обязаны, несмотря на политические реалии, доносить позиции всех политических структур и всех групп влияния в регионе и не концентрироваться на одной, хотя одна из этих групп имеет влияние на телеканал.

– Какое самое сильное давление было оказано на тебя в связи с материалами, которые выходили на АИСТе или с твоими личными проектами?

– Что касается АИСТа, я скажу так: по каким-то материалам, которые иногда не рекомендовали к показу, чаще всего мне удавалось лавировать, приводить контраргументы и всё-таки выдавать объективный материал. Утрированно – мы говорили, что у нас контракты со всеми, и мы не можем не исполнить контракт и не поставить комментарии мэра или губернатора в том или ином сложном политическом вопросе, потому что так мы не реализуем контракт с мэрией Иркутска, следовательно, нарвёмся на некоторые формальные юридические проблемы для телеканала. Где-то [использовался] такой аргумент.

Где-то [использовался] другой аргумент: давайте мы поставим этот синхрон, этот материал, а в следующий раз дадим вам отдельную площадку для того, чтобы вы свою точку зрения протранслировали, если на ваш взгляд в этом материале превалирует точка зрения другой стороны, другой политической группы. И мы эту возможность давали. Мы предоставляли эфирное время для того, чтобы разводить противоборствующие силы в Иркутской области. Я, конечно, сейчас говорю про политику.

На мой взгляд, иногда органы власти немного путают и искажают формат взаимодействия со СМИ. Всё-таки средства массовой информации должны жить и руководствоваться принципами журналистики, потому что если они не будут выдавать максимально объективную информацию, они не будут интересны зрителям или читателям.

А единственная цель контрактов на освещение деятельности – освещение деятельности, более подробное, более детальное, более расширенное, но не искажённое. Нельзя использовать контракт как инструмент влияния на СМИ.

Что касается моего проекта, иногда мои роли исполнительного директора и журналиста-интервьюера, к сожалению, расходятся. Мне приходится спрашивать довольно откровенные вещи, есть журналистское желание поговорить с тем или иным политиком, который либо не может выйти на телеканале АИСТ, либо, например, я не могу быть откровенным, жёстким с гостем по тем или иным темам, потому что это противоречит редакционной политике АИСТа. Это для меня сейчас большая душевная боль, которую я сложно переношу.

– А было ли вообще какое-то давление в личном проекте? Какие-то вещи, которые вырезали из интервью, хотя они были для тебя принципиальными?

– Как такового давления, угроз не было. Был разговор о том, что характер взаимоотношений с телекомпанией может изменится, если интервью выйдет в эфир с теми вопросами, которые есть.

За редким исключением у меня все гости – это заказчики. Вообще так практически в любых продакшенах, особенно в масштабных проектах. Поэтому кто платит, то и заказывает музыку. Мне кажется, что мне удаётся делать откровенные, острые интервью, потому что я выработал такой формат – чем острее, тем интереснее. Это уже все прекрасно понимают и на это идут.

Прямого давления или каких–то угроз мне не поступало, но рекомендации ставить это интервью или не брать интервью у того-то политика или какой-то одиозной персоны у меня были. По этой причине три-пять интервью у меня уже висит или отснятыми, но не выпущенные, или на этапе предварительных договорённостей.

Я не могу их выпустить в эфир, потому что понимаю, что таким образом я подставлю телекомпанию и людей, там работающих. Это может принести в первую очередь финансово-экономические сложности телекомпании. И я понимаю, что я таким образом поставлю свой интерес выше телекомпании, что неверно. Во избежание таких случаев я своим творчеством и своей журналистикой, к сожалению, пренебрегаю.

– До какого момента ты готов договариваться сам с собой в таких ситуациях?

– Уже очень сложно. Не скажу, что то, что я делаю, это какая-то миссионерская история, но у меня есть принцип достижения более высокой степени публичности власти, желание, чтобы власть умела общаться как с населением, так и друг с другом, и желание показать политиков с человеческой, откровенной стороны. Я это делаю, как умею, – посредством своих материалов и своей журналистики. Я это хочу делать массово и вижу в этом большую потребностью, а когда есть момент недореализованности, это как ножом по сердцу.

Я думаю, что если такие истории будут продолжаться и более 50% того, что я буду делать, не будет выходить (а пока к этому всё и идёт), то я, наверное, приму какое-то иное решение в своей профессиональной судьбе, чтобы от этих оков освободиться. Я всегда был нонконформистом, поэтому никогда не цепляюсь ни за какие должности. В этой логике моего нонконформизма я готов от многого отказаться. Терпеть такую историю я долго не смогу, сам себя съем.

– В своих интервью ты нигде не говоришь, что твои гости – это заказчики, что материал делается за их деньги. Тебе не кажется, что это нечестно по отношению к зрителю?

– Я считаю, что это не обман. Во-первых, не всегда [гости интервью - заказчики], не скажу, что это массовая история. Бывает, что я делаю заказное интервью и из прибыли от него делаю ещё несколько незаказных. Поэтому неверно говорить, что все, кто у меня есть, – заказчики.

Во-вторых, очень часто происходит так, что заказчиком интервью, тем, кто оплачивает его производство, является какая-то структура, заинтересованная, чтобы какая-то тема, персонаж появились в эфире. Редко происходит так, что кто-то, какой-то политик, приходит и говорит: вот тебе 100 тысяч рублей, и я должен донести вот эти три позиции. Это первое.

Второе – даже если иногда интервью происходят на основе заказчик – исполнитель, заказчик никак не влияет на формат интервью. Я очень редко скидываю вопросы, если что-то отправляю, то это темы для разговора, чтобы человек ориентировался в том, о чём мы будем говорить, но я всегда говорю, что мы в рамках интервью будем говорить откровенно, не утаивая актуальную информацию или резонансную тему. Очень редко происходило так, что меня заставляли что-то вырезать.

Такое было, но, во-первых, я часто отбиваюсь, во-вторых, это никогда не снижает остроты. Я по-журналистски делаю всё объективно.

Можно пересмотреть все последние интервью – их сейчас немного в рамках «Столичного разговора», – там сложно заподозрить меня в какой-то связи с гостем с целью транслирования какой-то его линии или его позиции, всегда практически идёт разбор полётов, разбор политика, презентация политика иногда даже в спонтанных и нестандартных локациях или где-то ещё.

– Давай возьмём последние интервью, которые у тебя вышли. Например, с Дмитрием Викторовичем Бердниковым. Там были деньги?

– Деньги были. Но при этом, как и в большинстве случаев, люди уже экс-мэра влияли лишь на стилистику: на локации, на передвижения, время съемок. Могу сказать, что там были некоторые просьбы больше стилистического характера.

Например, там было очень много общения Дмитрия Викторовича с детишками в школе, где они его обнимали, селфились – безумно классные кадры, которые мы не поставили. Прямой цензуры в этом не было, это просто советы и мнения пиарщиков Дмитрия Викторовича по композиции этой темы.

Практически вся острота, которая там была, сохранилась. Там и Альбина Ковалёва (Советник Генпрокурора РФ Юрия Чайки, мать Бердникова), которую бы ни один пиарщик не пропустил. Была рекомендация, честно говоря, эти все острые моменты и углы обойти, но я настоял на своём, и всё, что я считал нужным оставить, я практически всё оставил.

– Что не удалось отстоять?

– Не удалось отстоять серию вопросов по характеру взаимоотношений с законодательной и исполнительной властью, с законодательным собранием и губернатором. В первую очередь это касалось средств, которые должны быть выделены областью мэрии Иркутска для реализации её статуса как областного центра, темы про стакан молока для школьников, а также про отношения со строителями - Дмитрий Викторович дал острую оценку строительным кланам Иркутска.

Это не то, чтобы цензура, что нужно снять этот острый вопрос. Я иногда понимаю, что какой-то вопрос может привести к некоторым негативным последствиям для города, ответ на него может спровоцировать другую сторону, например, правительство, на какие-то действия, которые могут повлиять на положение города. Я понимал, что, может быть, эти вопросы были не совсем корректны, поэтому я согласился на то, чтобы их исключить.

– Тебе не кажется, что ты берешь на себя ответственность политика? Твоя ответственность как журналиста – задать вопрос, его ответственность как политика – ответить так, чтобы городу за эту ничего не было.

– В этом есть логика. Но я бы так ответил: в этом случае я выступал как житель Иркутска, искренне говорю. Я понимал, что так или иначе я своей журналисткой работой, которая будет яркая и очень популярная среди зрителей и населения, повлияю негативно на те или иные процессы. Во избежание этой истории для себя как жителя Иркутска я пошёл на некоторое смягчение по тем или иным вопросам.

– По чьей инициативе состоялось интервью с Бердниковым – твоей или его?

– Нашей общей. Мы с ним встречались раза три-четыре с июня месяца и всё это время хотели сделать материал, к сожалению, сделали его только к декабрю. Договаривались о нём чуть ли не полгода.

У Дмитрия Викторовича, конечно, нет недостатка в публичности, но было желание высказаться, причём высказаться с каким-то понимающим его и понимающим процесс, задающим правильные и иногда каверзные, достаточно острые вопросы журналистом. Такая потребность есть у многих политиков.

Мне было интересно первый раз провести с мэром достаточно острое интервью и задать некомфортные вопросы. Там были вопросы, которые за 5 лет ему редко кто задавал.

– Кто запретил ставить интервью с Чернышовым в эфир?

– Наверное, не было конкретных людей, которые говорили: я запрещаю ставить интервью Дмитрия Чернышова.

Там получилась следующая ситуация. Мы договорились с ним сделать интервью ещё в его статусе заместителя губернатора и главы аппарата правительства, и тогда мы хотели говорить в большей степени о деятельности правительства. Мы хотели сделать проект именно на АИСТе.

Произошла отставка, но я своё слово решил сдержать и снять интервью. Оно получилось более политизированным, чем я ожидал. Там была существенная оценка и прошлого руководства области и были резкие высказывания на счёт общественно-политических процессов.

В этой логике такое политизированное интервью - я говорил, что АИСТ старается освещать деятельность всех органов власти, но в политику не играться – я сам как исполнительный директор решил на канале не давать.

Что касается интернета, здесь уже было несколько советников, в том числе и люди, которые отвечают сейчас за медиа в региональной власти, включая представителей учредителя телеканала. Были намёки на то, что моё появление с Дмитрием Викторовичем Чернышовым в интернете многими может быть воспринято как моя поддержка Дмитрия Викторовича. Я считаю это абсолютно неверное представление о характере любых медийных продуктов и интервью. Они не являются прямым следствием поддержки определённого политика, у них цель, наоборот, в разборе позиции политика по каким-то вопросам.

Поэтому в этом случае для того, чтобы не допустить влияния моих действий на отношение к телеканалу, я решил его не выставлять на своих ресурсах в интернете, к этим советам прислушался.

При этом я отправил предварительный материал на согласование Дмитрию Викторовичу, и он принял решение – абсолютно в своём праве – это интервью разместить в сети Интернет. Он эту историю сделал без согласования со мной. Я бы мог, конечно, как автор интервью опротестовать, в том числе юридически, но поскольку моя позиция в том, что ни в этом интервью, ни в его посыле ничего такого нет, я никаких претензий Дмитрию Викторовичу не предъявлял в этом плане.

– Что сказал тебе Чернышов, когда ты сообщил, что интервью не выйдет ни на АИСТе, ни на твоём канале?

– Дмитрий Викторович к этому очень скептически отнёсся. Он сказал о том, что никакой критики региональной власти или кого-то он не высказывал, это его позиция по ключевым вопросам. И, на мой взгляд, Дмитрий Викторович абсолютно убеждён, что причина непубликации этого интервью не в том, что он говорил, а в его персоне.

Моё мнение – из-за гипертрофированности его влияния в рамках его должности заместителя губернатора – главы аппарата правительства сейчас его появление в медиа может вызвать некоторый резонанс, взволновать представителей элит, мэров, может быть, смотивировать действовать как-то по иному.

Дмитрий Викторович является определённой силой, и его отсутствие в медиапространстве является для определённых сил плюсом. Наверняка, Дмитрий Викторович придерживается такой же логики. Я думаю, что я правильно интерпретирую его мысль.

– Но он ведь всё равно присутствует. Интервью всё равно опубликовано.

– Да, опубликовано. Поэтому я считаю, что любая запретительская политика является губительной и делает только хуже. Потому что если мы выставляем интервью под грифом секретное, запретное, оно привлекает в пять раз больше внимания и в пять раз больше влияет на общественное сознание.

– Почему ты испугался, что если ты выпустишь это интервью даже на своём Youtube–канале, возникнут определённые ассоциации, что ты связан с Дмитрием Викторовичем, КПРФ, может быть, с бывшим губернатором? Почему это такая веская причина, чтобы не публиковать его даже в рамках своего независимого проекта?

– Потому что мы перелистнули страницу («Я страницу перевернул и сказал, что не буду никого осуждать», - завил врио губернатора Игорь Кобзев после приезда в Иркутск). По этой причине так или иначе раскручивание и педалирование позиции прошлого руководства области в политической аспекте по ключевым вопросам является продолжением игры в то противостояние, которое было против коммунистов и региональной власти, возглавляемой Сергеем Левченко. Примерно такая же логика.

– Это примерно та же история, что и с вопросами Бердникову. Ты опять на себя берёшь ответственность политика.

– Да, есть такая история.

– Это не противоречит твоим убеждениям как журналиста?

– Это опять же про внутренний конфликт. Я являюсь ещё и медиаменеджером. Я понимаю, что мои действия могут принести трудности телекомпании – денежные, в плане переговоров, взаимоотношений с региональной исполнительной, законодательной, местной властью, некоторыми группами, которые являются заказчиками и спонсорами телекомпании.

Чтобы не подставить телекомпанию, в которой я являюсь должностным лицом, мне необходимо здесь сгладить, от этого отказаться, это не пустить, в это не играться, хотя в плане журналистики это – вопрос или интервью – безумно ценно.

– В какой ситуации журналист переборет медиаменеджера?

– Я уже говорю, что эта ситуация недалеко. Когда я пойму несколько важных аспектов для себя.

Первое – что потребность в том, что я делаю как журналист увеличивается и настолько высока, что, не делая этого, я, грубо говоря, не уважаю зрителя. Второе – когда я пойму, что данное влияние, которое может быть оказано на телекомпанию, деструктивно либо может привести к тому, что она станет неинтересна, перестанет быть силой.

Я, честно говоря, от многих таких требований и просьб отказываюсь, потому что это элемент давления, соглашаясь на которое, ты уменьшаешь свою значимость как журналиста, уменьшаешь значимость и силу своего ресурса и его влияние на те же власти, и уменьшаешь значимость слова, сказанного в эфире. На завтра никто даже спрашивать тебя не будет, потому что твой уровень самоцензуры будет настолько высок, что ты даже рявкнуть ничего лишнего не сможешь.

Я понимаю, что мы сила лишь тогда, когда можем говорить какие-то неудобные вещи, несмотря на контракты, денежные отношения.

– Интервью с врио губернатора за деньги?

– Расходы на создание покрывает телекомпания. Для меня это более имиджевая история, на которую я согласился. Смотря, что ты имеешь в виду под деньгами. Если речь идёт о том, получаю ли я прибыль, то нет, если речь идёт про покрытие расходов, то да, это делает телекомпания.

– Есть твоя должность в АИСТе, есть личный проект «Павел Степанов» на Youtube. Это интервью сделано тобой как исполнительным директором АИСТа, или как независимым журналистом Павлом Степановым, или как журналистом, которому за это интервью заплатили гонорар?

– Как исполнительным директором, который получает зарплату. Это больше просьба ко мне как к исполнительному директору, чем как в Павлу Степанову. Я делаю её, используя тот формат, который я делаю. То есть, скорее, исполнительный директор использует журналиста Павла Степанова.

– Насколько пиарщики врио губернатора влияли на то, что произошло в интервью?

– Могу сказать, что с губернатором работают серьёзные профессионалы, которые – и я благодарен за это – поняли, что на меня бессмысленно оказывать влияние, потому что это будет не то, что я хочу или они хотят. Поэтому мне был дан карт бланш – делай, что хочешь, задавай любые вопросы.

Я действительно задал абсолютно всё, никаких ограничений по вопросам, никаких рекомендаций, что делать, что не делать, у меня не было. Единственное, что была некоторая частичная помощь в продюсировании, потому что график врио губернатора был скорректирован по поездке по району, в больницу. Специально мы вошли в его сопровождение для того, чтобы дать полную оценку его деятельности на месте – в районах, с людьми.

– Почему ты отказался от работы на ГТРК и ушёл на АИСТ?

– Решение было для меня непростое. Мне предлагали это не раз и в разных ролях. В итоге мы остановились на должности исполнительного директора. Для меня это было рисковое решение, потому что телекомпания находилась в сложном положении, что в плане аудиторных показателей, что в плане финансово-экономических. Все эти моменты надо было исправлять.

Я также понимал, что телекомпании надо было переезжать и технически модернизироваться. Это всё параллельные процессы. Всё это мы сделали силами самой компании в течение года, не было никаких вливаний.

На то время мне было 23 года, и я воспринял это как шанс для самого себя сделать что-то революционное. Было желание сделать что-то большое, важное, новое, не рассуждать, а пойти реально сделать, понимая огромные риски и сложности. Я на это пошёл чисто из-за своего юношеского максимализма, амбиций и желания сделать что-то яркое для медиасообщества.

– Не жалеешь об этом?

– Жалел раз 10 по ходу. К счастью, это сожаление не давало мне отступить назад. Всё-таки у меня сильные амбиции. Могу сказать, что в течение года с копейками очень много сил ушло для того, чтобы всё это осуществить. Их надо сейчас подпитать. Тема с коронавирусом даёт мне паузу, время немного поразмышлять.

При этом я понимаю, что нам, может быть, в ближайшее время нужна структурная реогранизация. Тот объём работы, те задачи, которые сейчас на мне, — всё реализовать просто невозможно, то есть у меня идёт и контроль редакционной политики, и разработка новых проектов, и отношения с органами власти, и ответственность за бюджеты. Конечно, может быть, к моему сожалению, мне нужно выбрать одну-две сферы, на которые мне надо будет опираться для отработки других направлений.

Но да, я часто сожалел о том, что сделал. Я сразу же вышел из своей зоны комфорта. Я работал в 3-4 раза больше. Я потерял эфир, я столкнулся с большим количеством проблем, ещё и с историей выстраивания своего имиджа и авторитета. Могу сказать, что мои силы потрепали серьёзно, и сейчас я понимаю, что нельзя брать на себя всё на свете.

– Какое было самое сложное решение после перехода на АИСТ?

– Это решение, которое вылилось в самую сложную задачу – переезд компании. Я в тот момент не понимал всей сложности этого процесса. Также, конечно, в самом начале нам приходилось расставаться с неэффективными сотрудниками. Для меня это было крайне интересным психологическим опытом, потому что многие держались не за процесс, а за должность, не за компанию, а за себя. С некоторыми персонажами нам приходилось расставаться достаточно болезненно. Для меня это было нелегко, но теперь я знаю, как это делать, как создавать команду.

– Посоветовал бы ты себе 23-летнему снова соглашаться на это предложение?

– Я бы, наверное, посоветовал его принять, но не в той роли гипертрофированной ответственности, которую я на себя взял. Я бы посоветовал начать с меньшего – продюсирования, выстраивания отдельной сферы или только переезда. Взять отдельную историю, а не всё. Это привело к некоторым недоработкам, которые сейчас есть и которых можно было бы избежать, потере тех сил, которые можно было бы сохранить. Я бы посоветовал не бросаться в омут с головой.

– Насколько тяжела история с коронавирусом для АИСТа?

– Для телекомпании, может быть, не сильно, но болезненна. Мы же живём за счёт бюджета и коммерческих денег, рекламы, и вот они все пропали. Слава богу, бюджетные деньги стабильны.

Для нас плюс в том, что всё-таки доля государственных средств выше, чем рекламных, в соотношении примерно 80 на 20, но поскольку каждая копейка на счету – телевидение вообще не очень высокомаржинальное дело, – то, конечно, мы плачемся от того, что рекламные деньги пропадают. В среднем в нашем доходе примерно треть – это реклама. К сожалению, телекомпания будет в кризисе какое-то время – это точно.

– Насколько он будет глубоким для телекомпании?

– Тут два сценария. Я верю в оптимистичный, но есть и пессимистичный.

Пессимистичный: рекламные деньги практически пропадут до сентября – октября, и это свернёт для нас все пути развития. У нас были проекты по развлекательному контенту – утреннему шоу – и бизнес-контенту в течение дня, плюс мы хотели запускать отдельные смежные проекты. Мы хотели сделать публичную презентацию телеканала, но, может быть, отменим.

Вероятнее всего, мы не будем привлекать дополнительно сотрудников, с которыми мы работаем вне штата в новостях, в общественно-политических, развлекательных программах, если у нас есть большой объём заказов.

Это большая беда, потому что до коронавируса была потребность в утреннем шоу, рекламодатели хотели [в этом участвовать] и так далее.

Есть вероятность, что мы схлопнемся только до ограниченного числа выпусков новостей вплоть до декабря, потому что компания и была, и есть не в самом лучшем финансовом положении. Мы надеялись на увеличение рекламных бюджетов, сейчас это точно не произойдёт. Думать о новых проектах в той формации, в которой они были, уже невозможно, надо будет их пересматривать.

В самом негативном сценарии – те студии, которые мы отстроили, будут стоять до декабря.

– А в оптимистичном?

– Если рынок рекламы восстановится в ближайшее время, вернее, мы будем понимать по рынку, что рекламодатели пойдут в развлекательные проекты, то мы их будем запускать.

Вопрос в том, что в них надо ещё вкладываться, мы рассчитывали на приход рекламных денег сейчас, потому что надо кое-что в студии доделать. Сейчас вопрос, где найти деньги, чтобы вкладываться в эти проекты.

Очень много появилось проблем, но при оптимистичном сценарии, я думаю, что к новому телевизионному сезону – к сентябрю – мы один-два проекта запустим.

– Что будет делать АИСТ, если ситуация с распространением коронавируса пойдёт по негативному сценарию и у нас ограничат все передвижения?

– Пока это тот сценарий, когда мы будем делать эфир на удалёнке – без студии, без живых передвижений, без уникальных съёмок. Это будет немного тяжелее, увеличатся трудозатраты, но это возможно. Таким образом мы сможем выполнять свои обязательства и сохранять оплату труда людей. Выпускать всё равно будем, другого варианта нет.

– Канал не закроется?

– Нет, канал не закроется. Это такой сценарий, когда бюджетные, контрактные обязательства, которые мы взяли, не исполнятся, то есть если бюджет пострадает так, что не сможет выполнять обязательства перед теми, кто выиграл аукционы и лоты. Тогда может встать вопрос о том, что канал будет вещать в каком-то невероятно ограниченном формате, может быть, с одним выпуском новостей в сутки.

Но такую историю мы даже не рассматриваем, потому что вера в бюджетную стабильность у нас высока. То есть, грубо говоря, это государство падёт, не только телеканал.