«Когда дамоклов меч висит, работа спорится». Прокурор Иркутска — о представлениях мэру, политике в работе и своих принципах

Прокуратура в последние год-полтора стала очень активным участником городской жизни и почти мгновенно реагирует на проблемы самого разного масштаба. Прошлой весной многим запомнилось представление прокурора Иркутска в адрес мэра Руслана Болотова о состоянии дорог, летом 2022 года — иск прокуратуры к мэрии об обновлении трамвайного парка, по материалам прокурорской проверки бывший гендиректор СПМК-7, депутат заксобрания Алексей Красноштанов оштрафован почти на 27 миллионов рублей из-за срыва сроков строительства школы на улице Багратиона. В интервью «ИрСити» прокурор города Станислав Зубовский рассказал об отношениях с мэрией, роли политики в деятельности прокуратуры и своих принципах работы.

— Вас назначили прокурором города год назад. Какие темы были у вас в приоритете всё это время?

— На самом деле приоритетов было много. Сначала — для себя разобраться. Как у прокурора Ленинского района у меня было какое-то общее понимание того, что происходит в Иркутске, потому что я присутствовал на совещаниях, рассмотрении мер прокурорского реагирования, на рабочих группах, которые проводила прокуратура города. Но чтобы быть уверенным в правильности своих действий как надзирающего прокурора, я должен был вникнуть в нюансы, понять первопричины, ведь прежде чем принимать какие-то меры реагирования, нужно понимать их последствия.

Поэтому нужно было время на то, чтобы осмотреться, всё понять, детально разобраться, а дальше уже комплексно двигаться. Именно комплексно, потому что принятие одной меры реагирования либо проведение какого-то одного совещания, как правило, не дает никакого эффекта. Нужно брать проблематику и постоянно с ней работать, буквально в еженедельном режиме, тогда будет результат.

— Назовите три таких проблемы, которые взяли в этом году?

— Наверное, оскомину набило состояние дорог, плюс вопросы вывоза мусора и транспортная доступность. Это, наверное, три кита, которые, по моему мнению, должны волновать каждого жителя Иркутска, и прокуратуру тоже. Наверное, в первую очередь прокуратуру, потому что мы видим их более глобально, в комплексе, а обычный человек — только на уровне своего двора, маршрута следования от места работы к месту жительства.

Соответственно, мы начали работу в этих направлениях. Поначалу у нас были небольшие пробуксовки, было, не скажу что непонимание, а, наверное, удивление [со стороны чиновников]: мол, мы и так всё видим, всё понимаем, зачем вы еще в отношении нас какие-то меры принимаете?

— Такая же реакция у читателей. Вернее, было две реакции: «Неужели прокуратура наконец-то очнулась?» и «Что, без прокуратуры незаметно?»

— К сожалению, нашу работу вообще не видно. Мы мало занимаемся пиаром, в основном остаемся в тени, хотя изменения происходят повсеместно.

— Приведите пример такой работы прокуратуры, которая привела к изменениям?

— В частности, дороги. Вспоминайте апрель и май, когда асфальт сошел вместе со снегом. Мы это всё очень остро ощутили. Помните, было очень резонансное представление прокуратуры города, которое вызвало неоднозначную реакцию.

Люди, безусловно, поддержали, сказали: «Правильно, так и надо». А администрация отреагировала несколько другим образом: начала объяснять причины, что климатические условия не позволили своевременно приступить к ремонту.

Ни прокуратуру, ни людей это вообще не должно волновать. Успели — не успели. Мы должны передвигаться по этим дорогам безопасно, чтобы не было ям, чтобы не было условий для ДТП, в которых могут пострадать люди.

Если вы обратили внимание, то в рамках того финансирования, которое имеется у города, в принципе проблему с дорогами практически удалось решить в этом году. И я даже больше скажу: стало много поступать жалоб на количество ремонтов. Порой нашим людям не угодишь.

— Почему в предыдущие годы прокуратура не писала такие представления?

— Здесь я затрудняюсь ответить. Насколько знаю, исходя из тех материалов, которые изучил, эти меры реагирования были ежегодно, подход был другой.

— Чем ваш подход отличается?

— Мы, так скажем, очень настойчиво в ежедневном, еженедельном режиме напоминаем нашим коллегам из администрации, что необходимо эту работу вести, и вести качественно и оперативно. Тех, кто не очень соглашается, привлекаем к административной ответственности за конкретные просчеты в их деятельности. И вот он результат.

Да, это вызывает определенную негативную реакцию со стороны администрации: «Вы же видите, какой у нас бюджет, в его рамках как можем, так работаем».

— А вы?

— А нас это не должно волновать, понимаете? Значит нужно изыскивать другие денежные средства, значит нужно пересматривать бюджет, нужно дофинансировать, необходимо обращаться в администрацию субъекта с просьбами о дополнительном финансировании и так далее, включаться в различные программы — федеральные, региональные. Вы знаете, какие объемы выполняются в рамках национального проекта «Безопасные и качественные дороги»?

— Да, конечно, 20 километров в год, примерно на 1,5 миллиарда.

— 20 километров в год. Вы как человек, который погружен в тему, я как прокурор, мы же с вами понимаем, что это как слону дробина. При практически тысяче километров дорог города Иркутска 20 километров в год — что это?

— Это копеечки.

— Следовательно, что мы должны сделать: я и мэр? Мы должны добиться того, чтобы Иркутск был обеспечен надлежащим финансированием, чтобы хотя бы 50 километров в год делалось дорог.

— Я понимаю, как это может сделать мэр, а как вы?

— А мы — путем принятия мер реагирования, в отношении мэра в том числе. И если будут основания, то, соответственно, уже и инициируем вопрос перед прокуратурой области о принятии мер уже в отношении субъектовых властей в этой части.

Наша задача, чтобы эта работа росла не в цифрах, не в денежном эквиваленте, а именно в километровом. И мэр города Иркутска слышит, полностью ее разделяет, более того, сам постоянно ведет переговоры. По крайней мере, нам предоставляются документы, подтверждающие то, что эта работа ведется, запрашивается финансирование, проводятся рабочие встречи, то есть администрация пытается изыскивать какие-то возможности дабы нарастить объемы этих работ.

Я сейчас выступаю не как адвокат, а просто вас информирую о том, как администрация реагирует.

— Есть такое ощущение, как будто бы вам разрешили так делать.

— Абсолютно неправильная формулировка, потому что нам никто никогда не мешал это делать. В системе органов прокуратуры нет такого понятия можно или нельзя, есть соблюдение законности. Если прокурор сталкивается с конкретным нарушением, неважно, кто и что за этим нарушением стоит, мы принимаем меры реагирования в любом случае.

Возможно, раньше немного не хватало сил. Сейчас коллектив молодой, энергичный, работоспособный, живет на работе, и поэтому, может быть, и появился уже совершенно другой результат, другая картинка. Если вы аккуратно подводите к той мысли, что нам дали какую-то команду в отношении администрации, то это заблуждение. У нас очень конструктивные взаимоотношения.

— Но это очень распространенный миф.

— Я считаю, что эту историю какие-то люди используют в своих конкретных целях. У нас нет с администрацией города большой дружбы. Мы надзорный орган. Мы в любом случае всегда будем делать всё возможное и невозможное, чтобы они не допускали нарушений, работали в рамках своей компетенции и выполняли тот функционал, который на них возложен.

А то, что мы очень пристально стали заниматься администрацией, — это наша основная работа. У прокуратуры города мэрия — это основной поднадзорный орган. Все остальные в той или иной степени распределены на районных прокуроров. Если у меня зона ответственности — администрация, значит я в первую очередь должен заниматься администрацией.

Я тоже читаю всевозможные паблики, Telegram-каналы и так далее, вижу, кто, что, когда использует, когда пытаются нас столкнуть лбами, я имею в виду федеральные органы и администрацию. А нас нечего сталкивать. У нас своя работа, у администрации своя.

Мы выявили нарушение, приняли меры, они воспринимают это как должное. Нарушили — нарушили, виноваты — ответили. Мы их информируем в свою очередь о том, чтобы они приняли, допустим, еще какие-то меры в целях недопущения в дальнейшем либо устранения каких-то конкретных причин и условий, которые способствуют этим нарушениям.

Необязательно это происходит в рамках мер прокурорского реагирования, может быть, в рамках рабочей группы. Это может быть просто письмо, информация, которую каждые полгода я направляю на имя мэра. То есть я анализирую состояние законности по городу Иркутску, вычленяю для себя основные проблемы, обращаю внимание мэра на то, что необходимо эти вопросы решать. Он в свою очередь со своим аппаратом их детально прорабатывает, меня информирует о том, что запланировано. То есть конкретика, исключительно конкретика.

Взаимодействие с прокуратурой — это не всегда принятие мер реагирования, это и обмен информацией. Возможно, раньше внимания было чуть поменьше, поэтому такое ощущение и складывается, а не очень порядочные люди, мне кажется, это просто используют, и всё.

— Бывает, что чиновники жалуются на работу прокуратуры: мол, каждый день получают пачку представлений.

— Мне хочется ответить только одной фразой: не нарушайте. Не нарушайте — и всё. Они к чему призывают, чтобы мы закрыли глаза и не реагировали?

— Просто жалуются.

— Это плач Ярославны. Давайте я тоже начну жаловаться. Я никогда этим не занимался, но у меня, поверьте, тоже хватает и работы, и поставленных задач руководством.

Я наемный человек, меня государство наняло, чтобы я выполнял свою работу. Не нравится — уходи. Я ее выполняю как умею. Если кому-то это не нравится, пусть обжалуют мои действия, если они считают, что я где-то перебарщиваю или принимаю незаконные меры реагирования или какие-то цели преследую. Я еще раз говорю: мы всегда очень взвешенно подходим, всегда оцениваем перспективу принятых мер на три-четыре шага вперед.

— Расскажите, как устроен этот процесс.

— По-разному. Мы получаем информацию из различных источников. Это чаще всего обращения граждан. Плюс информация контролирующих органов, потому что каждый выполняет свой функционал и в своей зоне ответственности выявляет какие-то нарушения. Если это не их компетенция, они, соответственно, информируют прокуратуру. Прокуратура дальше определяется: либо она самостоятельно занимается этими вопросами, либо перепоручает конкретному контролирующему органу, на который эта задача возложена, либо выходит на проверку совместно. Безусловно, мы мониторим и средства массовой информации.

Проанализировав всё это в комплексе, мы для себя определяем, в чём заключается проблема и ее причина, и начинаем с ней комплексно работать, то есть, грубо говоря, давить своим ресурсом, своими мерами реагирования, своим пристальным вниманием. Этим и недовольны люди, которые вам жалуются.

Моя задача вести представления и обеспечить устранение нарушений, причин и условий для их возникновения. Я должен добиться конечной цели, а пока ее не добьюсь, безусловно, я эту тему не брошу. Вот такой принцип.

— Как будто это всё зависит от личных качеств?

— В том числе. К сожалению, субъективный фактор здесь играет огромную роль.

— В какой момент вы понимаете, что надо по-серьезному включаться?

— Мы орган очень поступательный. Мы сначала используем весь досудебный арсенал, всё, что у нас есть: предостережение, представление, привлечение к административной ответственности.

— А до предостережений?

— То, о чём я вам и говорил. Это рабочие встречи, межведомственные совещания, на которых обсуждаются проблематика и пути ее решения, разрабатывается алгоритм действий. Прокуратура берет на себя обязательства помочь в рамках своего функционала, инициировать те или иные процессы, администрация в свою очередь должна выполнить свой.

Если же джентльменское соглашение достигнуто, и все свои обязательства выполнили, то проблема решается сама собой и нет никаких оснований для принятия каких-то мер реагирования.

— А может быть так, что условный чиновник вас просит написать какие-то бумаги, чтобы ему было легче с ними идти дальше?

— Бывает и такое.

— В каких ситуациях?

— По-разному. Я сейчас не буду уходить в нюансы и приводить какие-то конкретные примеры по субъективным причинам.

— Не говорят вам: может быть, вы притормозите немного?

— Это всё субъективно. Администрация — это очень серьезный рабочий механизм с четкой вертикалью. Если мы берем, допустим, какие-то комитеты, департаменты, то, безусловно, от руководителей этого уровня моим помощникам, заместителям периодически поступают такие просьбы. Мы всегда объясняем, что наша работа не измеряется количеством представлений или других мер реагирования. Она измеряется выявленными нарушениями. Мы и так стараемся обобщать всё в один акт реагирования.

Если мы говорим, что мы выявили 300 нарушений в ходе одной проверки, у нас будет всего лишь одно представление. Но когда завтра мне иркутянин напишет по тем же поводам, и все доводы этого обращения подтвердятся, у меня нет другого варианта, кроме как внести еще одно представление примерно по аналогичным фактам, но за конкретного иркутянина и в его интересах.

В дальнейшем они, возможно, будут рассмотрены вместе, то есть проблема будет решена в комплексе, но тем не менее выглядит это вот так. Здесь я регулировать не могу. Обратившийся гражданин ждет от меня результата, у меня есть 30 дней, в течение которых я должен провести проверку, запросить всю необходимую документацию, опросить людей, получить пояснения, проанализировать законодательство и по итогу написать мотивированный ответ. Так я считаю свою работу исполненной, а до этого момента она такой не считается.

— Какой комплекс факторов должен сложиться, когда вы понимаете, что закончились разговоры на совещаниях, надо уже давить в одну точку?

— Прежде всего, количество нарушений, их объем и, наверное, нерасторопность. Если я вижу, что количество нарушений в этой сфере всё больше и больше, а должностные лица, которые обязаны решать эти проблемы, принимать меры к профилактике, чтобы этих нарушений не становилось хотя бы больше, бездействуют, тут сами обстоятельства способствуют тому, чтобы по-серьезному этими вопросами заниматься.

— Если возвращаться к конкретным мерам реагирования, по-моему, год назад было представление прокуратуры по поводу обновления парка трамваев на 3 миллиарда рублей...

— Это все искаженная тематика. На самом деле прокуратура требовала обеспечения стабильного технического состояния того парка, который необходим. Если я не ошибаюсь, а я, скорее всего, не ошибаюсь, речь шла о порядка 40 трамваях, которые должны ежедневно выходить на линию: чтобы они были технически подготовлены, безопасны, прошли все необходимые техосмотры и так далее. В этом и заключался вопрос — в обеспечении этого количества трамваев, и никто не говорил о том, что нужно купить 40 трамваев... Это уже потом средства массовой информации исказили эту нашу меру реагирования, и преподнесли ее в таком ключе.

— То, что сейчас в городе появился хотя бы один новый трамвай, а скоро появится еще один, считаете результатом своей работы?

— В том числе да. Во-первых, идет обновление парка — это главное. Во-вторых, я буквально в начале октября получил очень подробную, развернутую информацию от администрации о том, какая работа проведена, что все трамваи обследованы, значит технически подготовлены и так далее. Вот он результат.

— Вы считаете без этого представления администрация не провела бы эту работу?

— Понимаете, когда дамоклов меч висит, работа спорится. А когда всё это в вялотекущем порядке: давайте трамвайный парк как-то приведем порядок? — А давайте. И разошлись.

Да, это определенное давление. Ты понимаешь, что если ты сегодня-завтра не сделаешь, то для тебя наступят какие-то негативные последствия, и как-то работа быстрее делается.

— По вашему мнению, чиновники могут работать без давления?

— Могут. Есть такая категория. Но опять же мы упираемся в субъективные моменты. У каждого человека свои тараканы в голове. Есть самоотверженные люди, которые делают свое дело с чувством, толком, расстановкой и с любовью. А есть иные. Здесь я комментировать не будут. В их отношении есть уголовные дела.

— В Иркутске очень много соцобъектов, которые не вводятся в срок, начиная от печально известной школы на Багратиона, заканчивая 57-й школой, которую тоже открыли с отставанием на полгода. 75-я школа в срок не построена. Видите ли вы как надзорный орган в этом какую-то тенденцию?

— Да, безусловно, мы видим тенденцию. Есть несколько причин. Это проблемы с конкретными подрядчиками, которые, например, у нас экстренно уходят в банкротство. Есть ценовой вопрос: когда люди брались за этот объект, он стоил рубль, а теперь — три. Я сейчас говорю без конкретики, это проблемы всех социальных объектов: дорожают стройматериалы, арматура, когда стройка закладывалась в бюджет, это были одни деньги, одни расценки, теперь совершенно другие. Это неизбежно.

Главное, наверное, в подходе подрядчика. Если подрядчик сталкивается с такой ситуацией и понимает, что в самое ближайшее время администрация не сможет с ним рассчитаться по тем или иным причинам, потому что он не выполнил конкретный этап работ либо еще что-то, он вкладывает свои средства. У него болит душа за этот объект, он не приостанавливает стройку, доводит ее до логического завершения и в конечном итоге получает всё, что должен получить. Здесь наша в том числе задача, чтобы подрядчик получил всё, что ему положено, потому что он свою работу выполнил.

Занимать чью-то конкретно позицию и говорить, что мы на стороне администрации против подрядчика либо, наоборот, на стороне подрядчика против администрации, мы не будем, мы надзирающий орган.

Мы системно мониторим все объекты, которые находятся на территории города Иркутска. Я примерно раз в две недели бываю на каждом объекте, который находится в зоне моей ответственности (это самые большие стройки — школы на Багратиона и на Ярославского), чтобы посмотреть динамику, а прокуроры районов на своих объектах — еще чаще. Взаимодействуем и с подрядчиками, и с администрацией, и где-то, если мы видим нарушение у тех или у иных, мы принимаем меры.

— Как переломить эту тенденцию?

— Она уже переламывается. Если мы говорим о том, что раньше объекты вообще не вводились, сейчас они вводятся, начнем с главного. Если мы говорим о том, что раньше практически все они были проблемными, то теперь проблемных два: 75-я и Багратиона. 75-я уже выходит из стадии проблемных: принятые мэром в том числе решения о смене подрядчика сыграли огромную роль, ситуация кардинально изменилась.

— Что происходит со школой по Багратиона, по вашему мнению?

— Отвечу коротко, убирая всю шелуху: я думаю, что, наверное, кто-то не способен прийти к компромиссным решениям и взять на себя определенную ответственность, в том числе финансовую, и сделать то, что должен сделать.

— В Иркутске очень много политики в любом объекте…

— Да, отвечу излюбленной фразой. У нас был зампрокурора области Петр Николаевич Парцей, который говорил: «Прокурор на острие политики и вне политики». Получается, что прокурор должен быть в курсе всех тенденций, понимать все течения, движения и так далее, но при этом быть вне этого процесса. Я не скажу, что в стороне, а именно наблюдать и влиять в хорошем смысле.

— Как вам удается балансировать?

— Коммуникация. Нужно общаться с людьми, вести диалог, не закрываться ни от кого. Может быть, порой даже и встреча неприятная, но она необходима для понимания ситуации. На мой взгляд, любой прокурор должен выслушать как минимум два мнения.

— Как на вас реагируют в таких ситуациях?

— Люди удивляются, зачем их пригласили, что от них хотят. И, как вы говорите, начинаются всякие политические мысли, что сейчас будут к чему-то склонять, к чему-то подводить или грозить пальцем. Но я этим не занимаюсь. Вы можете любого спросить, кто был в этом кабинете.

— Как вам удалось не увязнуть во всех этих политических связях с учетом того, что вся ваша 20-летняя карьера связана с Иркутском, еще и с Ленинским округом?

— Я просто так живу. Я не привык быть кому-то должен, и живу так, чтобы никому не быть должным. Вот и всё.

— Как будто вы сейчас рисуете мне образ идеального прокурора.

— Я не идеален. У каждого человека есть свои недостатки, наверное, мои работники могут рассказать о том, что им не нравится в моей деятельности. Но вы же сами задаете вопрос: «Как вам удается?» Вот так. Я в принципе общаюсь со всеми, никого не отталкиваю, но четко вижу грань, до какого момента это общение может быть продолжено — и всё. Оно заканчивается чисто на деловом уровне, есть рабочий вопрос, мы его закрыли, и всё.

— Пробовали ли с вами перевести отношения в личную плоскость?

— Да, конечно. Постоянно.

— Чем это заканчивалось?

— Да ничем.

— Как вы сопротивляетесь этому?

— Никак не сопротивляюсь. У меня есть семья, я занимаюсь семьей — всё, для меня это превыше всего. Я не веду закрытый образ жизни, я не отшельник, просто я на работе провожу 10–12 часов, а выходные должен посвящать своим детям и своей супруге. Для меня это железное правило. У меня нет времени на какие-то встречи.

— И всё-таки про баланс в политике…

— Еще раз говорю: я вне политики, абсолютно вне политики.

— Я сейчас привожу один пример — школу на Багратиона, просто он самый яркий.

— Я общаюсь и с теми, и с другими. И очень часто, к сожалению, общаюсь, ситуация обязывает. Но те посылы, которые я даю, пока не воспринимаются.

— Мы же понимаем, что подрядчик на строительстве школы на Багратиона — представитель депутатской семьи.

— Я не рассматриваю их как депутатскую семью. У меня есть проблемный объект.

— Вы говорите, что прокурор должен понимать все течения. И вот течение такое, что представитель подрядчика — это представители депутатской семьи, которая участвует в выборах всех уровней. Когда вы принимаете решение о принятии мер прокурорского реагирования? Учитываете ли вы, что, например, в июле-августе, в предвыборную кампанию, серьезных решений в эту сторону лучше не выносить, потому что это будет воспринято так, как будто бы прокурор ангажирован и хочет надавить на конкретных людей, которые участвуют в выборах?

— Если вы обратили внимание, то на тех выборах, которые проходили в этом сентябре, никто не накалял ситуацию, но не потому что была какая-то команда, а как раз для того, чтобы никто это не расценил как давление, вмешательство и, не дай бог, участие органов прокуратуры в этом процессе.

— Если бы у вас была причина вынести какое-то серьезное представление, оно было бы?

— Безусловно, было бы. Сто процентов.

— В следующем году будут выборы в городскую думу. Очевидно, что многие проблемы, в том числе и школа на Багратиона, вопросы с дорогами и так далее…

— Будут разыгрываться как какая-то разменная монета.

— Да. Как вы видите свою роль, свое место в этом процессе?

— Мы будем делать то, что должны, и будет, что будет. Никаких указаний, требований, поручения в части того, чтобы притормозить — а скоро будет уже почти год, как я в должности, — ни разу не поступало, от слова совсем. Я нормальный самостоятельный прокурор.

Безусловно, когда проблемы и вопросы выходят за уровень города Иркутска, всё решается в тандеме с прокуратурой области, под их чутким руководством и, соответственно, с их указаниями, но я ни разу не получал указаний где-то притормозить или надавить.

— По вашей работе кажется, как будто бы вы — тот человек, который всех бесит?

— А знаете почему? Потому что никто не может стать моим другом и никто не может получить от меня какие-то преференции.

— Я и говорю, как будто вы всех бесите.

— Да. Это нормально.

— Вам не кажется, что прокуратура для людей стала последней инстанцией, которая может помочь в борьбе с чиновниками?

— Из того, что я вижу, наверное, первая инстанция. Люди сразу пишут в прокуратуру, не разбираясь, кто на самом деле является контролирующим органом. У них одно понимание: прокуратура во всём разберется.

То количество обращений граждан, а особенно приходящих на личный прием, свидетельствует о том, что люди увидели, что прокуратура — это открытый орган. Сюда можно прийти, обозначить свои проблемы, добиться решения этих проблем.

— Почему в числе приоритетов вашей работы вы не назвали отлов бездомных собак?

— Этот вопрос тоже важен, мы им занимаемся, но опять каждый раз упираемся в финансирование. Хотя некоторые изменения есть.

Если раньше было исключительно финансирование субъекта, то мы сейчас принятыми мерами прокурорского реагирования добились того, что муниципалитет тоже стал выделять деньги на этот вопрос. К сожалению, тут так же, как с дорогами: масштабы проблемы и количество денежных средств, которые на это выделяются… Нам надо убедить всё-таки вышестоящий бюджет, что для города Иркутска нужно выделять больше, потому что у нас другая ситуация, нежели в других городах области.

— Что у вас в приоритете на следующий год?

— Я продолжу работать со всеми этими вопросами, которые обозначил. Это проблемы не одного дня и не одного года. Было бы хорошо, наверное, увеличить и финансирование, и объем выполняемых работ процентов на 20 и больше.

— Какой результат через 5 лет вы хотите увидеть?

— Когда меня назначили, в одном телеграм-канале пробросили такую фразу: «У Зубовского есть все шансы стать хорошим прокурором». Мне кажется, лучшего напутствия просто не существует. У меня именно есть шанс, и я должен его использовать: сделать свою работу так, чтобы мне спустя 5 лет было как минимум не стыдно, а еще лучше, чтобы я чувствовал удовлетворение от того, что мы вместе с коллективом это сделали, ведь не так страшен прокурор, как его помощники. Это истина.

Чем быстрее поднадзорные органы, с которыми мы взаимодействуем, поймут, что с нами можно общаться в другом ключе: слушать, вести диалог — тем быстрее всё будет и спориться.

— Какое для вас идеальное взаимодействие с прокуратурой?

— Мы можем ограничиться предупреждением. Предупредили, человек сделал выводы, пошел, выполнил свой функционал, и всё — избежал дальнейших последствий.

— Да, но здесь не нужен диалог с прокуратурой.

— Нужен. Знаете, какая существует проблема? У каждого руководителя его работники формируют мнение о какой-то конкретной ситуации. Когда я его приглашаю к себе, то показываю другую сторону медали. Тогда он понимает, что всё это время его обманывали, потому что были заинтересованы в том, чтобы замыливать глаза. Он возвращается к себе в кабинет, ударяет кулаком по столу — и все побежали, и все заработали сразу.

Я очень часто использую такой прием, и он работает, потому что, когда человеку объясняешь четко, популярно, по пунктам, к чему это может привести, осознание сразу приходит.

Наша задача — защищать интересы государства и общества, а они — каждый — защищают свои субъективные интересы, даже, бывает, свои личные интересы. Чтобы этих перекосов не было, чтобы свое с государственным не путали, порой приходится людей отрезвлять.

— Прокуратура для того, чтобы покарать, или для того, чтобы предупредить?

— Самая главная задача — предупредить.

Мы сейчас, конечно, инициируем возбуждение уголовных дел, привлечение к административной ответственности, а где мы были до этого? И этот вопрос я себе прежде всего задаю, себя упрекаю.

— И много таких упреков?

— Да, постоянно. Бывает очень стыдно. Бывает, читаешь жалобы — и стыдно. Мне это чувство свойственно, и я не железный человек.

— Можете привести пример?

— Не хочу.

— Это какие-то частные случаи или у всех на виду?

— В основном, частные. Когда конкретный человек обратился, потому что кто-то не сработал, а там нужно было всего лишь, грубо говоря, встать со своего места и три шага пройти, и проблема была бы решена. А человек уже второй раз вынужден обратиться, и он с упреком пишет: «Я же к вам обратился, а вы так отреагировали, не докрутили, не довели ситуацию до логического завершения, я в результате ничего не получил». Вот тут стыдно.