Адвокат Марина Крутер: Уголовные дела сегодня, как убийства в 90-х

Существует довольно замыленное, но справедливое выражение: в современной России суды чаще выносят обвинительные приговоры, чем во времена сталинских репрессий. Возникает вопрос — насколько это справедливо для иркутских судов, попадают ли они в общую тенденцию, удаётся ли адвокатам эффективно противостоять «палочной системе»? По словам члена адвокатской палаты Иркутской области Марины Крутер, эта роль, особенно в уголовных делах, со временем становится всё менее значимой, а шансы добиться оправдания подзащитного — всё более призрачными: если на человека возбудили уголовное дело, можно считать, что суд признаёт его вину доказанной. Максимум, чего может добиться адвокат — смягчения приговора.

Адвокатура, или профессиональное сообщество адвокатов, является институтом гражданского общества, обладающим, по крайней мере, декларативно, независимостью от органов государственной власти и местного самоуправления. Основная задача этого института — обеспечение соблюдения прав и свобод физических и юридических лиц во время взаимодействия с органами власти. Иными словами, миссия адвокатов — равный доступ к правосудию для всех.

Учитывая сложившиеся на сегодняшний день практики правоприменения в МВД (имеется в виду «палочная система», при которой показателем качества работы сотрудника МВД является количество обвинительных приговоров по его делам в суде), независимость адвокатуры от силовиков является, пожалуй, наиболее важным аспектом существования всего института, гарантирующим его эффективность. Однако, как считает иркутский адвокат Марина Крутер, независимость адвокатуры от органов власти со временем становится всё более декларативной.

- Адвокаты, как правило, специализируются на определённой квалификации дел. Я, к примеру, веду смешанную практику в области уголовного и гражданского права. К сожалению, о независимости адвокатского сообщества здесь говорить не приходится. Наша роль в уголовных процессах нивелирована, практически сведена к нулю. Эта прискорбная тенденция обусловлена двумя фундаментальными проблемами.

Де-юре отделённые одна от другой ветви государственной власти в уголовном процессе в реальности придерживаются принципа круговой поруки. Многое говорилось про карательный уклон российского правосудия, и стоит сказать об этом ещё раз — в Иркутской области, как и по всей стране, задача следствия, прокуратуры и судей не в том, чтобы установить истинную картину произошедшего, а чтобы любыми средствами добиться обвинительного приговора по возбуждённому уголовному делу.

- Может ли власть на местах воздействовать на исход уголовного дела?

- К примеру, правительство области нередко имеет в том или ином уголовном процессе свой интерес, и этот интерес строго блюдут силовики и судьи. Особенно ясно это можно увидеть по ряду процессов над главами муниципальных образований области последних лет.

Если в обвинительном приговоре заинтересованы влиятельные лица, вхожие в областное правительство, суды, как правило, лоббируют их интересы. Даже если адвокаты полностью очищают дело от ненадлежащим образом собранных доказательств, доказательная база может быть восполнена самим судом, который таким образом заново выполняет работу следствия, исправляя допущенные ранее огрехи, как это было в моём последнем деле.

- Если адвокат представляет суду доказательства невиновности подзащитного, он же не может вынести иного приговора кроме оправдательного?

- Суд может на своё усмотрение отметать их как «не относящиеся к делу». В одном из дел мою подзащитную обвиняли в растрате, хотя защита представила документальные, надлежащим образом заверенные доказательства того, что в её действиях не было состава преступления. Мы смогли доказать, что за хищение пытались выдать получение зарплаты по трудовому договору, предоставив суду опись её личного дела по месту работы, где зафиксирован весь документооборот, так или иначе с ней связанный. Однако суд не счёл нужным оценить этот документ и учесть его при составлении приговора, несмотря на то, что последний разрушал фундамент, на котором стояло обвинение.

И таких примеров я могу привести довольно много. К сожалению, это общероссийская тенденция, когда судьи в приговорах копируют обвинительные заключения следствия. Для наглядности это можно сравнить с учителем, копирующим в журнал оценку, которую ученик сам себе поставил за контрольную работу.

- Есть ли у адвоката реальные рычаги воздействия на исход дела до того, как оно попало в суд?

- Есть. Однако следователи часто злоупотребляют своим положением, особенно в тот период, когда человек только-только попал в полицию и находится в шоковом состоянии. Адвоката в этих случаях могут вводить в заблуждение, например, убеждать в том, что клиент не хочет его видеть или предпочёл государственного защитника.

Существует ещё такая проблема, как нарушение адвокатской тайны. Закон обязывает хранить её при любых обстоятельствах. Но бывают случаи, когда неудобного адвоката выводят из дела, присваивая ему статус свидетеля по совершенно другому делу, не связанному с этим. Что является грубейшим нарушением закона и может стать поводом для лишения адвокатского статуса. Следственные органы об этом знают и используют этот фактор, чтобы выводить из дел особенно неудобных им коллег.

- У адвоката должно быть столько же возможностей доказать невиновность человека, сколько у прокурора — добиться обвинения. Судя по вашим словам, о таком балансе приходится только мечтать. Это происходит, потому что у адвоката меньше шансов воспользоваться своими правами, или их изначально меньше?

- Мы постоянно имеем дело с некой сцепкой между судом, следствием и прокуратурой. Все преследуют общую цель — чтобы обвинение состоялось в любом виде. Иначе выходит абсурд — целая система органов государственной власти, начиная с органов дознания и заканчивая прокуратурой, проделала работу, чтобы дело попало в суд, при этом была подписана и заверена целая масса документов, говорящих о законности совершённых действий. Естественно, никому из них не выгоден оправдательный приговор. И суд их поддерживает.

- В чём это может проявляться?

- Например, чтобы приобщить ходатайство или документ к делу, представителю прокуратуры в большинстве случаев достаточно формулировки вроде «это требуется для подтверждения вины подсудимого». И суду, как правило, этого достаточно. Он может принять любое ходатайство, даже если оно не подкреплено фактами. При этом суд может отмести как не относящиеся к делу любые доводы защиты, любую аргументацию.

- Почему?

- Суды исходят из того, что не надо запутывать концепцию, сложенную следователем. Если последний не счёл нужным, скажем, на стадии следствия включить в дело предоставляемый защитой документ, значит он и не нужен вовсе. Вот она - вся состязательность.

- У вас были случаи, когда суд копировал в приговоре обвинительное заключение следствия?

- Сплошь и рядом. Процент случаев, когда суд отходит от концепции, предложенной следствием, ничтожно мал. Иногда удаётся переквалифицировать дело, чтобы смягчить подсудимому участь, но доказать невиновность — с таким я не сталкивалась. Система устроена таким образом, что умозаключения, подчас довольно субъективные, отдельного, конкретного следователя воспринимаются как истинная картина преступления. Из этого можно сделать печальный вывод: уголовные дела в области, как и по всей стране, пришли на смену заказным убийствам 90-х. Если нужно убрать человека, необязательно стрелять в него, достаточно возбудить против него дело, а повод всегда найдётся.

- Какие же рычаги воздействия на процесс остаются у адвокатов, если суд всегда на стороне следствия?

- Ситуация ситуации рознь. В общем, мы пытаемся найти максимально выгодный для наших клиентов компромисс со следствием. Как правило, речь идёт о смягчении приговора. В особо резонансных делах очень большую роль до сих пор играет общественное мнение: если делом заинтересовалась пресса, шансов на то, что процесс действительно будет состязательным, гораздо больше, что мы можем наблюдать. Например, в недавнем деле Жукова — Кажаевой.

- Как можно объяснить тот факт, что среди адвокатов встречается множество бывших силовиков, а бывших адвокатов среди прокуроров, судей и в следствии нет?

- Это боль нашей системы. Проблема в том, что в процессах очень многое зависит от наличия у адвокатов связей с действующими силовиками, судейскими и прокуратурой. Естественно, больше всего таких связей у людей, которые сами являлись сотрудниками МВД. И люди, приходящие в адвокатуру из МВД, приносят с собой привычные им методы работы, никуда не исчезает корпоративная солидарность с бывшими коллегами и так далее.

Если представить себе условного следователя, который раньше фабриковал дела ради «палок», а теперь защищает чьи-то интересы в суде, становится немного не по себе. В органах государственной власти, в свою очередь, существует негласный запрет принимать бывших адвокатов на должности прокуроров и судей. Наоборот — всегда, пожалуйста. Поэтому методы работы, принятые в силовых структурах, беспрепятственно распространяются среди адвокатского корпуса.

- Существует точка зрения, согласно которой судьба человека в статусе подозреваемого фактически решается на стадии доследственной проверки, когда он практически не защищён законом. Согласны ли вы с таким мнением, если да, то как выстраивается работа адвоката на этом этапе?

- Да, я могу согласиться с таким утверждением. Более того, дело часто считается загубленным, если адвокат вступает в него уже на стадии попадания в суд. Представим себе, что человек попал в неприятную ситуацию. Сидят друг напротив друга условный дознаватель и подозреваемый. Последнему, пока не спохватились его родственники, предлагают государственного адвоката. И это очень уязвимая для критики часть уголовного процесса.

- Почему?

- Зачастую задача государственного адвоката не в том, чтобы представлять интересы своего доверителя, а как можно меньше мешать следствию в его работе. Поэтому, пока интересы подозреваемого представляет адвокат по назначению, у следствия практически развязаны руки. Конечно, я не хочу здесь огульно охаивать всех адвокатов по назначению. Я уверена, что среди них тоже немало людей, стремящихся защищать интересы своего клиента.

- Если государственный адвокат стремится не мешать следствию, то в чём тогда задача коммерческого адвоката на этом этапе?

- Если мы включаемся в дело на этапе доследственной проверки, задача адвоката в том, чтобы убедить следствие в бесперспективности дела в суде. Чем меньше останется шансов на обвинительный приговор, тем больше вероятности на благоприятный для подзащитного исход, закрытие или вовсе невозбуждение дела. Поэтому, наверное, у большинства людей уже есть в телефонной книжке номер адвоката на чёрный день.

- Чем отличается работа адвоката на этапе доследственной проверки от работы после возбуждения дела?

- Во втором случае многократно увеличивается объём работы с документами, происходят самые важные части процесса — сбор доказательств, всевозможные экспертизы, адвокат должен пристально следить за каждым действием следствия, чтобы определять, насколько соблюдается закон при выполнении этих процедур. И тут приходится быть свидетелем совершенного абсурда.

Система начинает себя защищать, упорно отказываясь признавать ошибки. Особо подчеркну, я с глубочайшим уважением отношусь ко многим судьям и прокурорским, зная их как отличных профессионалов.

- С какими делами вам приходится чаще всего сталкиваться?

В основном это уголовные дела, как я уже говорила. Довольно часто приходится сталкиваться со 158-й статьёй - «Кража», 210-й - «Организация преступного сообщества». Были и грабежи, разбои, убийства. Словом, довольно широкий спектр статей. Иногда приходилось выступать на стороне потерпевших, фактически, на стороне обвинения.

- В чём заключается задача, выступающего на стороне обвинения, если процент обвинительных приговоров в судах и так близится к 100?

- Повторюсь, я с глубоким уважением отношусь ко многим судьям и прокурорам, мы все работаем на одну общую цель — установление истинной картины произошедшего. Однако я вынуждена с горечью констатировать, что далеко не всегда эта мотивация оказывается у сторон судебного процесса на первом месте. Порой прокуратура не стоит на стороне потерпевшего, и здесь задача адвоката - сделать так, чтобы его права были защищены, а преступление, если оно было совершено, не осталось безнаказанным.

- В какой категории дел, на ваш взгляд, права потерпевшей стороны труднее всего защитить?

- Мошенничество. У меня довольно богатый опыт работы с этой категорией дел, и несколько раз мне приходилось сталкиваться с явным нежеланием правоохранительных структур признавать сам факт мошенничества, даже когда оно, что называется, налицо.

В частности, было у меня дело: застройщик зарегистрировал на себя 27 жилых домов, за строительство которых ему заплатили дольщики, и отказывался их передавать. Дело разбиралось в гражданском суде, параллельно дольщики написали заявления в МВД. Битва была та ещё, после чего суд согласился с нашими доводами и признал за каждым из дольщиков право собственности на дома. Однако в полиции отказались возбуждать уголовное дело по статье «Мошенничество».

- На каком основании?

- Они не упоминали о каких-либо основаниях, сказали проще: ну вы же получили, чего хотели, к чему вам вся эта кровожадность? И вот таких дел, особенно связанных с недвижимостью, очень много. До суда доходит минимум, потому что по инициативе частного лица, которое является в полицию и говорит: «меня обманули, помогите», дело, скорее всего, не станут возбуждать.

Вообще, у меня складывается впечатление, что подобные дела, а также дела, связанные с коррупцией, инициируются и расследуются только если сверху приходит пинок или указание. Иными словами, при отсутствии административного ресурса такие дела не появляются. А раз в деле присутствует государственный ресурс, значит, кто-то из сильных мира сего имеет к нему интерес. В общем, не тянутся правоохранительные органы помогать жертвам мошенничества.

- Это касается только экономических преступлений?

- Да. По другим делам, где нарушается неприкосновенность личности, конечно, так не получится.

- Почему именно с экономическими делами следователи не хотят связываться? Работы больше?

- Потому что в этих случаях нужно много работать. Нужно проводить настоящее расследование, нужно привлекать специалистов. Поэтому довольно распространена точка зрения о том, что громкие коррупционные дела или дела, связанные с мошенничеством, являются, как бы это сказать, проявлением карательной стороны нашего правосудия.

- В вашей практике были случаи, когда ваших подзащитных обвиняли совершенно безосновательно?

- Практически нет. И проблема даже не столько в возможности несправедливого осуждения, сколько в том, как именно следствие получает доказательства вины. После введения института сделки обвиняемого со следствием, для следователей работа существенно упростилась, потому что если кто-то из обвиняемых пойдёт на такое сотрудничество, дознавателю не надо ничего делать — только сверить его показания со словами других участников событий.

Но как именно следователь добьётся этого сотрудничества? Вот в чём вопрос. Методы разработки, когда людей бросают в так называемые пресс-хаты, никуда не делись. Под пыткой кто угодно подпишет что угодно. Полиция действует при этом руками заключённых, которые с ними сотрудничают. И если ты оговорил себя под пыткой, то почти невозможно потом доказать это в суде. Тебя начнут спрашивать: а почему вы не потребовали медицинского освидетельствования сразу после того, как вас избили? Почему заявление не написали? Из той самой пресс-хаты?

- Вам приходилось сталкиваться с такими случаями?

- Да, как и многим моим коллегам. Это страшно, потому что именно здесь видна вся беспомощность человека перед государством. Ты ничем не можешь помочь клиенту, из которого выбивают показания в полиции. Только строчить бесконечные жалобы, а пока ты их пишешь, с человеком сделают всё что угодно. Единственный шанс — успеть перехватить инициативу, когда клиента ещё не переместили в нужную камеру или в другую тюрьму. Если не успел, родственникам твоего подзащитного могут выдать тело. И пусть даже этот человек был виновен, но ведь это не значит, что из него можно выбивать показания, а потом и вовсе убить.

- Если сравнивать два условных периода – 90-е и 2000-е - что-то изменилось в работе адвоката?

- Я боюсь, что ситуация лишь усложнилась, стало хуже. Роль силовых структур усилилась, в то время как роль адвоката — напротив. Впрочем, можно отметить, что случаев выдачи тел из полиции стало меньше. Был период с 2005-го по 2012 годы, когда такое происходило массово. Затронуло, кстати, одного из моих клиентов.

- С этим можно бороться?

- С этим нужно бороться. Не пускть дело на самотёк, ни в коем случае не молчать, не позволять силовикам решать дела кулуарно, с минимальной оглаской, включать все возможные механизмы защиты.