Виктор Игнатенко: Быть оппозиционером в исполнительной власти — шизофрения

Виктор Игнатенко в политике провёл много лет — возглавлял областную избирательную комиссию (и был едва ли не первым российским чиновником, открыто признавшим факт фальсификации на выборах и выступившим против него), работал заместителем при трёх губернаторах Иркутской области. В июне 2020-го он стал врио ректора Байкальского государственного университета, где до недавнего времени политика отодвигала на второй план даже нормальные человеческие отношения.

— Что изменилось в Байкальском государственном университете за то время, что вы возглавляете вуз?

— Задача номер один, стоявшая перед нами, — проведение приёмной кампании в условиях пандемии. Мы персонально работали с абитуриентами, у нас были номера и электронные почты всех поступающих. Я даже рассылал абитуриентам письма, обращался к ним по имени и отчеству, всё объяснял. Многие могли позвонить, я с большим количеством абитуриентов разговаривал. Каждую неделю выходили в эфир на официальном YouTube-канале вуза, отвечали на вопросы поступающих и их родителей, бабушек и дедушек... Кроме того, мы рассылали различные информационные материалы.

В этом году мы приняли студентов на бакалавриат и специалитет больше, чем в 2019-м, получили дополнительные бюджетные места, по магистратуре и аспирантуре остались примерно на уровне 2019 года. На четверть больше набрали учащихся на направления среднего специального образования. Опыт дистанционной работы получился обнадёживающим.

Вторая задача была чисто управленческая — надо было понять, в каком состоянии находится экономика вуза. Начали проводить проверки финансово-хозяйственной деятельности и имущественного комплекса. Сейчас идёт сплошная инвентаризация, она должна была проводиться каждый год, но долгое время её не было. Мы должны понимать, насколько эффективно тратились средства, какие договоры заключались, насколько они соответствовали интересам университета. Эта проверка будет продолжаться до конца года.

Помимо этого, активно работаем над реализацией различных проектов. Например, занимаемся созданием университетского телевидения. У нас готова одна студия по созданию научных и образовательных программ, до конца года оборудуем ещё одну. Это будет университетское телевидение, там будут работать наши студенты. У нас много креативных талантливых ребят, которые будут отвечать за творческую составляющую. Есть компьютерщики и дизайнеры, которые будут помогать готовить программы. Мы рассчитываем, что это будет площадка для получения студентами практических навыков.

Поставили перед собой задачу — за год сделать своё телевидение и радио. До конца года планируем оборудовать нашу радиостанцию, вещание будет идти в YouTube и социальных сетях, затем появимся в кабельных сетях. Не буду говорить детали, но прорабатываем создание телевизионного консорциума.

Сейчас наша студия уже записала около 60-70 образовательных фильмов. Кроме того, мы будем создавать научно-популярные и просветительские программы на исторические, культурные и другие темы, постепенно выставляя их в эфир. Я думаю, весной следующего года мы начнём постоянное вещание через YouTube.

В работе нашей «Лаборатории творческого телевидения» будут участвовать опытные журналисты, радийщики, телевизионщики, которые будут учить наших студентов, передавать им свой опыт, рассказывать об основах телевизионной режиссуры, жанрах. Кроме того, они будут проводить экспертно-аналитические разборы программ, уже вышедших в эфир, чтобы обращать внимание на недостатки или какие-то ноу-хау, которые можно где-то перенять. Договариваемся с местными студиями телевидения, будем им бесплатно передавать некоторые наши просветительские фильмы.

У нас есть новые издательские проекты. Например, вместе с администрацией Иркутска учреждаем всероссийский научно-популярный журнал «История в фокусе», сейчас занимаемся регистрацией издания в Роскомнадзоре. Там будет краеведческая тематика, некоторые номера будут тематические. Один из выпусков планируем полностью посвятить истории Иркутска, который отпразднует 360-летний юбилей в 2021 году, ещё один — жизни и деятельности Николая Николаевича Муравьёва-Амурского. Уже подобран хороший авторский коллектив, в работе будут задействованы ведущие историки города и области, некоторые из них уже готовят материалы.

Помимо этого, усиленно занимаемся модернизацией образовательного процесса. Нужно иметь ресурсы для записи качественного образовательного видео. Приняли решение активно стимулировать преподавателей, чтобы они записывали собственные учебные видео для создания специального университетского банка.

Активно работаем по модернизации библиотеки, формированию цифрового ядра, увеличится подписка электронных баз журналов. Кроме того, скоро откроем большой ректорский читальный зал. Я буду сам его комплектовать. Раз в 2 недели мне приходит по три-четыре коробки книг из Москвы, которые я покупаю, по тем направлениям, которые есть у нас в вузе; некоторые редкие энциклопедии, журналы переедут из моей личной библиотеки. Студентам и преподавателям должны быть доступны самые современные книги, новые учебные пособия.

Кроме того, ректорский читальный зал будет использоваться для встреч с интересными людьми — писателями, художниками, композиторами, учёными. Мы будем проводить оттуда прямые эфиры, и тогда эти встречи будут доступны всем желающим.

Принцип работы нашей команды — открытость. Сейчас проекты решений учёного совета БГУ выставляются на сайте университета заранее, такого раньше никогда не было. Есть видеостенограммы заседаний, с 1 сентября ведутся прямые трансляции, которые могут смотреть все, включая сотрудников вуза. Открытость позволяет снять многие вопросы, чтобы не было манипуляции информацией, интриг.

Ещё одна важная задача, которая стоит перед нами — создать нормальные условия для студентов и преподавателей. Например, у нас есть центр студенческого питания. Готовят там качественно и вкусно, как в ресторане, но и цены были ресторанские. Оставалось только добавить вино и коньяк. Конечно, такое в вузе недопустимо.

У нас учится более 80 сирот. Мы долго думали, как их поддержать. Понятно, что им государство выплачивает 11 тысяч на питание, но много чего они не могут себе позволить на эти деньги. Была мысль сделать для них талоны на бесплатную кашу, но талоны — это унижение. В итоге решили никого не выделять и всем студентам дневного отделения с 10 до 12 часов дать право получать бесплатную кашу в столовой. В течение недели каши не повторяются, мы закупили 6-7 сортов. В первый день, 3 сентября, пришло 64 студента. На следующий день — в 3 раза больше. Сейчас питаются от 300 до 400 студентов ежедневно.

Поставили вопрос создания линейки качественной и недорогой продукции. Я проверял калькуляцию каждого продукта, смотрел, сколько будет стоить, например, килограмм мяса. В отдельных блюдах мясо стоило 400 рублей за килограмм. За такие деньги это должна была быть парная свиная вырезка прямиком из Парижа.

Договорились, что на социально значимую продукцию должна быть минимальная наценка. Отслеживаем, чтобы была недорогая выпечка — рогалики, пирожки, коржики, сметанные калачи. Есть разные недорогие супы, салаты. Чай с шиповником стоит 2 рубля, с чабрецом — 4 рубля за стакан. Человек может на 50-60 рублей нормально поесть — социальная задача решена, появилось качественное доступное питание.

Раньше при столовой был магазин с мясной продукцией, но его закрыли. Сейчас мы его восстановили по просьбам сотрудников. Работаем по принципу, чтобы отпускная цена продуктов была относительно дешевле, чем в других иркутских магазинах, чтобы наценка была не больше 5%. Наши поставщики — это «Усольский свинокомплекс», «Ангарский мясокомбинат» и «Хакасский мясокомбинат», сейчас ещё работаем с белорусскими производителями. Там же продаются наши полуфабрикаты. Я сам покупаю наши пельмени, мы их дома дегустируем. Пользуются спросом пельмени ручной лепки с куриным и говяжьим мясом. Хорошо разбирается выпечка, которую мы производим.

Чтобы снизить закупочные цены, мы начали приобретать продукты — крупы, муку, растительное масло — в больших количествах по конкурсу у производителей. В будущем откроем стол заказов, чтобы было понятно, что и когда нужно приготовить, чтобы люди не стояли в очереди. Мы дали задание программистам, чтобы они сделали специальную программу.

— Есть ли какие-то промежуточные результаты проверки финансово-хозяйственной деятельности вуза за прошлые годы?

— Проверка ещё не завершена, конкретные цифры мы озвучим в октябре. В общем могу сказать, что, к сожалению, нарушения были, в том числе были необоснованные выплаты премий. Наша юридическая группа сейчас готовит исковые заявления к бывшим руководителям университета о взыскании незаконных, на наш взгляд, премий.

— О какой сумме идёт речь?

— Пока не буду называть. Те люди, которые здесь раньше жульничали, читают вас. Но я думаю, что в перспективе там есть основания для уголовных дел.

Могу привести один пример безобразия. В день увольнения ректор Татьяна Музычук издала приказ о выплате разовой премии своему советнику Михаилу Рачкову в размере 1,3 миллиона рублей. За 2 месяца до этого он уже получал щедрую премию безумного размера. Сейчас он на меня пишет жалобы в инспекцию по труду, требовал возбуждения административного дела за то, что я отменил его премию. А она за какие заслуги? В истории университета таких премий никто никогда не получал. Да и 1,3 миллиона рублей — это хорошие деньги для развития университета.

Всего с момента моего назначения против меня было написано более 60 жалоб. Их пишут люди, потерявшие руководящие посты в университете. В чём они меня только не обвиняют. Что я устроил массовые увольнения, чего не было — по инициативе администрации из-за сокращения было уволено два-три человека, ещё несколько сотрудников уволились по собственному желанию. Обвиняли, что мы допустили в вузе целую эпидемию, что здесь мор начался.

Музычук написала жалобу, что я якобы незаконно использовал её цифровую подпись при перечислении денег. Проверки показали, что она сама нарушила законодательство. Она была обязана при увольнении сдать флешку с цифровой подписью и проинформировать казначейство, что она прекратила трудовые правоотношения с вузом, но она этого не сделала.

Пишут, собирают всё, один из сайтов в этом упражняется, публикует материалы, по всей видимости, на платной основе. Не будем называть, какой именно.

— Вы писали в «Фейсбук (запрещённая в России экстремистская организация)е», что ректорат получил счёт на оплату услуг за размещение информации на одном из сайтов, где вас долго и упорно критиковали. Можете рассказать об этой истории подробнее?

— Летом там активно печатались разные подмётные публикации. Музычук писала письма во все инстанции, от президента России до министерств и ведомств, и в качестве доказательств приводила эти материалы. Этот спам гулял везде.

Тексты печатались группой людей, которых я пофамильно знаю, и, по всей видимости, не забесплатно размещались на этом сайте. Я не знаю, что это им дало. Скорее всего, ничего, потому что изменить объективную реальность пасквилями невозможно.

Действительно, пришёл счёт за размещение публикаций. Я тогда сказал: «Принесите мне материалы, за которые университет должен вам платить». Их нет до сих пор. Раньше университет приплачивал этому сайту, публиковались пасквильные материалы, оскорбляющие людей. Они финансировались из университета. Это было установлено.

— Группа людей, про которую вы говорите — это бывшие сотрудники вуза?

— Я не буду говорить о них конкретно. Скажу так: эти люди недовольны, что они потеряли руководящие позиции в вузе. Но, во-первых, их увольнял не я, а учредитель (Министерство науки и высшего образования — ред.). Видимо, это сделали не из-за их «великих» достижений. Был глубочайший конфликт, созданный из-за их деятельности. Во-вторых, они причинили университету немалый материальный урон. Когда закончатся все проверки, мы назовём сумму публично.

Эта группа людей продолжает писать, «отстреливать» медийное пространство. Они обращались ко многим изданиям, но им все отказали, кроме одного «сайта-помойки». Знаю, что они даже обращались к московским сайтам.

— После своего назначения вы говорили, что одна из ваших задач — разрядить психологическую обстановку. Удалось ли это сделать?

— На сегодняшний день морально-психологическая обстановка нормальная, конфликтов внутри нет. Мы, как руководители, не подаём никакого повода [для конфликтов], не совершаем ничего противозаконного. Мы пришли сюда не брать, а давать. Мне должны были выплатить премию по решению Минобрнауки, я от неё отказался, потому что ещё нет никаких результатов работы.

С 1 сентября мы подняли почасовую зарплату на 30% и проиндексировали её на 3%, библиотекарям с 1 октября поднимем зарплату на 10%. На последнем учёном совете приняли положение о материальном стимулировании преподавателей за научно-исследовательскую работу.

Отдельно смотрим, чтобы исполнялся указ президента, по которому зарплаты профессорско-преподавательского состава в вузе должны быть на уровне двух средних зарплат по региону. Мы поставили задачу, чтобы не менее 50% преподавателей зарабатывали не менее 82 тысяч рублей в месяц. Мы должны предоставить им все возможности зарабатывать деньги в стенах университета: заниматься научной деятельностью и публиковаться в журналах, записывать видеолекции, вести кружки со студентами, возглавлять рабочие группы.

— Назовите три основных направления, в которых должен работать БГУ в ближайшей перспективе?

— Задача ближайшего будущего — скорректировать стратегию развития университета. Он ошибочно позиционируется как классический вуз, такой в городе уже есть — это Иркутский государственный университет. У нас есть своя ниша, по большинству специальностей мы гуманитарный университет. Здесь иногда открывались специальности, которые далеки от нашего профиля.

Мы должны создать «трёхслойный пирог»: колледж (для развития среднего профессионального образования) — высшее образование (с нашей традиционной линейкой) — дополнительное профессиональное образование.

Колледж в БГУ раньше был, но его упразднили, я считаю, это ошибка. С 1 октября он возобновит работу. Что касается высшего образования, то в 2020 году мы будем лицензировать специалитет по судебной экспертизе, создадим экспертный центр. Затем будем получать лицензию на специалитет по судебно-прокурорской деятельности и по ряду других направлений.

У нас сохранилось три филиала — в Чите, Усть-Илимске и Братске. В отличие от прежнего руководства, мы стараемся их сохранить и развивать не только высшее, но и среднее профессиональное и дополнительное профессиональное образование.

Также мы должны создать современный цифровой университет, внедряя цифровые технологии в управление вузом и в образовательный процесс. Взять, к примеру, центр студенческого питания. Если у нас будет приложение, где студенты и преподаватели смогут заказывать продукты, давать оценки, то это даст обратную связь, изменит нашу работу.

У студента должна быть возможность получить видео- или аудиозапись лекции, на которой он побывал. В перспективе мы хотим сделать централизованную систему записи. Кроме того, мы должны создать электронный кабинет, через который он может получить допуск ко всей методической литературе, в том числе удалённый. Такая же система должна быть у преподавателей, чтобы пользоваться научной литературой.

Можно, конечно, ничего не делать, просто номер отбывать. Но если уж судьба распорядилась, чтобы я сюда пришёл, то я должен сделать для университета много полезного.

— Насколько неожиданным было предложение возглавить вуз?

— Разговоры, что в университете должно смениться руководство, шли долго, обсуждались разные кандидатуры, но я надеялся, что меня это обойдёт стороной. Хотя мне всегда говорили: «Виктор Васильевич, надо туда идти». Я отвечал: «Ребята, у меня всё нормально, мне приключения не нужны». Я же человек творческий, мне нужно время, чтобы дописать недописанные книги, у меня есть научные проекты, журналы, которые я веду, идеи.

Долго мечтал о том, чтобы уйти от административной работы, и хотел этой осенью уехать в Москву, было очень интересное предложение. В апреле-мае всем говорил: «У меня есть планы, я знаю, где я буду жить, где буду работать, давайте помогу найти кандидатуру». По разным причинам они все были отклонены.

Уже в конце мая губернатор Иркутской области, депутаты Государственной думы, законодательного собрания начали меня «поддавливать», убеждать. И я согласился.

— С какой сферой было связано предложение из Москвы, о котором вы говорили?

— С юридической, профессиональной. Когда я ещё работал в правительстве, хотел улететь в Москву, работать там. Особого желания работать с Сергеем Левченко (Губернатор Иркутской области с 2015 по 2019 годы) у меня не было, но в администрации президента попросили. Я согласился, потому что нужна была преемственность, стабильность. Ровно год я отработал в правительстве, день в день написал заявление на увольнение. Я не могу всю жизнь быть чиновником, морально и нравственно это тяжело. Видимо, рождён был для творчества, а не для чиновничества.

В Москву меня приглашал Вениамин Яковлев, работавший когда-то помощником президента, председателем Высшего арбитражного суда. Он меня попросил организовать работу экспертно-правового центра. Мне было очень интересно.

Потом меня пригласили в администрацию президента, сказали: «Пять кандидатур, которые предлагал Левченко [на пост уполномоченного по правам человека], отклонены. Все говорят, что если будете вы, проблем не будет». Ответил, что не хочу [уезжать], но жена не хотела жить в Москве, я жил на два города. В конце концов, я согласился, потому что была критическая ситуация, омбудсмена долго не могли назначить. Много чего удалось там сделать, удалось защитить права людей, выиграть сложные судебные процессы. Эти 2,5 года были потрачены эффективно.

В конце сентября — начале октября я должен был сложить полномочия уполномоченного по правам человека в Иркутской области, освободиться и уехать в Москву. Но что случилось, то случилось. При этом я продолжаю сотрудничать по вопросам экспертно-правовой линии, и мы даже подумываем организовать кое-что на площадке Байкальского госуниверситета.

Я начинал работать здесь профессором летом 1994 года, потом сделал кафедру, на полставки ей руководил. Руководство вузом — новая для меня работа, но, так как я в своё время работал первым замгубернатора региона и один из моих вопросов касался взаимодействия с вузами, проблемы БГУ я знаю.

У нас собрана профессиональная команда. Есть понимание проблем, знаем, в каком направлении нужно работать, хотим достичь хороших результатов. Поэтому в Москву будем ездить только в командировку.

— Вы были одним из первых, кто побывал в ангарской исправительной колонии №15, где в апреле 2020 года произошёл бунт, общались с участниками событий. Расскажите, что вам удалось узнать?

Бунт начался вечером 10 апреля, за день до этого несколько заключённых напали на сотрудника колонии в штрафном изоляторе. Бунтующие подожгли три цеха деревообработки на территории ИК-15. В результате пожара сгорели восемь помещений на территории колонии, включая рабочие цеха и пожарную часть. В конце сентября СК России предъявил обвинение 15 основным зачинщикам.

— По моему мнению, это была срежессированная акция против начальника колонии (Андрей Верещак). ИК-15 была передовой, там налажено мощное производство: шикарное подсобное хозяйство, ферма, тепличное хозяйство, где выращивали даже розы. Там были школа и техникум, где заключённые могли получить рабочую специальность. Производственная база шикарная. Такие условия есть далеко не во всех колониях Иркутской области.

У нас в области работой обеспечено около 25-30% заключённых, в ИК-15 работало много осуждённых, они получали деньги. Если работы нет — это всё, катастрофа: осуждённый не может платить алименты, возмещать ущерб, помогать семье. Из этой колонии нам никогда не поступали жалобы на условия содержания, поэтому бунт для нас стал сюрпризом.

Когда пришёл новый начальник ГУФСИН по Иркутской области (Полковник внутренней службы Леонид Сагалаков, который до марта 2020-го возглавлял ведомственное управление в Брянской области), в колонии стали наводить порядок. Какие нарушения были? «Гуляли» сотовые телефоны, привилегированная группа «принаглела». Сотрудники колонии стали отбирать телефоны, препятствовать забросу алкоголя и других запрещённых веществ, более строгим стал режим в штрафных изоляторах.

Бунт должен был стать шумным, чтобы показать, что руководство колонии и ГУФСИН никчёмны. На этом основании должна была подняться шумиха, желательно, международная, по результатам которой должны были снять с должностей несколько человек. Насколько понимаю, расследование уголовного дела это подтверждает.

Я встречался с зачинщиками бунта, они сами подтверждали, что их видео с жалобами были постановочными, порезы у них на руках были поверхностные. Был в камере ШИЗО, где всё разбили. В первую очередь они ломали камеры, чтобы не было доказательственной базы [их действий]. Они же там чуть не убили одного из сотрудников. В ШИЗО, где заключённые наносили себе порезы, мы не видели луж крови, окровавленных полотенец. На них были следы крови, но небольшие, такие, какие могут быть, когда, например, утираешь нос после кровотечения.

Там сидят непростые люди, многих судили не один раз. Не нужно из них изображать ангелов. То, что разыгрывали тему, якобы там грубо нарушались права заключённых, это был чисто пропагандистский ход, чтобы поднять шумиху и снять руководителя ИК-15 — толкового мужика.

В Иркутской области несколько лет не было руководителя ГУФСИН. Это не способствует порядку и дисциплине даже в самой системе. Поэтому не всем понравилось, когда начали наводить порядок. В том числе это не понравилось организованному преступному миру.

Конечно, ГУФСИН немного растерялось в первое время, они своевременно не реагировали, я взял на себя весь медийный удар. Мне звонили из Москвы, Франции, Германии, с вами несколько раз разговаривал. Сейчас там ситуация ясна и понятна, шла специальная пиар-акция, раздувание, были ложные сведения о том, что там стреляют и взрывают.

Эту историю обслуживали люди, которые называли себя правозащитниками. А я сомневаюсь, что они правозащитники. Они давали ложную информацию, пытались меня попинать, развернули клеветническую кампанию против системы, но у них ничего не получилось. Эти так называемые правозащитники не говорят об ущербе, который был нанесён колонии. Они же иностранные агенты. Лучше бы про себя рассказали.

Сколько там животных погибло! Там заключённый повесился, выяснилось, что он обслуживал этих животных на ферме, во время пожара их много погибло. Он и не выдержал.

Бунт показал, на что способна организованная преступность, и к чему могут привести послабления в режиме.

— Как вы считаете, где находились «режиссёры» бунта?

— Мне сложно отвечать на этот вопрос, потому что я не владею всей информацией. Но совершенно точно, что кое-какие моменты там управлялись за пределами ИК-15. Заключённые отсылали снятые видео не просто так, они делали это по определённым номерам. Ролики потом появлялись у так называемых правозащитников, выставлялись в сетях. Как это могло произойти стихийно?

Вбрасывалась ложная информация, что спецназ вошёл в колонию с автоматами. Этого быть не могло, это очень опасно. Говорят: «Были взрывы, взрывают гранаты». Никаких гранат не было. Заключённые подрывали газовые баллоны, грохот стоял такой, что было слышно в Ангарске.

Применение физической силы и спецсредств по отношению к бунтовщикам было, конечно. Но это было соразмерное пресечение преступления, потому что оно должно было быть прекращено.

Их цель была снять руководителей. Я говорил: «Если руководство по какой-то причине снимут, то это будет значить, что организованная преступность победила».

— В СМИ сообщалось, что руководитель колонии получал угрозы в свой адрес. Известно ли вам что-нибудь об этом?

— Мне неизвестно, но это вполне возможно. Это могла быть реакция на установление режима. В колонии появился новый замначальника по оперативной работе, это как раз в его зоне ответственности. Некоторые заключённые, которые считали себя особо привилегированной кастой, перешли красную черту и решили: «Мы вам сейчас так покажем, на весь земной шарик, что вы всех должностей лишитесь».

— Как заключённые вам объясняли участие в бунте?

— Я разговаривал с ними один на один, их никто к этому не принуждал, была свободная беседа. Они сами откровенно рассказывали. Антон Обаленичев говорил, что его заставили сделать постановочную запись. Я его спрашиваю, мог ли он отказаться, а он мне: «Виктор Васильевич, вы не представляете, какую бы из меня котлету сделали, если бы я отказался». Но он один из организаторов, может быть, он себя подстраховывает. При этом я допускаю, что в случае отказа к нему могли бы применить силу. Хотя ему до освобождения оставалось всего несколько месяцев. Ещё один зачинщик — Хумайд Хайдаев, он осуждён за серьёзное преступление — подрыв колонны силовиков.

— Про него писали, что его избили до полусмерти и не оказывали медицинскую помощь.

— Когда мы с ним общались, у него было нормальное состояние. На лице не было каких-то повреждений, не было видно, что у него кожу с лица сдирали.

— Правозащитники и некоторые СМИ также утверждали, что у родственников заключённых не было связи с ними.

— Все телефоны были открыты. Если звонившим удавалось подтвердить, что они родственники, им давали информацию. Но извините, если это были сожители, то никто им ничего сообщать не должен был.

— Получается, что во всей этой истории есть только один погибший?

— Да, и то он сам повесился. Больше никто не погиб. Вот как можно было так применять гранаты и автоматы, чтобы погиб всего один человек?

— Правозащитники заявляли о смерти ещё одного заключённого, участвовавшего в бунте, якобы он умер в Воронеже, но ГУФСИН потом опровергло эти сведения.

— Это была провокация, но она лопнула. Это была хорошая медийная акция, а её авторы воздействовали на эмоции через YouTube, Facebook (запрещённая в России экстремистская организация), Telegram-каналы — потому что там нет цензуры. Эмоции, взрывы, крики...

Перед колонией до бунта заранее кучковались машины. Было видно — что-то готовится. Во время бунта приехали БТРы — да, это было. Но ведь заключённые сносили постройки на территории колонии с помощью огромного трактора. Для него забор — ничего. Заключённые бы рванули наружу. Говорят: оцепили всё вокруг. Всё правильно делалось. А как иначе защитить Ангарск от буйных и опасных преступников, которые находятся в колонии?

В одной из колоний разговаривал с заключённым, он в коляске был. Смотрю по документам — боже мой, он намного моложе меня, а выглядит, как на 80 лет, — весь седой, зубов нет. Настолько помятый. Сидит за убийство при отягчающих обстоятельствах. Спрашиваю: как так получилось, а он мне с матом: «Начальник, да он мне, а я ему (проводит пальцем по шее — ред.), и у него голова отлетела, так ему и надо». Я в шоке сижу, спрашиваю, не жалко ли ему, а он: «Кого? Да я бы его ещё раз из могилы достал и ещё раз чиркнул!»

Представляете, какой там контингент? Я потом очень долго эту картинку в голове гонял. В таких колониях многие сидят за наркотики, но верховодят там, как правило, такие...

— «Крутые»?

— Да. В ИК-15 многие не по одному разу сидят, некоторые — по четыре-пять раз. Мне называли цифру, сколько от их рук людей полегло в землю, сколько изнасиловано. Сейчас её не помню, но она была умопомрачительная. Я говорю — вы чего сидите, надо же эти цифры называть в СМИ. Не надо забывать, что там сидят уголовники. Понятно, что их права не должны нарушаться, но и они не должны наглеть. Тем более, сколько они ущерба принесли обществу.

У меня есть мысль организовать на университетском телевидении совместную программу с ГУФСИН. Назвать её как-нибудь типа «Тюрьма и воля».

— Рейтинги будут запредельные.

— Тема-то серьёзная и полузакрытая. Журналисту в колонию попасть просто так невозможно, если только удастся убедить.

Все заключённые знают свои права, только попробуй их нарушить. Условия у них неплохие. Питание шикарное. Хлеб сами пекут до отвала, можно с собой брать. В одной колонии был — подают суп гороховый с копчёностями, щи с мясом, тушёную картошку с мясом, где-то были жареная рыба, компот, кисель, иногда выдают даже сардельки, сосиски. Я всегда сравнивал питание в колониях с больничным. Я смотрел, как людей кормят в больницах, в психиатрических лечебницах. Такого там нет.

Основная масса заключённых после бунта осталась недовольна. Мужики получали деньги за работу — остались без занятия. Кто-то учился из молодых — теперь останется без профессии (после уничтожения техникума — ред.), а даже в зоне ты без неё никому не нужен. Кому-то оставалось отсидеть несколько месяцев, а их вовлекли в бунт...

— Недавно в Иркутской области прошли выборы губернатора. Как вы считаете, закономерны ли их итоги (Самовыдвиженец Игорь Кобзев набрал 60,79% голосов при явке 32,63% избирателей)?

— Я думаю, что они закономерны. Во-первых, Игорь Иванович Кобзев проделал колоссальную работу в таком графике, когда за ним даже техника не успевала. Он побывал в таких точках, где никогда не были секретари обкомов в советское время, не говоря уже про губернаторов. Сколько он смог поднять проблем и сдвинуть их с мёртвой точки. Во-вторых, он наладил дисциплину, наша власть по ней соскучилась.

К горькому сожалению, мы потеряли 5 лет в развитии Иркутской области. Красноярск за это время построил шикарный международный аэропорт, у нас ничего не было сделано. Нас выбросили из федеральной программы по малой авиации, хотя туда было очень трудно войти. Я расцениваю итоги выборов как шанс на ускоренное развитие Иркутской области.

— Какова была ваша роль в общественном штабе поддержки Кобзева?

— Мы принимали участие в разных агитационных мероприятиях, давали интервью, объясняли свою позицию.

— Можно ли назвать удачным опыт трёхдневного голосования?

— Наверное, нет. В нашей традиции голосовать в один день, в воскресенье. Трёхдневное голосование сделали из-за пандемии коронавируса, чтобы не было высокой концентрации избирателей в одном месте. Но несмотря на это в пятницу и субботу явка всё равно была низкой. Я надеюсь, что оно уйдёт вместе с пандемией, потому что сторонник голосования в один день.

— Нет ли противоречия в том, что «день тишины» совпал с «активным» голосованием в субботу?

— В пятницу и субботу голосование было досрочным. Ещё за 7-10 дней проводилось голосование в труднодоступных местах. По правилам досрочки, на неё «тишина» не распространяется. Поэтому, я думаю, никакого противоречия здесь нет.

— Нынешнюю избирательную кампанию называли скучной. Согласны ли вы с этим мнением?

— Она была не скучной, а относительно спокойной. Предыдущее голосование было протестным, оно совпало с расколом элит. Тогда негативные агитационные листовки возились КАМАЗами. Сейчас «боевых действий» не было, кампания прошла более или менее интеллигентно.

Это относится и к Игорю Ивановичу Кобзеву, и к его конкуренту Михаилу Викторовичу Щапову, они были фаворитами и вели себя достойно. Я знаю, что от имени Щапова распространяли грязь, но это делали, так скажем, представители одной политической партии, не буду её называть. Этим больше подставляли самого Щапова. Кандидаты же вели себя достойно, и это предопределило культурный ход выборов.

В этом году впервые за всю историю Иркутской области действующий представитель власти участвовал в предвыборных теледебатах. Он показал, что владеет обстановкой, умеет говорить. Прямой эфир, кстати, «раздевает» человека, показывает его личность и интеллект.

Единственное, что я бы изменил в законодательстве, — поменял график теледебатов. Их стоит проводить всего два раза: когда избирательная кампания только-только стартует и перед самыми выборами. Нужно, чтобы они шли часа два, и чтобы там была обширная тематика с согласованным сценарием. Тогда бы теледебаты привлекали внимание, они бы влияли на формирование позиции избирателя. Мы бы видели полемику, языковое богатство кандидатов. Такие выступления капитально «раздевают» человека, показывают, какое у него внутреннее богатство, какой он руководитель... Публичный политик должен уметь выступать без бумажки, говорить и много чего знать.

— Протестность иркутского избирателя — это миф?

Нет, это не миф, но протест всегда имеет основание. Протестное голосование всегда вызывается. Либо это реакция на серьёзную ошибку власти или кандидата от власти, либо оно готовится заранее. Например, протестное голосование 2015 года готовилось с 2014-го, когда началось медийное разрушение имиджа Сергея Ерощенко (Губернатор Иркутской области с 2012 по 2015 годы).

На мой взгляд, он также допустил ошибку в проведении избирательной кампании. Её надо было проводить, не только разрезая ленточки, как начальник. Левченко нападал, а Ерощенко ничего не отвечал. Не было агитационной продукции, он не ходил на теледебаты. Плюс был раскол элит. Воевать сразу со всеми было нельзя. Он совершил ошибки, и ими воспользовались.

В этот раз, во-первых, не было раскола элит; во-вторых, [властью] не было сделано чего-то такого, что вызвало бы яркий протест. Были попытки «вклинить» в избирательную кампанию кадры из Хабаровска (где проходят протесты после ареста главы Хабаровского края Сергея Фургала — ред.), раскачать лодку, но не получилось, потому что ситуации в Хабаровске и Иркутске совершенно разные.

Фургала арестовали, он не признаёт вину. Есть вопрос, почему столько лет ничего не делали, но на это ответят следствие и суд. А есть Левченко, избранный на 5 лет народом, который написал заявление об отставке сам, в тиши кремлёвских кабинетов, не смог полгода доработать. Он не Фургал, он не борец. Он проявил себя как слабый политик, за него народ не выйдет. Ему дали возможность поработать 5 лет, и где результат?

Можно быть оппозицией в парламенте и критиковать всех, но быть оппозиционером в исполнительной власти — это чуть-чуть похоже на шизофрению. Всё регулируется законодательством, ты находишься в единой вертикали. Что ты там можешь сделать оппозиционного? Единственное, что ты можешь показать, — что представитель оппозиционной партии может работать идеально чисто, из любви к родине. Но... не получилось. Жёны почему-то обогащаются, дети...

— Как вы думаете, почему на выборах губернатора КПРФ усиленно двигала не своего официального кандидата, а Левченко?

У нас многие не умеют вовремя уходить из власти. Не нужно к ней прилипать до такой степени, чтобы в гробу оттуда приходилось уносить. К сожалению, это такая традиция. Сколько лет Левченко является секретарём обкома КПРФ? С 1990-х годов, почти 30 лет. Разве это нормально? У них даже внутри партии ротации нет. Интересно, сможет ли партия решить вопрос преемственности руководства в спокойной обстановке, или это сделает Господь, выписывая свидетельства о смерти...

Шла борьба старого с новым в рамках одной отдельно взятой партии. КПРФ болеет теми же хворями, которыми болела КПСС. Есть проблема ротации. Левченко вцепился во власть, он привык к своему статусу, а тут появился молодой и энергичный Щапов. Деталей не знаю, но могу предположить, что Левченко подорвал свой авторитет в рамках партии после сдачи своих позиции. Думаю, у него сложная ситуация, а тут ещё и новый лидер появился.

Когда Левченко писал заявление в тиши кремлёвских кабинетов или на Старой площади (в администрации президента — ред.) под диктовку или нет, он, как хорошо знающий избирательное законодательство человек, знал и понимал, что он лишает себя пассивного избирательного права. Всё, что он говорил летом — это политес для не совсем сведущих людей. Его бы в любом случае не выдвинули.

Как политическая фигура Левченко сильно сдал. И сейчас перед КПРФ стоит вопрос: кто будет лидером партии в области? Появился претендент в лице Щапова, и Левченко к этому относится ревностно.

— Кто ещё может претендовать на лидерство в КПРФ в Иркутской области?

— Основной претендент — это Щапов. Понятно, что у него не было шансов победить [на выборах губернатора], но, возможно, он ставил задачу «разогреться» перед выборами в Государственную думу. У него была довольно успешная кампания, просто нужно немного поменять её формат.

— Как вы считаете, носит ли история с задержанием и арестом Андрея Левченко, сына бывшего губернатора, политический характер?

Андрея Левченко обвиняют в мошенничестве при ремонте лифтового оборудования в Иркутской области. По версии следствия, региональному бюджету нанесён ущерб в размере 185 миллионов рублей. 29 сентября Басманный районный суд Москвы арестовал сына Сергея Левченко до 20 ноября.

— Я думаю, что там чисто уголовно-правовая основа. Определённые лица, пользуясь ситуацией и необходимым покровительством, решили прилично заработать на госзаказе, который виртуозно выиграли. Правда, выполнение госзаказа провалили. Для них — это удачные заработки. Для следователя — это мошенничество. Понятно, что частенько, когда в уголовных делах фигурируют политики, всегда будет присутствовать версия о наличии политической подоплёки.

Попробуйте, не будучи сыном действующего губернатора, получить для «опекаемой» фирмы госзаказ на полмиллиарда рублей. Я не сомневаюсь в том, что противоправная деятельность Левченко-младшего была очень тщательно задокументирована правоохранительными органами. Прибрать к рукам 185 миллионов рублей без каких-либо следов объективно невозможно. Левченко-старший избирался губернатором под громкими лозунгами борьбы с коррупцией. К сожалению, они так и остались лозунгами.

— Можете ли вы вспомнить какие-нибудь интересные истории со времён работы в командах губернаторов?

— Наиболее интересно было работать с Дмитрием Фёдоровичем Мезенцевым (Губернатор Иркутской области с 2009 по 2012 годы). Интеллигентный, глубокий человек.

Иногда, во время длительных и скучных заседаний, мне приносили записки от Дмитрия Фёдоровича, он рисовал в них дружеские шаржи. Иногда в этих записках писал: «Бойся юристов». Я ему отвечал: «У двух юристов три мнения». Между нами получалась такая забавная переписка. Он человек с юмором.

С Ерощенко работалось нормально. Он был деятельный, активный. Иркутская область многое получила бы, если реализовались все проекты, которые разрабатывались при Ерощенко. Были прекрасные проекты создания международного аэропорта, скоростного трамвая оттуда до Листвянки. Был план реновации старых пятиэтажек в Солнечном.

— Не скучаете по большой политике?

— Нет, не скучаю.

— А в университете есть политика?

— Она здесь не такая публичная. Здесь больше организаторской работы, от первого лица в вузе многое зависит. Если ты на деле будешь говорить одно, а делать другое — все всё увидят, коллектив же намного меньше. Конечно, можно провести аналогию с государством. Есть президент — это ректор, парламент — учёный совет, есть народ — студенты и преподаватели, есть свои группы интересов.

У меня всегда была мечта — после достижения 60-летнего возраста уйти из власти, чтобы заняться творчеством и наукой. Власть забирает очень много времени, а время — это единственный невозобновляемый ресурс.

Я приходил под реализацию конкретных проектов, когда мне было интересно работать. Например, при Ерощенко я восстанавливал государственно-правовой блок, мы создавали минюст. Впоследствии при Левченко всё это было разрушено. Если бы при мне было столько юридических провалов, сколько их было потом, оставалось бы просто отнести свой диплом юриста в позорный дом.

Но, конечно, если бы не опыт, полученный в политике, сейчас мне было бы очень тяжело. Там работать намного сложнее, чем здесь.

— Когда начинается ваш рабочий день?

— Первое время я вставал к 4 утра и около трёх часов каждый день работал над стратегическими вопросами развития университета. С недавнего времени позволил себе поблажку — стал вставать около 6 утра.

— Какие-то творческие планы у вас есть?

Есть, но сейчас я о них забыл, убрал в долгий ящик. Пока мне не до творчества, хотя его можно совмещать с работой, если это делать в разумных пределах. Для этого нужно брать себя любимого в тиски, приговаривать за все грехи к жёсткой работе, проверять свою силу воли.